Наследники (Путь в архипелаге), стр. 67
– Ты только смотри не посей газеты по дороге, – прервал Егор активистские речи Бутаковой.
– А ты мог бы помочь мне отнести их!
Егор заколебался и почему-то даже смутился. Но Ваня решительно сказал:
– Газеты не тяжелые. А Егор не может тебя провожать, мы папу ждем, у нас еще одно важное дело.
Когда Бутакова ушла, Егор опять сел на Ванину койку и начал смотреть оставшиеся номера «НН». Ваня позвякал на кухне посудой (видимо, вымыл) и приткнулся рядом. Совсем прильнул. Дышал тихонечко…
«По Веньке скучает», – вдруг понял Егор.
Обычно Егор или сторонился «мышат», или разговаривал с ними тоном насмешливо-жесткого приказа. А если нельзя было сделать ни того, ни другого, он ощущал тягостную скованность. Даже на Заглотыша он смотрел со смесью пренебрежительной жалости и брезгливости и вздохнул с облегчением, когда сплавил его Михаилу и Галине…
А с Ванюшкой было Егору легко. То ли потому, что не похож был младший Ямщиков на обычного «мышонка», то ли потому, что в самом Егоре что-то менялось… «А может, потому, что Венькин брат?» – спросил он себя. И вдруг вспомнил разговор с матерью, что нет у него, у Гошки, младшего брата.
И Ревский вспомнился: «Ты никогда не сможешь быть братом».
Нет, товарищ Ревский, режиссер вы, наверно, неплохой, а пророк так себе…
Кстати, надо позвонить Ревскому. Возможно, Михаил заходил к нему и Александр Яковлевич знает, что там у Гая случилось… Егор осторожно освободил левую руку из-под прижавшегося Ванюшки, взглянул на часы. Ваня быстро сказал:
– Ты не уходи, папа скоро придет.
– Мама придет, наверно, еще скорее, – опасливо заметил Егор.
– Не, она дежурит сегодня… А папа машинку принесет. Сразу все узнаем.
Конечно! И во время возни с газетами, и во время разговора с Бутаковой, и во время размышлений о «мышатах» и братьях прочно сидело в Егоре это главное ожидание: «Машинка. Тайник. Эпилог…» Все сделается ясным, все встанет на свои места!.. А Михаил будет просто ошарашен! Забудет о всех своих горестях… Но все же что там у него?
Егор опять шевельнулся. И опять Ваня попросил:
– Не уходи.
Наверно, ему очень не хотелось оставаться одному.
– Вань, я только позвоню…
Но тут затрезвонил колокольчик в коридоре.
– Папа!
Это действительно пришел Аркадий Иванович. Ваня, выгибаясь от тяжести, радостно приволок в комнату брезентовую сумку. Изнутри ее распирали твердые углы.
– Давай! – выдохнул Ваня. Дернул на сумке молнию. – Берись…
Аркадий Иванович что-то весело рассказывал в коридоре, но Егор и Ваня не слышали… Черт, как цепляются за парусину всякие рукоятки и рычажки… Вот она, машинка! Тусклые золотые буквы на каретке – «Ундервудъ», дребезжащие клавиши, желтое лаковое дерево подставки…
Почему лаковое? Ваня же говорил, что краска…
Машинка со звяканьем встала, почти упала на половицы. Ваня смотрел на Егора перепуганными глазами. Потом закричал:
– Па-па!!
Аркадий Иванович буквально влетел в комнату.
– Па-па! Где старая подставка?!
– Да ты что? Эта же лучше! Сергей специально сделал, та совсем облезлая была, щепастая…
– Но она… где? – уже шепотом спросил Ваня. Он еще надеялся. А Егор понял сразу, что надежды нет, и обмяк, будто от большой усталости. Горя он даже не чувствовал. Так, безразличие какое-то и скука…
– Она где? – тонко повторил Ваня.
– Да где ж… Выкинул Сергей. На огороде мусор жгли, ну и вот…
– Она точно сгорела? – тихо спросил Егор.
– У меня на глазах… А в чем дело-то?
Ваня вдруг беззвучно заплакал, выдернул подол майки, начал сердито вытирать лицо. Первая в жизни встреча с тайной обернулась обманом.
– Ребята, да что случилось-то? Ваня…
Тот сквозь слезы посмотрел на Егора.
– Ты, Вань, расскажи сам… – хмуро попросил Егор. – А я пойду позвоню. Можно?..
Телефон Ревского долго отзывался равнодушным пиканьем – занято. И Егор был даже рад. Не хотелось возвращаться в комнату, пока у Вани слезы, пока он объясняется с отцом. И Ваньку жалко, и самому неловко – как неудачливому игроку, который раньше срока объявил о своей победе. И вообще… говорить надо будет что-то, объяснять, а к чему теперь слова?
Телефон ответил наконец. Сам Ревский.
– Егор? Вот хорошо… Гай приезжал, искал тебя, ругался: где тебя носит?
– А что с ним?
– Да с ним-то ничего…
– Александр Яковлевич, можно мне зайти к вам? Столько всего, надо посоветоваться. У меня мозги перепутались…
– Приходи обязательно.
– А можно сейчас?
– Давай!
Голос
– Ну, что там у него случилось-то? – спросил Егор, едва они с Ревским вошли в комнату.
Ревский кутался в пижамную куртку, похожую на обрезанный махровый халат. Он сел на диванчик старинного вида, с гнутой спинкой и завитушками. Кивком показал Егору на кресло:
– Тяжелая история… Осенью Гай привез сюда из приемника одного беглого мальчонку, Димкой звали… Димка этот не жулик, не бродяга, а сбежал, потому что мать сплавила его в интернат… Не рассказывал тебе Гай про это?
Егор нетерпеливо покачал головой. Ревский кивнул.
– Понятно. Случай-то не такой уж трудный на первый взгляд… Гай поговорил с матерью Димки, убедил ее вроде бы, что мальчику в интернате не жизнь. Бывают такие, что не могут без дома, чахнут от тоски. Мать сперва: «Ладно, ладно, я понимаю…» А потом опять его туда же. Ты, мол, Димочка, должен понять: дома братик или сестренка маленькая скоро будет, тесно, трудно… А Димка в интернате совсем извелся, написал Гаю письмо: «Михаил Юрьевич, пожалуйста, ну пожалуйста, приезжайте, поговорите опять с мамой, я так больше не могу…» – Ревский вдруг закашлялся, потом сжал губы. Сказал, глядя мимо Егора:
– Я это письмо видел…
– И… что? – шепотом спросил Егор.
– Гай понял, сорвался сюда… А Димки уже нет. Вечером в раздевалке – веревку на крюк и в петлю головой…
Ревский замолчал, забарабанил пальцами по тугому диванному сиденью. В соседней комнате, где обитали его сыновья-студенты, под равномерное уханье музыки пел женский магнитофонный голос:
«Чушь какая», – машинально подумал Егор. Тяжело сказал:
– И теперь Гай казнится, что опоздал…
– Он не виноват, что опоздал. Письмо написано в начале марта, а на штампе на конверте – двадцатое число. Гай в момент разобрался, в чем дело. Специалист все-таки.
– А в чем… дело?
– Письма-то ребята для отправки воспитателям сдают. А те, конечно, любопытствуют. Какие-то письма совсем не посылают, если там жалобы, какие-то задерживают: чтобы вскрыть, прочитать, заклеить, отослать, тоже время надо. Ну вот, Димкин воспитатель и проволынил. Может, сперва совсем отправлять не хотел, а потом все же решил. А пока письмо шло…
– А что за воспитатель? – спросил Егор. И почему-то вспомнил Поп-физика. Такой же, наверно…
– Гай говорит, молодой, уверенный. С вузовским значком… Умный, говорит.
– Умный?
– Да… Сказал Гаю: «Вы юридически ко мне не подкопаетесь».
– А Гай что?
– Гай… он и есть Гай. Сказал: «Вы ко мне тоже. Свидетелей нет…»
– И дал по морде?!
– Несколько раз… А потом пришел ко мне, просто черный весь… Я его какими-то каплями отпаивал, жена дала. А он все твердит: «Что же теперь делать?»
– Да ничего ему не будет! – горячо сказал Егор. – Свидетелей же не было! А если бы даже и были… Ну что, тот тип в суд, что ли, пойдет? Да его самого надо… – Он словно споткнулся о взгляд Ревского.
– Егор… Гай разве об этом? Он о мальчике…
Егору захотелось зажмуриться от стыда. Но он только отвернулся. Сказал коряво и с запинкой:
– Теперь… с этим-то что сделаешь… Раз нет его…