Наследники (Путь в архипелаге), стр. 33
– Ох и надоели вы мне, гады, – уныло произнес Венька. – Хоть бы понять: чего вам надо-то? Чего вяжетесь?
Чиж опять хихикнул по-своему («х-хых…») и приготовился. Оглянулся на Копчика. Но тот вдруг предложил миролюбиво:
– А ты откупись, Венечка. Недорого возьмем.
– Да? – непонятно сказал Редактор.
– Ага! – обрадовался, даже подскочил Хнык, самый глупый из троих. – По трояку на нос! Всего!
– Много себя ценишь, – холодно сказал ему Копчик. – Хватит и по рублю. Не в деньгах счастье. Не правда ли, Веня?
В голосе Копчика Егор уловил насмешливо-философскую интонацию. Странно знакомую, но Копчику не свойственную. И вдруг понял: таким тоном в давние времена говорил иногда Боба Шкип. И оттого, что Копчик, скотина, пытается подражать Шкипу, Кошака резанула злость. Вот выскочить бы да врезать Копчику по соплям! А потом и двум его холуям. Это хорошо получилось бы, если нахрапом! А может, и Редактор хоть маленько помог бы…
Егор даже улыбнулся, представив такую неправдоподобную вещь. И прикинул в уме: а что было бы потом? Наверное, многое в жизни пошло бы по-другому… По-другому – это как? Куда и зачем? Без «таверны»? И главное, ради кого? Выходит, ради Редактора? Лезет же в голову всякое…
Копчик – он все-таки Копчик. Хотя и противный иногда, но свой. И понятный. Вот и сейчас он ясен Егору, как дважды два. Не так уж важно Копчику раскровянить еще раз Ямщикова. Главное для него, как было и для Кошака, переломить Редактора. Без битья – даже лучше. Пусть покорится страху, пусть послушным станет. Иначе какая-то неуверенность на душе…
И, давя в себе эту неуверенность, Копчик повторил:
– Хватит трояка на всех. Недорого. Выложишь, Ямщичок?..
– Если бы вы знали… – громко выдохнул Венька.
– Если нету, мы подождем, – сунулся Чиж. – Ага, Копчик?
– Если бы вы знали, – устало сказал Редактор, – как вы мне осточертели… Я бы все деньги, какие смог достать, отдал бы, чтобы не видеть никогда вас больше…
Егор не дышал в своем углу, чтобы слышать все. Сквозь летящую сетку снега он смутно видел Веньку с неразличимым лицом и спины троих. И тихо было так, что слышался шорох снежных мух.
– Так что? – нетерпеливо разбил тишину Чиж. – Нету, что ли?
– Да не в этом дело, – печально сказал Редактор. – Не могу я, Копчик, дать вам по рублю.
– Не ценишь, значит… – Копчик покивал. – А ладно, мы не гордые. По двадцать копеек дашь? И не тронем больше, гад буду, если совру.
Егор совсем замер. Обидно же, если ему, Кошаку, Венька не уступил, а Копчику теперь сдастся! А ведь он может! Потому что здесь и гордость можно сохранить! Отдаст Копчику с друзьями двугривенные и усмехнется: «Все, в расчете! Гуляйте и помните уговор…» Получится, что он не откупился, а вроде бы кинул по обглоданной косточке зубатым псам.
Но нет, Редактор не способен был на уловки с собой.
– Не выйдет, Копчик, – сказал он.
– А может, хоть гривенник? – серьезно спросил Копчик. – Один на троих? А, Веня? Так сказать, символически…
Это было уже совсем интересно. У Егора жилки напряглись от любопытства и невольного сочувствия Редактору.
– Ни копейки я не дам, отвяжись, – отозвался тот.
– Даже ни копейки?! – у Копчика проскользнула истерическая нотка. Но он сдержал себя. Кажется, заулыбался: – А может, копейку-то дашь? Ну, одну копеечку? Маленький медячок? А? – Копчик спросил это почти жалобно.
– Ни гроша, – сказал Венька и вздохнул.
– Неужели такой жадный? – голос Копчика стал зловеще-ласковым. – Всего копеечку. Не дашь – по морде опять набьем. Дашь – больше никогда не трону. Неужели для этого жалко медяка?
– Да не жалко, – убежденно и спокойно, будто они просто так беседуют, разъяснил Венька. – Не жалко мне медяка. Я же говорю, кучу денег не пожалел бы, только чтобы ты отвязался от меня… Прискребаешься все время, засады дурацкие устраиваешь. Знаешь как опротивело!
– Ну, так в чем же дело? – удовлетворенно спросил Копчик.
– А ни в чем, – устало сказал Венька. – Не могу я от тебя откупаться. И бегать не могу. Мне потом противно будет перед самим собой: какого-то Копчика медяками задобрить хотел…
Копчик быстро ударил его по зубам. Венька нагнул голову, вскинул руки и бросился на Копчика. Было видно, что бросился безнадежно – лишь бы не стоять беспомощно, когда бьют.
Его сбили на землю сразу – Хнык ударил сбоку, а Чиж дал подножку. И Егор успел заметить, как Редактор прикрыл голову и как его успели пнуть несколько раз. Но раздался гневный мужской голос, и компания в секунду «дала ноги», исчезла за снегом. Венька вскочил.
Рядом с ним оказались мужчина и женщина, пожилые. Женщина охала и отряхивала Редактора, мужчина что-то спрашивал и кашлял. А Егору на секунду почудилось, что Венька смотрит в оконный проем и видит его, Кошака. Ерунда, конечно…
Егор ощутил вдруг, что мускулы у него натянуты, как для скачка. С чего бы это? Уж не хотел ли он с полминуты назад выскочить и вмешаться в драку? Чушь какая…
Он расслабил мышцы, по-кошачьи скользнул за внутреннюю перегородку, прошел несколько разрушенных комнат и оказался на пустыре. Снег валил все гуще (не зима ли наконец пришла?). Егор поверх шапки натянул капюшон. И дворами вышел на большую улицу Первомайскую. Смутно было на душе. Неясно.
Дома постоял перед стеллажом, отыскал «Спартака» Джованьоли, бухнулся на тахту, полистал, усмехаясь. Отбросил книгу.
Вспомнил, как лихо улепетнули Копчик, Хнык и Чиж. Подумал: «Повезло Венечке, что прохожие появились». Потом подумал еще – будто со стороны услыхал: «А может, и Копчику повезло…» И уж совсем дурацкая мысль проскочила: «А может, и всем нам…»
Лучше всего было бы пойти в «таверну» и рассказать про этот случай. Как перепуганно Копчик драпал от пары пенсионеров. Приукрасить, конечно. Будет общая ржачка, а Копчик станет лупать глазами: откуда Кошак все знает?
Но вставать было лень. И «ржачки», по правде говоря, не хотелось. Вот если бы, как раньше, был в «таверне» Кама с гитарой…
Порог
С утра болела голова и скребло в горле. Егор сначала не хотел даже идти в школу. Но потом подумал, как мать пристанет к нему с градусником и таблетками: «Глотай, Горик, не капризничай, это от головы, а это от жара…» Хотя знает, что его от любых таблеток с души воротит.
Сонно и тупо, ни о чем связно не думая, отсидел Егор на уроке истории. И продолжал сидеть после звонка. Все с гвалтом и толкотней спешили из кабинета, а Егору лень было вставать. Наконец встал, поволок за ремень к двери грузную сумку…
И в дверях – лицом к лицу – сошелся с Ямщиковым.
Был Редактор бледный, и глаза у него пылали. Именно это книжное сравнение пришло в гудящую голову Егора, когда наткнулся на Венькин взгляд. Редактор (подумать только!) загородил Кошаку дорогу и тихо, с придыханием выдал:
– Ох, и подонок, ты, Петров…
Егор даже забыл про хворь. Замигал. И хотел спросить ехидно, а получилось глупо:
– А… чему обязан?
Часто дыша от ненависти, Редактор объяснил:
– Раньше я думал, что ты просто сволочь. А ты еще и трусливая сволочь…
Врезать Редактору – это было проще всего. Кажется, Венька того и ждал. Сам нарывался. А Егор опять ощутил вялость и тупую боль в голове. Он отвел глаза от Венькиных зрачков, посмотрел ему в лоб и сказал пренебрежительно:
– Люблю узнавать про себя что-то новое. Подробности будут? Насчет трусости.
– Думаешь, я не знаю, что это ты Копчика с его шестерками на меня вчера натравил? А сам – в укрытие? Чтобы характеристику не испортить!
– Я?! – изумился Егор. Помолчал, соображая. И себе уже, а не Веньке сказал: – А… Заметил, значит…
– Да, Кошак. Ты увлекся зрелищем и неосторожно высунул свою трусливую морду.
– Было бы на что смотреть… – хмыкнул Егор, и вдруг стало неловко. Сам этому удивился. И чтобы задавить глупую стыдливость, обстоятельно разъяснил: – Да, сделалось интересно, как ты начал махаться на Копчика. Просто цирк.