Наследники (Путь в архипелаге), стр. 21
– Ну, с тобой тоже. Терпеть не могу таких.
– «Терпеть не могу»… А кого ты можешь терпеть? Хоть кого-то на свете любишь?
– Никого, – отрезал Егор. – А таких, как ты, тем более… Хоть ты в болоте тони, пальцем бы не пошевельнул.
– Охотно верю.
– Веришь или нет, это твое дело, – со злой тоской и совершенно искренне сказал Егор. – А я правду говорю. Понимаешь, мне все равно.
Михаил встал, одернул куртку. Явно хотел уйти подальше от Егора. В этот момент ржаво заверещала и отодвинулась тамбурная дверь. В ней показалась необъятная, набитая зелеными и светлыми бутылками авоська. Ее, прогибаясь от тяжести, вволок в проход между скамьями парень лет восемнадцати – невысокий, в модной бежевой курточке, смуглый, с тонкими усиками. Чем-то похожий на Валета, но повыше. Следом за парнем возникла щетинистая личность в мятой ушанке и замызганном стройбатовском бушлате без погон. Личность обвела медвежьими глазками вагон, остановила их на Михаиле и выговорила:
– Во…
– Погодь, Фатер, – сказал парень, с хрустальным звоном опуская груженую сетку на дрожащий пол. Егор механически отметил, что «фатер» – по-немецки, кажется, «отец», только произносить надо тверже: «Фатэр». Но едва ли мятая личность была отцом парня – ей, несмотря на щетину, немногим за тридцать.
– Чего годить? Во… – Фатер, не спуская глаз с Михаила, шагнул к нему через авоську. – Слышь, кореш, ты докуль едешь?
– А тебе что? – неласково сказал Михаил.
– Ну, ты чё? Я же по-людски к тебе…
– До Подлунной он едет, – подал голос Егор. Не ради этого дядьки, похожего на беглого зэка, а чтобы напомнить Михаилу: не забудь, где хотел сойти.
– В самый тык! – обрадовался Фатер. – Слышь, корешок, нам до Подлунки никак нельзя, обстоятельства, значит… Дай трояк, а стеклотару греби с собой. В Подлунке-то прямо у станции магазин, там Муська. Знашь? Она тебе за этот груз полным счетом деньгу отвалит, к битым горлам не прискребется, скажешь: от Фатера. Тут на семь рэ, не мене…
– Отвали, приятель, – рассеянно сказал Михаил.
– Ну, ты че? Не мужик, да? Без понятия? У меня в хате дружки чахнут без опохмелки, эту муку ты понять могешь?
Михаил молча отошел, сел подальше – за тремя скамейками, с другой стороны прохода. Спиной ко всем.
Парень, прогнувшись, поднял авоську, водрузил ее на край скамьи, где сидел Егор. Мест ему мало, что ли? Вон сколько скамей… Чтобы он не уселся по соседству, Егор демонстративно повернулся боком, прислонился к стенке у окна, а на сиденье рядом с собой поставил ногу – занято, мол.
Парень шевельнул усиками, улыбнулся и уселся там, где недавно сидел Михаил. Потом подвинулся, давая место Фатеру.
«На теплое тянет», – подумал Егор и закрыл глаза. Было холодно в вагоне, но здесь, в углу, нахохлившись и сунув ладони в рукава, он пригрелся. Колесный стук и дребезжанье стали ровнее, уютнее как-то. В них вплеталось бормотанье. И не сразу Егор понял, что это спорят полушепотом Фатер и его спутник.
Егор поднял веки.
Фатер хотел встать, парень деревянно улыбался и придерживал его за рукав:
– Фатер, кончай, с грузом ноги не сделаем…
Тот тихо матерился, дышал сквозь зубы:
– Пусти… Фатера он, па-адлюка, не знает…
На Егора лишь сейчас тяжело пахнуло водочным духом. Губы Фатера втянулись внутрь, глазки белели.
Егору стало жутковато. Фатер выговорил тяжело:
– Пусти, Федюня… дружок… Фатера не знает, гад… Я… – Он вдруг поднялся пружинисто и мягко. Правую ладонь опустил в карман, левой властно отодвинул все улыбающегося Федюню, трезво и бесшумно шагнул в проход. Егор шевельнулся. Федюня быстро нагнулся к нему, выбросил вперед руку. Из кулака беззвучно скользнуло светлое лезвие ножа-кнопочника. Егор услышал полушепот:
– Тихо, детка, не чирикай…
– Не чирикаю. Мне до лампочки, – улыбнулся Егор. С пониманием. И с облегчением: его это дело не касалось.
Федюня был ничего, даже симпатичный, и действовал разумно. Фатер был, конечно, подонок, но что Егору до него и до Михаила, к которому Фатер мягко шел с рукой в кармане.
Михаил ничего, разумеется, не слышал за грохотом электрички. Фатер шел. Любопытно, что он задумал? Егор смотрел. Туда смотрел, на Фатера и Михаила, а не на нож. Ножа он вовсе не боялся и почти забыл о нем, лишь краем глаза, подсознательно, отмечал у своего живота светлое дрожащее лезвие.
Рука Фатера выскользнула из кармана, блеснул на пальцах металл…
– Счас… – машинально шепнул Егор.
Федюня не выдержал, быстро глянул назад. Кулак Егора ударил Федюню по руке выше ножа. Нога Егора стремительно распрямилась, ботинок врезался в бутылки.
Вечерняя электричка. Продолжение
Дальнейшее произошло молниеносно, и Егор не уловил подробностей. В кино такие дела нарочно показывают замедленно: плавный прыжок, неторопливый замах, перехват, растянутый на долгие секунды взлет человеческого тела… А здесь Фатер и Михаил на миг словно слиплись в тесном объятии, затем – хриплый вскрик, и вот уже Фатер скорчился на коленях, тыкается башкой в тряский пол вагона, а Михаил рвет у него кастет с выкрученной до шеи руки…
– Пусти… сволочь!.. Федюня-а!
Но юный спутник Фатера, забыв о Егоре, забыв про нож в кулаке (или, наоборот, все мгновенно рассчитав) прыгнул через скамью, метнулся в тамбур и… черт его знает, куда сгинул: то ли спасся в других вагонах, то ли сумел раздвинуть наружную автоматическую дверь и выскочил. Поезд в ту минуту замедлял ход, за окнами тихо ехали желтые размытые фонари.
Михаил рывком выволок Фатера на площадку, дождался, когда шипящая дверь разойдется, и пинком выкинул его на платформу безлюдного разъезда.
Сунул в карман трофейный кастет, как-то дурашливо, по-мальчишечьи отряхнул ладони и оглянулся на Егора (тот и сам не заметил, как выскочил в тамбур).
– Вот так, – вздохнул Михаил.
И они вернулись в вагон. Михаил ногой задвинул под скамейку сетку с побитыми бутылками и шапку Фатера. Боковой карман куртки у него тяжело отвисал.
– Покажи игрушку-то, – небрежно сказал Егор. Михаил протянул ему тяжелую никелированную штуку с шипами и отверстиями для пальцев. Предупредил немного виновато:
– Не насовсем. Нельзя…
– Больно надо, – хмыкнул Егор, хотя в «таверне» такая вещь, конечно, произвела бы впечатление. Он примерил кастет на пальцы (оказался велик), покачал на ладони. – Да, припечатал бы он тебе…
– И не говори… – согласился Михаил.
– А у того фраера кнопочник был. Он мне его в пузо…
– Постой… – глаза у Михаила по-детски распахнулись. – Так ведь он же тебя мог…
– Ну да. Я потому и не чирикал. А ногой в стеклотару…
Михаил помолчал. Потом выдохнул:
– Спасибо, Егорушка… – Он качнул рукой, словно хотел взять Егора за плечо и не решился.
На это движение и на «Егорушку» Кошак опять ощетинился. Внутренне. «Думает, что теперь можно в душу лезть?» Эту ощетиненность Михаил, видимо, сразу почувствовал. Они помолчали. Наконец Михаил неловко сказал:
– Кастет, однако, давай. Штука уголовная, надо сдать… Жаль, не было времени заняться этим Фатером подробнее…
Они сели на старые места – опять наискосок друг от друга. Егор ежился от холода.
– Может, пойдем в другой вагон? – предложил Михаил.
– Неохота… Ты иди, если мерзнешь.
Михаил насупился. Помолчал минуты две.
– Егор…
– Ну?
– Если бы не ты, я бы, наверно, не успел…
«Не наверно, а точно не успел бы», – подумал Егор.
– В общем, спасибо тебе, – тихо сказал Михаил.
– На здоровье…
Егор почувствовал, что Михаил тоже слегка ощетинился. Давно бы так! А то подъезжает то с одной, то с другой стороны.
– Это все тем более ценно, – внятно произнес Михаил, – что недавно было сделано декларативное заявление: «Хоть в болоте тони, пальцем не пошевельну»…
«Не купишь», – устало подумал Егор. И разъяснил, водя пальцем по влажному стеклу:
– А я правду говорил. Честно…
– А чего ж тогда вмешался? Рисковал ведь.