Мальчишки, мои товарищи, стр. 63
У проходной Виктор окликнул Огурцова:
– Ты в кино не идешь? Тогда слушай…
Тоник лежал на кровати и третий раз читал «Приключения Тома Сойера». Было тихо. Только на кухне звякала посуда. Мама уже пришла с работы и готовила обед.
Вдруг резкий свист ворвался в комнату.
– Антон! – возмутилась мама. – Что еще такое?
– Опять я виноват, да? – обиделся Тоник.
Он выглянул в окно: интересно, кто так здорово свистит?
На тротуаре стоял тот самый парень, по которого Римка говорила, что пишет стихи. Рудик Огурцов.
– Привет, арестант! – воскликнул Рудик. – Как жизнь?
Тоник промолчал и хотел уйти от окна. Слушать стихи ни от кого, даже от поэта, он не собирался.
– Постой! – крикнул Рудик. – Лови! От Виктора!
У щеки Тоника пролетел бумажный комок. Тоник поднял его с пола и развернул.
В косом луче солнца свернул значок. Уходя к далеким звездам, огибал синюю капельку земного шара серебряный космолет.
6. НА БЕРЕГУ
– Полосатый парус… – уныло сказал Тимка. – Разве так бывает? Да еще с заплатой.
Римка сузила желтые глаза: она сшила этот парус из старого матрасного чехла, который с трудом выпросила дома.
– Заплата не нравится? Может, новый матрас надо было распороть?
Тоник потрогал языком разбитую недавно губу и рассудительно заметил:
– Новый тоже, наверно, полосатый.
– Можно покрасить, – предложил Петька. Все промолчали. Петька перешел только во второй класс, и глупость его была простительна.
Тимка поднялся с бревна, на котором все они сидели, и с досады швырнул в воду ком сухой глины.
– С всех буксиров будут на нас свистеть…
– Только и работы на буксирах, что свистеть, – фыркнула Римка.
– Мы тоже можем свистеть, – сказал Тоник. – Только я пока не могу. У меня губа распухла.
– Покажи, – попросил пятилетний Петькин брат Клякса и даже встал от любопытства. Тоник хотел показать, но Петька дернул Кляксу за штаны, и тот снова шлепнулся на бревно.
– Попробуй зареви, – пригрозил Петька.
– Тимофе-ей! Сейчас же домой! – донеслось до мальчишек. Они подняли головы: на обрыве стояла Тимкина сестра.
– Зинаида голосит. Аж за квартал слыхать. – Тимка встал и поднял с песка свою куртку. – Подождите, я не надолго…
Зинаида гладила платье. Она не оглянулась, когда Тимка вошел, только сказала.
– Достукался? Теперь тебе будет…
Тимка не знал, как и до чего он «достукался».
– Что будет?
Зинаида послюнявила палец, попробовала, горячий ли утюг, и будто по афише прочитала:
– Лекция на тему «Методы воспитания в семье». Часть первая: доклад о благотворном влиянии ремня на характер трудновоспитуемых детей. Часть вторая: демонстрация опытов. В перерывах танцы. Вход свободный…
Тимка не знал за собой никакой вины. Понял однако, что отец опять грозится отлупить. А за что?
– Ты, Зинка, объяснила бы по-человечески…
– Папа объяснит.
Тимка не торопясь сел на подоконник, сунул руку за спину и неслышно поднял шпингалет. Слегка надавил локтем раму: легко ли открываются створки. Потом равнодушно спросил:
– Наябедничала?
– Очень нужно!
«Не ябедничала. Да и не о чем», – ронял Тимка.
Отец вошел и хмуро бросил с порога:
– Явился!
Тимка пожал плечом: явился, ну и что?
– Ты у меня поужимайся! – загремел отец. Думаешь, ничего не знаю?! Ты с кем компанию водишь?!
– С кем?
– Захожу я в магазин, – продолжал отец, обращаясь уже к дочери, – а Лизавета, продавщица здешняя, меня поздравляет: «С гостем вас, Вадим Петрович». – «С каким, – говорю, – гостем?» – «Как с каким! А сынок-то вы для кого бутылку румынского покупал? Сказал, что вы послали, гость, мол, приехал аж из самой Москвы. Мы вообще-то детям не продаем алкогольный товар, да тут, думаю, ладно, мы люди знакомые…» Так какому ты гостю бутылку покупал?
– Рабочие попросили, – сказал Тимка, – равнодушно качая ногой. – Ну… соврал я в магазине, а то не дала бы…
– Какие рабочие?
– Те, что на плотах работают.
– Ну и что? Выпили они?
– Не вылили же…
– А это? – Вадим Петрович вынул из-за спины длинную бутылку с красно-золотистой наклейкой. – Я под крыльцом нашел, где ты свое барахло хранишь! Молчишь теперь?
Он поставил бутылку на пол и шагнул к Тимке.
Тимка толкнул спиной раму и вывалился в пыльные лопухи.
Ребята ждали Тимку на старом месте.
– Отец бутылку нашел, – сказал Тимка.
Все вопросительно молчали.
– Ну и что? – не выдержала Римка.
– Ну и все…
– Ты бы объяснил ему.
– Ему объяснишь. Он сразу за ремень…
– А ты?
– Катапультировал из окна.
– Катапультировал! – Римка сморщила веснушчатую переносицу. – А бутылка? Лучше бы эти деньги на кино истратили.
– Дура ты рыжая, Римка, – сказал Тоник, который вообще-то ругался редко.
– Я?! Дура?!
– Хватит вам! – крикнул Тимка.
Петька пригладил свой аккуратный чубчик и осторожно спросил:
– Тима, сегодня ничего уже делать не будем?
– Не будем. Поздно уже.
– Тогда мы домой. А то заругают.
Петька увел Кляксу. Римка встала.
– Я тоже пойду. Мне «Золотую цепь» на один вечер дали почитать… – Она потопталась и спросила: – Может, он остынет и забудет?
– Да чепуха все это. Иди…
Тимка и Тоник остались вдвоем. Тимка свел белесые брови и смотрел в землю.
– Отлупит? – с горькой прямотой спросил Тоник.
– А черт его знает.
– Давай я пойду с тобой. Вместе все расскажем.
– Чего ему рассказывать! Он теперь наверняка уже снова кирной…
Тоник поковырял полуботинком влажный песок.
– А раньше он… не бил?
– Когда мама была, даже не грозился. Да и потом… А с прошлого года пить начал. И злой бывает часто. Как распсихуется, я убегаю.
– А потом? Навсегда ведь не убежишь…
– А он все забывает, как примет сверх четвертинки. Они долго пробыли на берегу. Солнце уже спряталось за крыши Заречной слободы. С воды потянуло зябкостью, запахло сырыми плотами и дымом береговых костров. Самоходки у дальних причалов зажгли сигнальные огни.
– Пойдем ко мне ночевать, – предложил Тоник.
– Не… Зинка забеспокоится. – Тимка помолчал и добавил. – Завтра все равно спустим «Спартака».
– Это ничего, что парус полосатый, – сказал Тоник.
– Ничего.
Ни отца, ни Зинаиды дома не было. Тимка выключил электричество, тихонько разделся и залез под одеяло. За окном на столбе горел неяркий фонарь, и свет его крошечной точкой отражался в погасшей лампочке. Тимка долго смотрел на светлую точку, потом задремал. Сквозь сон он слышал, как у пристани басовито вскрикнул буксир. Ему ответил тихий сигнал рожка: наверно стрелочник трубил на пристанских путях.
Тимка видел из-под опущенных ресниц, как, словно повинуясь сигналу рожка, яркая точка на лампочке выросла и разгорелась. А бросала на стены голубоватый отблеск. А потом совсем сделалось светло, и Тимка понял, что уже утро. Солнечные лучи ударили в окна, ставшие широкими, как ворота. В раскрывшихся створках тихо звенели стекла.
Но вдруг свет потускнел, пожелтел, и Тимка вздрогнув от непонятного страха, открыл глаза.
Он увидел отца.
Над столом покачивалась лампочка в обгорелом газетном абажуре. Ее отражение искрой дрожало на темном стекле бутылки. Отец стоял, опираясь одной рукой о край стола, другой – о спинку стула и тяжело смотрел на Тимку.
– Пришел все же, – глухо сказал он. – Может, сейчас и поговорим?
Тимка напрягся под одеялом. Был он сейчас маленький и беспомощный. Стрельнул глазами по сторонам. Дверь оказалась запертой, окно загораживал отец.
– Кому купил бутылку-то? – спросил он.
Тимка облизнул сухие губы и промолчал.
Вадим Петрович оттолкнул стул и выпрямился. Стул покачался и со стуком встал на четыре ноги.
Тимка посмотрел мимо отца, в простенок, где висел вырезанный из журнала портрет Лермонтова. За спиной у Лермонтова, вдали, белели Кавказские горы.