Мальчишки, мои товарищи, стр. 23
Лишь одна мысль радовала мальчика. Он думал о том, что Вовка получит книгу. «Если бы ты знал, Федька, как она нужна мне!» – вспоминал он. Он знал. Поэтому и пошел. Теперь он может жалеть сколько угодно, теперь все равно. Никто не узнает про это сожаление и про страх, который проникает в душу вместе с шумом деревьев.
Только бы не зеленые огоньки в лесу…
А может быть, это просто рябит в глазах от света фонарика?
А вот впереди вспыхнул еще какой-то свет, и отблеск его лег на снег… Ох, да это же грузовик! Федя облегченно вздохнул, словно товарища встретил на темной дороге. Гул мотора перекрыл лесной шум.
Машина промчалась мимо, и снова темный лес обступил дорогу. Но теперь он не казался страшным. Там, позади, были люди. А между деревьями впереди начали мелькать желтые огни пока еще далекого города.
Скоро сосны расступились. Федя выехал на крутой берег неширокой реки. Он оттолкнулся и покатил вниз. Снег на откосе не был липким, лыжи скользили, и Федя мчался, каждую секунду рискуя полететь кубарем.
И вдруг сердце его сжалось от ледяного предчувствия: поблескивая в свете фонарика черной водой, навстречу ему неслась полынья. Нельзя уже было ни свернуть, ни остановиться, и мальчик рухнул плашмя, стараясь замедлить скольжение. Но это оказалось бесполезным, и он выехал… на прозрачный, как стекло лед.
Фонарик при падении отлетел в сторону, но не погас. Книга вылетела из-под куртки, а нож захлопнулся от удара, глубоко порезав сквозь варежку ладонь. Хорошо, что в кармане был чистый платок.
Замотав руку и снова натянув варежку, Федя поднял книгу и наклонился за фонариком. И увидел, как под толщей льда остановилась большая рыба. Свет привлек ее, и она неподвижно висела над темной глубиной, лишь красноватые плавники еле заметно шевелились. Потом рыба исчезла так стремительно, что, казалось, ее и не было.
Федя по тропинке пешком поднялся на другой берег и снова встал на лыжи.
Перед ним раскинулся город, охватив полгоризонта переливающимся поясом огней. Красными искрами горели сигнальные огни парашютной вышки, а на низких облаках вспыхивал синий отблеск электросварки. Желтыми квадратами светились окна ближних домов…
Кончилось заснеженное поле, и первые домики пригорода встали вдоль дороги. Эту часть пути Федя проделал совершенно машинально. Ноги у него дрожали, дыхание стало хриплым.
И только перед Вовкиным домом он заставил себя стряхнуть оцепенение. Твердо ступая, поднялся с лыжами на плече по лестнице и позвонил. Открыла Вовкина мать.
– Федя?.. А Вова спит уже.
– Ну и пусть спит. Я, Елена Павловна, на минутку.
Мальчик поискал глазами, куда сесть, но стула поблизости не оказалось, и он прислонился к косяку.
– Я ему книгу принес. Он все просил… Ну вот, я принес…
Елена Павловна взяла книгу, взглянула на переплет.
– Да, но ведь… – И осеклась, взглянув на мальчика.
Он снял шапку, и свет падал на его лицо. Темные прядки прилипли к влажному лбу. Глаза были измученные. На куртке и на повязанном вокруг пояса шарфе таял налипший снег. Побуревший от крови платок перетягивал правую ладонь.
– Откуда ты? Что у тебя с рукой?
– Из Покровки. Потому что в городе не было… А рука, это так… Крепление поправлял и оцарапал.
Только тогда она поняла все и, представив темные снежные километры, которые прошел друг ее сына, сказала:
– Я соберу поужинать и пойду к вам предупредить, что ты ночуешь у нас. Ты устал и озяб.
– Я совсем не озяб, – ответил он. Мне было жарко, на улице очень теплый ветер. И я пойду домой, только лыжи оставлю у вас…
Она все-таки задержала его: заново перевязала руку. Когда он ушел, мать подошла к постели сына. На стуле рядом с изголовьем лежала книга «Фритьоф Нансен». Елена Павловна купила ее утром, но поздно вернувшись с работы, не показала Вовке; чтобы он не читал ночью. Она положила книгу на стул, когда мальчик уже спал.
Теперь Елена Павловна убрала свою книгу и на ее место положила Федину.
Книги были совершенно одинаковые, но на той, которую принес Федя, темнело бурое пятнышко крови.
Некоторое время Костя и Тамара шли молча. Потом девушка спросила:
– А в том лесу, где дорога на Покровку, правда могли встретиться волки?
– Могли, – кивнул Костя. – Говорят, недавно один шофер убил на той дороге сразу пару. Он направил на них машину… Эге, легок на помине! – воскликнул он вдруг! – Веткин! Федя!
К ним подошел мальчик в лохматой шапке, с перебинтованной рукой.
– Куда спешишь, герой? – приветствовал его вожатый.
– Я из кино, Костя. «Овода» смотрел. Эх и картина! Я еще раз схожу, обязательно.
– Третий раз?!
Мальчик поднял на него немного удивленные глаза, а потом сообразил, улыбнулся.
– Да нет же. Второй… Тогда, с ребятами, я не ходил. Мне нужно было в Покровку… по одному делу. И я в кино не пошел…
Не пошел он тогда в кино. Потому что иначе не успел бы в Покровку до закрытия деревенского магазина.
1959 г.
Светлый день
Ночью прошел теплый грозовой дождь, а утром все деревья оказались окутанными зеленоватым туманом. Это острые листики проглядывали из лопнувших почек. Взрослые говорили, что давно уже не было такого тёплого Первомая. День обещал быть чудесным, и мама решила, что Андрейка может пойти смотреть демонстрацию в новом костюме. Это было замечательно.
Где-то уже гремели первые оркестры.
– Мама, скорее, – умоляюще сказал Андрейка и, не дожидаясь её, выскочил на крыльцо.
Земля еще не просохла после ночного дождя, и во дворе, под старым тополем разлилась большая лужа. Мальчик подошел к краю. В воде отражались перевёрнутый тополь и безоблачное небо с тремя голубями.
Отражение было таким чётким, что, казалось, будто внизу второе небо, и если взмахнуть руками и оттолкнуться, можно полететь в голубом воздухе между двух небес. Андрейка раскинул руки-крылья и взглянул на свое отражение. Он увидел стоящего вниз головой мальчика с козырьком старенькой фуражки над внимательными глазами. Козырёк треснул посередине, но медные пуговки с якорями блестели на фуражке как новые.
Одет мальчик был в белый матросский костюм с синим воротником. Через плечо висела клеёнчатая кобура с пистонным браунингом. Это был папин подарок. Сегодня, прежде чем уйти на демонстрацию, папа нацепил на Андрейку пистолет и сказал:
– Вот у тебя и полная военно-морская форма.
Папа, конечно, не очень разбирался в форме. Если говорить откровенно, то она была не совсем настоящей. На груди болтался никому не нужный галстучек, вместо широких брюк и ремня с блестящей пряжкой были штанишки на пуговках, но всё-таки это оказалось гораздо лучше надоевшего лыжного костюма.
Андрейка так залюбовался собой, что оступился, чуть не полетел в лужу и промочил сандалию.
– Что за ребёнок! – удивилась мама, которая как раз вышла на крыльцо. – Ему обязательно понадобилось прыгать в единственную на дворе лужу.
Однако ругать Андрейку она не стала, только вытерла платком у него брызги с ноги.
Они вышли за ворота и увидели соседскую девочку Наташу. Наташа была одета в новое платье и, видимо, тоже собиралась на демонстрацию. У Андрейки с ней были особые счёты. Совсем недавно он закинул мяч в Наташкин двор и попросил её перекинуть обратно. Как следует попросил, даже «пожалуйста», кажется, сказал, а она взяла и закинула мяч в колючие кусты. Андрейка, конечно, сам слазил за мячом, а мимоходом слегка двинул Наташку локтем. Та заревела, Андрейка заторопился, перелезая к себе, сорвался с забора и ободрал локоть. Сейчас он показал вредной девчонке кулак, а она высунула язык и отвернулась. Ну и ладно. Не драться же…
Народа на улицах становилось всё больше. Стали попадаться колонны, над которыми плескались и тянулись алые ленты лозунгов. Прошли лётчики, они несли большой серебряный самолёт. Потом проехал паровоз, сделанный из фанеры, под ним был спрятан грузовик. Андрейка понял сразу, что это колонна железнодорожников.