Лужайки, где пляшут скворечники, стр. 45
– Задача, как мы убедились, выполнена.
– Отнюдь! Наше задание сформулировано однозначно: любой ценой доставить на ту сторону, в штаб добровольческой дивизии гимназиста Максима Шмеля. И никто не отдавал нам иного приказа.
– Да, но, наверно, мне уже незачем являться в дивизию, – вздохнул Максим. – Я слышал, что ниже по реке, за порогами, есть пристань Птичьи Поляны и будто бы оттуда ходят пароходы…
– Есть она такая пристань, – согласился капрал Максим Дзыга. – На левом берегу, в Малом Хельте. У меня там племянница живет, у нее муж помощник начальника в аккурат на этой пристани… Да тебе-то там что делать, Максимушка?
– Сяду на пароход и вернусь в столицу, к отцу.
– Там видно будет, – неопределенно откликнулся барон Реад. – Надо еще сперва переправиться.
– Разве я не могу теперь решать сам? – тревожно вскинулся Максим.
– Можете, конечно, – успокоил Реад. – Просто надо все обсудить. Я понимаю, вы соскучились по дому, по родителям…
Максим промолчал.
Поручик Дан-Райтарг сумрачно сказал издалека:
– Не понимаю, как родители могли отпустить мальчишку на такое дело…
Максим медленно оглянулся.
– А как могли не отпустить? Я уже не маленький. Мамы у меня нет, а отец сказал: «Решай сам»… Ему было не до меня…
– Почему? – обиделся за Максима корнет Гарский.
– Потому что… только что женился второй раз, а тут из-за войны разорилась нотариальная контора, которой он управлял… А за меня ему, наверно, посулили немалые деньги.
Новое молчание было неловким. Всех, наверно, удивило (а может, и покоробило), как прямо и без всякой любви мальчишка говорил об отце. А возможно, почуяли в словах его давнюю горечь. Но поручик Дан-Райтарг высказался с прежней бесцеремонностью:
– А лично вам что посулили, если не секрет?
– А я ничего не просил, – отозвался Максим без обиды.
– Что же заставило вас согласиться на опасное дело? – осторожно спросил Реад.
– Многое… – сказал Максим. – Да. Тут много причин… Ну, конечно хотелось приключений, как в книжках по войну. А еще я думал: если я сделаю это, ко мне перестанут придираться в гимназии. А то один раз чуть не исключили…
– Вы не похожи на нерадивого ученика, – заметил Реад.
– Там другое… А еще дома мне стало как-то… не так. Когда он женился… А главное то, что я думал: если я помогу спасти Дениса, это же будет удар по мятежникам! Верно? Значит, получится, что я отомстил за маму…
– А что случилось с вашей мамой? – тихо сказал Реад.
– В прошлом году она слегла с сердечным приступом. Нужен был доктор, очень срочно. Я побежал за ним, и мы заторопились к маме, но на улицах были баррикады мятежников, Их солдаты не хотели нас пускать, издевались над доктором, говорили, что шпион, расстрелять обещали… Ну, потом все же пропустили, но было поздно…
Реад подсел ближе.
– Максим… но, если дома вам несладко, зачем вы туда спешите?
– А куда деваться-то?
– Как куда? Вы же суб-корнет черных кирасир!
– Господи, ну какой я суб-корнет! Это же было понарошку…
– А вот здесь вы крайне заблуждаетесь, – веско сообщил ротмистр Реад. – Вам командир полка официально присвоил это звание. И вы, кстати, доказали, что вполне достойны его… Лишить вас этого звания может по уставу лишь тот же командир. А если он погиб или ушел в отставку, то сделать это вправе лишь Великий герцог. То есть теперь уже король…
– А он, если это и сделает, то лишь затем, чтобы присвоить боле высокий чин, – подал голос Дан-Райтарг.
– Поручик, вы несносны! – подскочил корнет Гарский. – И если вам угодно…
– Да ничего мне, корнет, не угодно, и мысль свою я высказал без всякой подоплеки…
Реад, переждав перепалку, продолжал:
– Вы, Максим, имеете право на офицерское содержание и квартиру. И, поскольку вы не окончили образование, вас обязаны будут зачислить в военную гимназию. Но, конечно, не кадетом, а слушателем, на правах офицера…
– Да, но я не хочу быть военным, – тихо сказал Максим.
– Вот как? Жаль, – вздохнул Реад. – Мне кажется, вы были бы прекрасным офицером. – Впрочем, звание в любом случае останется за вами, вы будете считаться в бессрочном отпуске. И кирасиры своими заботами не оставят вас, это их долг…
– Благодарю, – одними губами сказал Максим.
– А кем же вы хотите сделаться? – слегка ревниво спросил корнет Гарский. – Конечно, если это не тайна.
– Простите, корнет, но это как раз тайна, – неловко сказал Максим. – То есть… ну, я просто боюсь сглазить.
– Тогда не надо, – быстро отозвался Гарский с тем пониманием, какое бывает у одного мальчишки к другому в окружении взрослых. Остальные негромко и необидно засмеялись.
3.
Тем временем наступили сумерки. Поручик Дан-Райтарг – в роли разводящего – повел в дубовую рощу смену караула, корнета Гарского и капрала Уш-Дана. Через минуту раздались три выстрела – сигнал особой тревоги. Кирасиры, схватив карабины, кинулись в рощу. И Максим кинулся – с револьвером полковника.
На поляне, в желтом свете фонарей лежали с перерезанными горлами два прежних часовых – подпоручик Тан-Сальский и бывший ординарец полковника Фома Варуш. Лошадей не было.
Мигом заняли круговую оборону, дали залп в чащу (и Максим выстрелил), но лесная тьма ответила молчанием. Тогда в боевом порядке отошли, унося тела убитых. Распределили позиции у окон. Реад раздеил всех (и Максима) на боевые вахты. У Максима от нервной встряски перестала болеть нога – когда бежал вместе с другими в рощу, хромал, но боли не чувствовал.
Теперь все изменилось – и в обстановке, и в состоянии душ – война.
Горько было и стыдно. Прозевали врага! К тому же, для кирасир потерять лошадей – почти то же самое, что потерять знамя. Особенно, когда лошади – любимые. Но в тысячу раз страшнее была гибель боевых товарищей. Если в походе, в стычках, это еще понятно, а сейчас, когда операция была уже завершена…
Барон Реад почернел лицом. Он понимал: полковник бы не простил такого поражения. Хотя, с другой стороны, в чем вина? Караул был выставлен по всем правилам. Противник оказался хитрее и коварнее, но это и понятно: повстанцы – жители гор и лесов, охотники и лазутчики, они умеют подбираться незаметно.
Впервые Реад подумал, что в этом деле полезнее был бы не офицерский отряд, а группа опытных егерей, привычных к войне в лесной глуши. Но высшее начальство, видимо, рассудило, что гвардейская стойкость и неукоснительная верность офицерскому кодексу в данной операции более важны, нежели егерские навыки…
Впрочем, сейчас было не время для укоров и терзаний. Надо было думать про оборону. Каждый понимал, что скрытый по кустам и роще противник охватил дом широкой подковой. Не пробьешься. И проводников теперь ждать бессмысленно.
Путь к реке, через открытую поляну, оставался свободным, в темноте нетрудно было добраться до воды, без лошадей-то. Но попытка переправы через вздувшийся стремительный Хамазл была бы равна самоубийству. Враг понимал это и не стал блокировать дом со стороны берега.
Погасили очаг и фонари, чтобы окна не светились, не служили мишенью (лишь слабый потайной фонарик тлел в углу).
Сколько они продержатся? Патронов почти не осталось, провизии тоже. На быструю помощь с той стороны надежды не было. И врагам, если их немало, утром не составит труда взять приступом последнее убежище кирасир. Особенно, если у них, у врагов, есть орудие…
Все было неясно. Все было хуже некуда. И оставалось одно: держаться до конца, а затем погибнуть достойно, не уронив чести гвардейского полка. Если не случится чуда. Но откуда оно возьмется, чудо-то?
Это понимали все. И Максим. И он удивлялся, что почти не боится. Лишь временами тоскливо, но не сильно сосало под сердцем.
Он занял место рядом с капралом Гохом у выбитого окна, где поставили одну скорострелку. Задача суб-корнета была во время стрельбы ровно и беспрерывно подавать в щель казенной части патронную ленту.