Колыбельная для брата, стр. 26
Глава 11
Кирилл уехал от Зои Алексеевны с противной смесью стыда и тревоги. Стыдно было за свои слова: "Им помогут". Он думал, что это прозвучит мужественно и твердо, а прозвучало глупо и напыщенно. Кирилл сразу это понял. Даже покраснел.
Хорошо хоть, что Зоя Алексеевна сделала вид, будто не заметила его глупость. Она ни о чем не стала больше расспрашивать. Опять взяла старую фотографию.
– Между прочим, Оленька Федосеева, у которой сегодня украли деньги, тоже училась у меня. Вот она.
Кирилл увидел круглолицую девчушку в белом передничке.
– Славная девочка, – сказала Зоя Алексеевна. – Всегда помогала мне тетради носить домой. Она неподалеку живет, наискосок, в трехэтажном доме. С мамой вдвоем.
– А в какой квартире? – самым небрежным тоном спросил Кирилл и тут же понял, как фальшива эта небрежность.
Но Зоя Алексеевна опять будто ничего не заметила.
– В девятой, – просто сказала она и хотела убрать снимок.
– Дайте, пожалуйста, я еще посмотрю, – попросил Кирилл.
Теперь он смотрел не на Олю, а на того незнакомого Мишу, который вырос и стал преступником.
У мальчишки смешно торчал растрепанный чубчик и блестели веселые точки в глазах. Симпатичный десятилетний Миша был немного похож на Митьку-Мауса…
И с этой минуты ощущение опасности не оставляло Кирилла. Он ехал домой, а лицо незнакомого Мишки все маячило перед ним.
Почему он стал бандитом? Он же был обыкновенным мальчишкой. Как Митька-Маус. Значит, и Митька может? Значит, все могут?
И Антошка?
Все люди были такими, как Антошка. У них смешно топорщились на темени волоски. Никто из них не хотел зла. Они бездумно улыбались солнечным зайчикам и ловили губами угол пеленки, если он пощекочет щеку. Они все такие сначала. А потом делаются разными.
Если человек хороший, это понятно. А почему некоторые становятся гадами? Вроде Дыбы? Почему?
Может быть, потому, что сначала боятся других гадов? А боятся потому, что одни? Как Чирок?
Кирилл гордо и небрежно бросил Зое Алексеевне: "Им помогут…" Но кто поможет Чирку? Они с Женькой благородно похлопали его по плечу и опять оставили одного. И Чирок небось мечется со своим стареньким "ПВЗ", думает, как бы продать, чтобы мать не узнала. И снова должен врать и выкручиваться…
А если покупатель окажется таким же подонком, как Дыба? Деньги не отдаст, начнет угрожать? И вновь будет Антошка метаться между страхом и отчаянием, между ложью и желанием вырваться из паутины… То есть Чирок, а не Антошка. Антошке это еще не грозит. Пока. А потом?
Чирок тоже был такой крохой, а сейчас попал в беду. Если отдать его этой беде, через тринадцать лет она придет и за Антошкой.
В самом деле так может случиться! И получается, что сегодня Кирилл оставил в беде брата.
Но дело не только в этом. Дело просто в Петьке Чиркове. Кирилл вспомнил, как просветлело Петькино лицо, когда он понял, что его простили. А его простили и бросили.
А это – предательство. Это все равно как если бы бросили тех, на мысу, когда двигался лесной пожар…
Кирилл затормозил на углу улиц Мичурина и Космонавтов. Надо было решать. Два человека есть на свете, которые сразу поймут и, наверно, скажут, что делать. Отец и Дед. Но отец придет сегодня поздно.
Кирилл взглянул на часы, украшавшие старинное здание библиотеки. Было без пяти минут шесть. Наверно, Дед уже пришел, он кончает работу в пять.
Из дома доносились визги и вопли.
– Ой-я-я! – орал Митька. – Мучитель! Уйду в интерна-а-т! Людоед!.. Мамочка-а!
Митьку-Мауса мыли. В окно вслед за воплями вылетали красивые пузыри. Слышался голос Деда:
– В музей тебя, а не в интернат. В кунсткамеру. Уникальный экземпляр, загадка естествознания. Как ты ухитряешься собирать на себя все, что есть вокруг?
– Не все! – возмущенно голосил Митька. – Убери, она щиплется! Ой, мама!
– Где ты ухитрился отыскать смолу?
– Это гудрон! Ты мне все волосы выдрал!
Кирилл засмеялся и прислонил велосипед к перилам крыльца. Все было знакомо в этом зеленом дворе. Лениво шевелил крыльями желтый ветряк, топтался на краю бочки добродушный петух Дима, доцветали одуванчики. На заборе улыбался нарисованный белой эмалью Митька-Маус с хвостом и мышиными ушами. Это Валерка Карпов нарисовал еще в начале июня.
Кирилл вошел в дом. Дед закутывал в простыню оттертого, взъерошенного Митьку.
– Привет! – бодро сказал Маус Кириллу из-под белого балахона.
Дед оглянулся и обрадованно кивнул. Утащил Митьку на диван и пожаловался Кириллу:
– Опять, как в прошлом году, у этого типа глотка запухшая. Мороженого стрескал три порции подряд. Родители уезжают, а он снова с ангиной.
– Чушь это, – строптиво сказал Митька.
– Я тебе дам – чушь! Из постели не смей носа показывать! Понял?
– Понял, – согласился Митька. – Я читать буду. – И спросил у Кирилла: – А ты не скоро уйдешь?
– Дед, – сказал Кирилл, – тут одно дело такое… Долгий разговор.
Разговор оказался не таким уж долгим, Дед все понимал с двух слов.
– Дыба – это кто? Местный "король"? – спросил он.
Кирилл пожал плечами.
– Скорее, не "король", а так, мелкий "барончик".
– У Чирка отца нет?
– Н-не знаю… Ну да, нет. Он говорил, что мать да бабка.
– Наверно, небогато живут, – заметил Дед.
– Наверно…
– Новый велосипед ему уже не купят…
Кирилл внимательно посмотрел на Деда. Дед спросил:
– Девушку эту, студентку, как зовут?
– Оля… Федосеева.
– И адрес помнишь?
Кирилл кивнул.
– Самый простой способ, чтобы поставить точку на всей истории, – пойти к этой Оле и все объяснить, – сказал Дед. – Если она человек хороший, то поймет. Попросит, чтобы в школе не поднимали шума.
– Чирок, по-моему, не пойдет, побоится, – засомневался Кирилл. – Да и денег у него еще нет.
– Ему лучше и не ходить, – сказал Дед. – Мы же не знаем, что за девушка. А вдруг она вцепится и поволокет парнишку в школу? Может, у нее такой педагогический принцип: не прощать и не жалеть. Другим в назидание.
– А кто пойдет? – удивился Кирилл.
– Ты. Расскажи все, а фамилию мальчишки не называй.
– Я?!
– Страшно?
Кирилл подумал.
– Нет, не страшно, – сказал он. – Но… Понимаешь, вдруг она подумает, что я сам виноват и выкручиваюсь. Плету историю, чтобы себя оправдать… Ведь на меня и так в школе…
– Да, пожалуй… – сказал Дед. – Но без риска не проживешь.
– А деньги? – спохватился Кирилл. – Денег-то все равно нет. Их же надо отдать! Она тоже одна с матерью живет. Тоже, наверно, не миллионеры.
– Я это помню, – кивнул Дед. – Но деньги пока можно взять… те, что у нас на ремонт отложены. Там полсотни.
– Правильно! – обрадовался Кирилл. – А Чирок продаст свой драндулет и вернет.
– Вернет… когда подрастет и заработает, – хмуро сказал Дед.
Кирилл даже приподнялся на стуле.
– Да ты что… Это же общие деньги, ребята по рублю копили. А ремонт?
– Что-нибудь придумаем, до весны далеко.
– Но тогда надо экипаж собирать, чтобы все решили…
Дед сердито захромал из угла в угол.
– Только время потеряем. Неужели думаешь, ребята заспорят? Мы же, Кир, человека хотим спасти. Тогда, в походе, не деньгами рисковали, а головушками.
Кирилл нерешительно сказал:
– Что-то не так… Он все-таки виноват, а мы теперь для него все на блюдечке. Это разве правильно?
Дед язвительно посмотрел на него.
– С точки зрения вашей Евы Петровны, это наверняка неправильно. Только если ты жалеешь человека, то жалей до конца, а не отмеряй свою доброту, как на весах. Это раз. Теперь два: такому пацану заниматься продажей – это опять влипнуть в историю. Мать тогда все узнает, а ты сам говорил, что ей это сейчас опасно.
– Для малыша опасно, – тихо сказал Кирилл.
– Значит, не о чем спорить… Я знаю, чего ты боишься: что Чирок привыкнет за чужие спины прятаться, а сам за себя отвечать не научится. Так?