Колесо Перепелкина, стр. 45
Оркестр
«Почему ни слова о дедушке?! Почему ни слова о бабушке?! – вцепился Вася в Мару, когда Мика исчезла. – Что за фокусы?!»
«А вот потому… Ты сейчас пустился бы вспоминать, какой прекрасный дедушка и как вы замечательно доехали до города в его машине. И Мика решила бы, что ты свихнулся от солнечного удара…»
«По-че-му!»
«Сядь сперва… чтобы не упасть»,
Вася сердито засопел, но сел сразу. Прямо на бетон, спиной к нагретой кирпичной стене. Чтобы не тратить времени на споры.
«Ну?»
«Дело в том, что н а с а м о м д е л е тебя провожал домой не Микин дедушка, а ее бабушка. И не на машине, а на электричке. Ты Микиной бабушке очень понравился, когда познакомился с ней…»
«Я с ней не знакомился», – набыченно отозвался Вася. Дело явно клонилось к чему-то нехорошему.
«Знакомился… А вот с дедушкой ты как раз не был знаком…»
«Чего ты чепуху-то порешь…» – уныло сказал Вася, чуя, что Мару говорит правду.
«Вовсе не чепуху… потому что Микиного дедушки уже четыре года нет в живых…»
Вася дернулся, чтобы вскочить. Не вскочил, ослаб. Чуть не заплакал:
«Почему?..»
«Ты же выменял у мальчика Сережи рогатку! Забыл?»
«Не забыл… Ну и что?»
«Будто ты не понимал, что делаешь…»
«Я… ничего не понимал! При чем тут рогатка!»
«Сережа отдал ее тебе. И не пошел стрелять по стеклам. И не случилось беды, не порезал он руку. И значит, стал, кем хотел. Скрипачом. Вернее, альтистом… Альт это инструмент чуть побольше скрипки. Голос у него такой, чуть бархатистый…»
«Да знаю я! А почему… прочему его… больше нету на свете?!» – взорвался Вася молчаливым криком.
«Сергей Сергеевич Таевский стал очень известным альтистом. Таким же, как Юрий Башмет. Он выступал во всем мире и побеждал во всяких международных конкурсах. Его любили во всех странах, и он летал с концертами из одной страны в другую и был счастлив, потому что сбылась главная мечта его жизни – быть все время с музыкой…»
«А что же случилось-то?» – обреченно спросил Вася.
«Четыре года назад он полетел из Нью-Йорка домой, и самолет взорвался вскоре после взлета. Над океаном… Ты же знаешь, такие дела случаются иногда…»
«Значит я во всем виноват…» – безнадежно подвел итог Вася.
«В чем виноват-то? – вскинулся Мару. – В том, что исполнилась его главная мечта? Он же сам говорил: полжизни отдам, лишь бы не расставаться с музыкой…»
«Все равно… Что мне теперь делать-то?»
«Теперь – ничего, – как-то удивительно спокойно отозвался Мару (круглолицый темноволосый мальчик в больших очках). – Что было, то было. Это не ты, а… всемирное движение колес… А тебе пора домой. А то и правда хватятся».
Вася подумал и встал. И тихо пошел через пустырь в переулок.
Он брел, а Мару ковылял рядом, то и дело чиркая по ноге педалью. Прыскали в стороны кузнечики. Вася пытался понять, что у него в душе. И наконец подумал с виноватым вздохом: «Что же теперь… В самом деле: что было, то было…»
А может быть, что-то просто приснилось? Придумалось? Например, Микин дедушка-ботаник?..
Он еще долго так размышлял бы на ходу, но посреди переулка его окликнули:
– Вася! – сразу два голоса.
Он оглянулся. Сзади шли Филипп и Оля.
Они шли рядышком, и у Оли шевелились в теплом воздухе волосы, а в бороде Филиппа горели медные искры. И глаза у них у обоих были счастливые.
Вася глянул, мигнул. И сказал в упор неулыбчиво и требовательно:
– Вы что? Выходит, все-таки помирились?
– Да! На веки вечные! – радостно призналась Оля. А Филипп сдержанно улыбнулся:
– Теперь уж насовсем…
Вася подумал. И спросил о главном:
– Значит, ты теперь напишешь картину «Мальчик и музыка»?
–Я уже написал! Приходи на «Богатырь», увидишь… И знаешь, там случилось маленькое чудо!
– На картине?
– Да!.. Я нарисовал мальчика в рубашке с погончиками, вроде той, что ты носил тогда. А утром смотрю – на нем футболка с зелеными звездами, как сейчас на тебе… Кисточка распорядилась.
«Все равно эта картина не про меня, – подумал Вася. – Она про Сережу Таевского». А вслух сказал:
– Разве там можно различить на одежде звезды? Ты же говорил, что на картине сумерки…
– Сумерки и лунный свет. Звезды при нем проступают вполне отчетливо… А скоро я напишу картину «Незнакомый город новым летом».
– Как это? – не сдержал любопытства Вася.
– Там будет все тот же город, только… по одной из улиц идем Оля и я. Или п о ч т и Оля и я… И всюду солнце. И оно будет блестеть и сиять от счастья так… нет, даже не блестеть, не сиять, а… не могу подобрать слово…
– Оно будет р ы д а т ь от счастья, – серьезно сказал Вася. И быстро глянул в голубые глазки Филиппа.
Глазки стали темно-синими глазами.
– А ведь правильно… – сказал Филипп с выдохом. – Это да… правильнее всего.
И, кажется, все разом увидели на миг чудесный город в сияющих брызгах обильных счастливых слез. В радугах и влажном сверкании. И то, что было там богатство солнца, понятно. А то, что слезы… Ну, наверно, не бывает настоящего счастья без слез.
Филипп чуть обогнал Васю, встал перед ним.
– Да… Помнишь, я говорил тебе, что, если не совладаешь с загадкой семи музыкальных нот, я научу тебя управляться с семью красками радуги?
Вася неловко кивнул, он помнил.
– По-моему, тебе это не надо, – задумчиво сказал Филипп.
– Почему? – огорчился Вася.
– По-моему, ты будешь владеть другой загадкой – словами. Ты умеешь находить самые нужные слова. И, скорее всего, станешь сочинять сказки. Это одно из самых хороших дел на Земле.
– Ну… я не знаю, – пробубнил Вася и стегнул себя по ноге рогаткой. – Вообще-то я хотел быть путешественником…
– Одно другому не мешает, – серьезно сказал Филипп. А Оля объяснила полушепотом:
– Про сказки в себе сначала никто не знает. А потом т а к о е просыпается однажды…
Она потрепала Васю по волосам, и Филипп тоже потрепал его и сказал «увидимся у Акимыча», и они пошли вдоль по переулку, и Вася смотрел вслед, пока Мару не толкнул его:
«Это они т е б е должны говорить спасибо».
«Почему?» – опять насупился Вася.
«Потому что им было предназначено поссориться навсегда. Но ты между делом освободил два колеса от каменного осколка. И вот…»
«Значит это были и х колеса?!»
«Да. И в этом удивительное совпадение. Поразительная случайность, что именно они попались тебе на пути… Знать про такое заранее невозможно».
«Жаль, что невозможно, – вздохнул Вася, потому что теперь опять вспомнил о доме. – А то бы…»
«Что а то бы?» – осторожно спросил Мару.
«Найти бы такие колеса, чтобы мама и папа не ссорились. Вытащить бы из их зубцов камни… А то я тогда поставил свечку, а это не помогло. Наверно, потому, что не внутри, а снаружи…»
«Отчего ты решил, что не помогло?»
«Ну, ругаются же, как и раньше!»
«Они уже две недели не ругались. И больше не будут. И никакого колеса тут не надо, есть другая причина…»
«Какая?» – сразу испугался Вася.
«Ну… достаточно важная».
«Какая?! Хорошая?»
«Н-не знаю. Это тебе решать…»
«Мару, не вертись! Отвечай прямо!» – перепуганно взвыл Вася (если можно взвыть мысленно).
Мару неловко хихикнул:
«Как не вертись, если я колесо…»
«Говори, что случилось!»
«Они тебе сами скажут прямо… когда придешь. Это ваше дело семейное…»
«Разводятся!.. – панически ахнул Вася. – Доссорились!..»
Он вскочил на педали:
– Вперед!
Мама и папа были дома. Они о чем-то весело разговаривали, без спора. Ну и понятно!. Теперь-то чего спорить, когда все решено…
Вася посреди комнаты соскочил с педалей и встал часто дыша.
– Во герой! – радостно сказал папа. – Прямо юный укротитель львов среди саванны…
Вася и правда был похож на укротителя. Решительный, с насупленными бровями, он стоял, широко расставив кофейные искусанные сорняками ноги и помахивал, как плетью, длинной рогаткой. В упор смотрел то на отца, то на мать.