Гуси-гуси, га-га-га..., стр. 45
«Штурман Лот понимал, какую взрывчатую силу несет в себе его сын. Какую опасность для Системы. И чем рискует мальчишка. Ведь уничтожат, не дрогнув, если узнают, что он может… Да, но с другой стороны, едва ли штурман Лот считает Систему справедливой. Человек такой отваги и ума – не обыватель, который жизнь проводит у стереоэкрана… Ох как ты стал мыслить, Корнелий Глас… Не во мне дело… Штурман Лот сейчас, когда Система отобрала у него сына, может ее только ненавидеть…»
Корнелий сел на корточки рядом с Цезарем. У того по плечам бегали пятнистые тени от листьев. Цезарь выпрямился, посмотрел на Корнелия, отложил пистолет. На ноге, над коленом, от шестигранного глушителя остался красный след, похожий на отпечаток большой гайки. Цезарь дохнул на ладонь, провел ею по отпечатку, след мгновенно исчез.
«Цезарь – не Витька, не мальчик из другого мира. Вопрос о вмешательстве в дела другой страны не встанет… Но отец? Как повернутся его ярость и боль за несчастья с сыном? Если встретятся, не схватит ли он Цезаря в охапку, чтобы только спасти, укрыть, спрятать от всех?.. И если он это сделает, разве не будет прав?»
«Но надо еще, чтобы сперва они встретились!»
«А… может, не надо? Не лучше ли, ради высшей цели, чтобы Цезарь убедился в гибели родителей? Тогда-то он будет свободным от слова, которое дал отцу. И вся ненависть мальчишки обратится против Машинной системы…»
Пролетел над кустами ветерок. Случайность, конечно. Однако шуршание листьев напоминало шелест вишневой сутаны. Словно Петр прошел мимо, шепнув на ходу: «Опомнись, Корнелий…»
«Не бойся, Хальк, я все равно не способен служить великим целям такой ценой. Чек сказал про отца с матерью: «Я без них не могу». К тому же на беде ребенка не построишь счастливый мир…»
«Это опять не твои слова. Это говорил старый Вессалин Грах из фильма «Путь черного центуриона»…»
«Не все ли равно, кто говорил, если правда…»
– Цезарь… А надо ли спешить в столицу? Может быть, родители скоро вернутся? Лучше понаблюдать за домом.
– Вернутся? – Он горько покачал головой. – Я уверен, что их там арестовали.
– Да за что же?! Если они хотели только…
– Цезарь! Эй, мальчик! Цезарь Лот!..
Этот высокий мужской голос раздался за кустами. Цезарь мгновенно побледнел.
– Ложись! – Корнелий толкнул его в плечо. Цезарь мягко упал, завалился в чащу и лег плашмя, беспомощно выставив перед собой ствол пустого «С-2».
Но был другой пистолет, полный патронов. Качнув его в ладони, Корнелий выпрямился. Медленно и тяжело ухало сердце.
Круша сорняки, Корнелий шагнул навстречу голосу.
Вверх по склону ломился инспектор Альбин Мук.
– Стоять! – сказал Корнелий, отводя предохранитель.
– Стоять! – сказал он и подумал: «Лишь бы Цезарь не лежал, удирал скорее… А куда?» – Не двигайтесь, господин инспектор. И скажите вашим помощникам, чтобы тоже не двигались.
– Корнелий! Господи, вот удача-то!.. Да один я, один, убери пушку!
– Я подожду убирать… Зачем вы нас преследуете? (Глупый вопрос.)
– Да не «вас», а мальчишку!.. Тебя я и не чаял увидеть! Пацана искали! Сперва послали этого идиота Дуго, а через час его нашли в пивной. Лыка не вяжет, кретин, оружие посеял… Я пошел сам… И вдруг – ты! – Альбин Мук почему-то сиял.
– Ты что-то врешь, инспектор, – тяжело сказал Корнелий и прошелся взглядом по кустам: нет ли улан? – Нельзя так быстро выследить человека без индекса.
– Да по «пятнашкам» же! Пыль такая, излучающая, вчера насыпали вокруг дома, пацан и наследил… Да черт с ним, главное, что ты нашелся! Это же просто счастье!
– Я не уверен, что это счастье для меня. Да и для тебя тоже. – Корнелий опять качнул пистолетом. – Иди-ка обратно, инспектор Мук.
– Да ты же ничего не знаешь! Послушай! Ты оправдан! Ты ни в чем не виноват, это все твой дружок подстроил! С бумагой-то! Рибалтер!..
Поворот над обрывом
– Кто? – слабея, переспросил Корнелий.
– Рибалтер! Пошутить решил, сукин кот! Изготовил бланк, нарисовал печать, подсунул бумажку в ящик! Весельчак, а? Ну, сейчас он не веселится.
Интересно, что Корнелий поверил сразу. Почти без удивления. Только усталость наваливалась все тяжелее. К счастью, рядом торчал из травы горбатый камень, Корнелий сел на него. Положил «дум-дум» на колено, однако так, чтобы ствол смотрел на Альбина.
– Расскажи, – тихо приказал он.
– Да что долго рассказывать! – ликовал Альбин. – Решил разыграть тебя, дурак!.. Хлебнул ты страху-то, а? Вот счастье, что я тебя не это… не того… А?! Думаешь, я в обиде, что ты меня по башке? Правильно ты меня! Зато я теперь в героях! Начальство определило: «Противился исполнению акции ин-ту-и-тивно! Спас человека». Во!.. А дружок-то твой каков, а?!
«Что ж, это в духе Рибалтера. Но…»
– Тут что-то не так, инспектор… – Корнелий говорил, отгоняя липучую сонливость. – Рибалтер мог, да… Но не хотел же он, чтобы меня по правде кокнули. Почему он молчал столько дней?
– А сколько дней? Сперва он думал, что ты все разгадал и злишься на него. В понедельник тебя нет на службе – он затрепыхался: где Корнелий? А ваше начальство говорит: мы его в столицу отправили на три дня. Это потому, чтобы панику в вашей фирме не сеять. Оно уже знало, начальство-то, что ты приговоренный, мы сообщили… А через три дня тебя опять нету, он – к тебе домой. А там в приемном контейнере… урна с прахом, ха-ха… Дружок твой – с катушек… Потом отлежался, протрясся, побил себя кулаками по лысине и побежал каяться…
– Не смешно, – сказал Корнелий.
– Ну… не смешно. А все равно смешно, как он прыгал, когда узнал, что ты еще… не того. Даже во время приговора улыбался, скотина…
– Какого приговора?
– А ты что думал? Комиссия-то, от которой ты убег, она же была полная судебная коллегия. Тут же и вынесла на месте. В назидание всем. Такой же, говорят, миллионный шанс, как Корнелию Гласу из Руты. Только наоборот… Сидит сейчас под домашним арестом, ждет, когда Машина сыграет. Песенка его спета.
– Почему? Миллионный шанс…
– Да миллионный наоборот! Я же говорю! Один шанс из миллиона на спасение, остальные – кранты!.. Это же коллегия, показательная, она не шутит!.. Да ты чего? Он же сам, дурак, виноват, заработал…
– Да я ничего, – вздохнул Корнелий. И прислушался к себе: нет ли жалости к Рибалтеру?.. Потом сказал: – Поздно…
– Что поздно?
– Все… Мне теперь много другого пришьют. Детей отпустил, инспектора при исполнении чуть не пришил, штатт-сержанта Дуго Лобмана обезоружил…
Альбин Мук весело присвистнул:
– Дак это ты его! Чистенько… Да ни фига, все будет списано! Это же нестандартная ситуация. Ты спасал себе жизнь. Сказано же, что несправедливо приговоренный имеет право защищаться любыми способами. Только вот что: пистолет, конечно, надо сдать…
– Подожду.
– Да не дури ты! Сдашь оружие и топай домой. Ты же чист… А я к тебе вечером забегу, вспомним все, а? Мне теперь повышение в звании светит за твое спасение…
Боже мой, неужели правда? Можно прийти домой. Смыть грязь и пыль, бухнуться в кресло, включить кондиционер, дотянуться до пульта… Одна кнопка – дверца бара, другая – включение экрана, третья – фильтры на окнах. И – все страшное позади. Можно опять жить как люди. Был нелепый сон. Тяжкий, путаный, глупый. И вспоминать эти дни можно будет именно как сон. Или кино… А из урны с золой сделать (х-хё, х-хё) пепельницу для вечно дымящего Рибалтера.
Ах да, Рибалтера уже не будет…
…А Петра тоже можно вспоминать как кино?
…А ребят?
А Цезаря? Тоже только вспоминать?
– Слушай, Альбин… И никто с меня не спросит за ребят?
– А чего? Ну, разбежались… Поймают. А не поймают, так меньше забот. Вот только с этим сложнее… с Цезарем Лотом.
– Да! Я могу взять его к себе? Домой?
– Ты что… – сник Альбин. – Это никак… Ну, тут я не решаю. Мальчишку велено вернуть… Он здесь?