Голубятня на желтой поляне, стр. 73

– Ма-а-алчать! – Катя вытянулся на носках. – Имейте в виду! В крайнем случае нам разрешено применять электрощупы!

Строй замер. Но почти сразу опять прорезался голос:

– Какой храбрый с пацанами! Где ты был, когда воевали?

– В отряде умиротворения! – крикнули из задней шеренги.

– В интендантской конторе, ворюга!

– Молчать! – это крикнул уже директор. – Разойдись! По классам! Марш!

Строй стал медленно разваливаться. А четверых повели к приземистой железной дверце.

Страшная мысль ударила мальчика. Так, что он едва удержался на ступеньках. Вдруг ребята решат, что это он выдал мальчишек? Всё вынюхал и донёс!

Эта мысль была такая отчаянная, что мальчик бросился искать Музыканта или кого-нибудь ещё из новых знакомых. Но двор быстро опустел.

Мальчик промучился до вечера – то во дворе, то дома.

– Ты заболел? – тревожилась мама.

– Нет. Просто скучно.

– Ничего. Скоро поедем к дедушке в Чайную Пристань.

– Папа, а что за школа на острове Крабий Глаз? – спросил мальчик, когда вернулся отец.

– Это не школа, а тюрьма.

– А этих ребят… Их правда отправят туда?

– Ох да помолчи ты… – со стоном сказал отец.

Вечером, когда двор был уже в глубокой тени и остывали камни, мальчик увидел у старой пушки Музыканта, Лётчика и Денька. Он подбежал, остановился и заплакал:

– Вы, наверно, думаете, что это я? Честное слово… Я же клятву давал…

– Что? – удивился Денёк. – Ты о чём? Да перестань ты реветь, пожалуйста! Кто на тебя думает?

– Катя, сволочь, выследил, – сказал Лётчик. – Морда фаянсовая…

Мальчик всхлипнул. И стыдно было за слёзы, и радостно, что верят ему.

– Может, попросить папу, чтобы заступился за ребят? – неуверенно предложил он.

– А что твой папа сделает? – хмуро отозвался Музыкант. – Он кто? Учитель черчения. Он даже не в лицейском совете. Выгонят с работы – и крышка.

– Он говорит, что на Крабьем Глазе тюрьма, – пробормотал мальчик.

– Ребятам ещё до этой тюрьмы достанется, – сказал Денёк и пошевелил плечами. – Воспитательные беседы… Знаешь, что такое электрощуп?

Мальчик кивнул. Электрощупы были у пастухов, которые охраняли табуны в степи под Чайной Пристанью. Мальчик видел, когда был у дедушки. Электрощуп напоминает спиннинг с коротким удилищем. Круглый разрядник похож на катушку. Конец у щупа гибкий и всегда дрожит… Мальчик помнил, как пастух задел этим концом непослушного жеребёнка. Тот даже не заржал, а вскрикнул по-ребячьи. Опрокинулся на спину и забился…

Неужели так можно? Каменная каморка, некуда деться, те четверо сжались в углу, а эти гибкие жалящие концы всё ближе, ближе…

– Нет… – прошептал мальчик.

– Что "нет"? – зло усмехнулся Лётчик.– Год назад было бы "нет". Они тогда не смели… Я говорил тебе, Музыкант, не надо выбрасывать оружие. Если этот шкет Фелька не выдержит и расскажет про всех, кто был в Городе, завтра что будет?

– А давайте завтра поднимемся все! – Денёк стукнул кулаком по пушке. – Если все разом, мы справимся! И щупы пообломаем, и ребят освободим…

– И через полчаса явится отряд умиротворения, – сказал Лётчик. – Я говорил, не надо выбрасывать пистолеты.

– Выбросили, чтобы не стрелять друг в друга, – ответил Музыкант. – И ничего другого тогда нельзя было сделать.

– "Тогда"… А что делать сейчас?

– Да, – согласился Музыкант. – Сейчас оружие пригодилось бы.

У мальчика сердце билось, как горошина в погремушке. Потому что он понял: пришла пора сказать о своей главной тайне. Это была не детская тайна. Дело пахло не игрой, он это понимал. Но он же поклялся, что будет вместе со всеми. И четверо сжались в каземате, ждут…

– У нас в квартире есть глухая кладовка, – сказал мальчик.

– Ну и что? – сумрачно спросил Лётчик.

– Там в углу, над полками, такая квадратная дыра с решёткой. Вентиляция. Решётку я вынимал, в дыру залазил. Там такой узкий проход. Вернее, пролаз… Я люблю везде лазить.

– Знаем, – буркнул Лётчик.

– Дальше, – попросил Денёк.

– Я ползал по нему. Он длинный такой, и трудно ползти, но я один раз добрался до конца. Там подвал, комната запертая… И в ней карабины.

– Что? – быстро спросил Музыкант.

– Карабины со штыками. И железные ящики с патронами. Раньше старших курсантов учили стрелять.

Музыкант, Лётчик и Денёк быстро оглянулись. Музыкант положил мальчику на плечи твёрдые ладони. Будто младшему братишке.

– Ты молодчина. Я сразу понял, что ты такой, ты похож…

– На кого?

Музыкант коротко улыбнулся:

– На хорошего человека… А много там карабинов?

– Штук тридцать… Только я боюсь…

– Не бойся, – успокоил Музыкант. – Мы всё сами сделаем, про тебя никто не узнает.

– Да я не этого боюсь. Ход очень кривой. Я прямо замучился, пока полз. – Он улыбнулся: – Извивался, как моя ящерка. А карабины-то прямые, длинные, могут не пролезть.

Мальчишки переглянулись.

– Думайте, – сказал Музыкант.

– Что думать. Пополам не сломаешь, – огрызнулся Лётчик.

Денёк неуверенно спросил:

– А если снять штыки и отвинтить приклады? Может, протащим?

Мальчик подумал.

– Да, – сказал он. – Тогда можно.

МАГИСТР

Ёлка была большая, украшали её долго. За окнами давно стемнело. Директор наконец сказал дежурным пятиклассникам, что они могут идти домой. Их учительницу он тоже отпустил. Она в глубине души была довольна, однако суховато спросила:

– Как же так? Дети не кончили работу.

– Ничего. Я останусь, и мы кончим.

Она не удержалась:

– Простите, директор Яр. Вы и… кто ещё?

– Мои ребята.

Учительница поджала губы. То есть она улыбнулась, но мысленно поджала губы. Но даже мысленно она не позволила себе произнести слово "любимчики". Это была пожилая опытная учительница, строгая к другим и к себе. Она гордилась тем, что всегда была справедливой. Другой вопрос, что справедливость эта часто была причиной ребячьих слёз. Зато никто не мог упрекнуть её в необъективном отношении к людям. Вот и сейчас она одёрнула себя: "Вовсе не любимчики. Просто давние знакомые директора. Он был дружен с этими детьми, когда ещё не работал в школе. (Хотя странно, конечно: как это можно дружить с детьми?) Говорят, они много испытали во время нашествия, спасали друг друга. Естественно, он позволяет им немного больше, чем другим школьникам…"

Впрочем, подумала она, директор и другим позволяет бог знает что. Он разрешил девочкам являться на занятия без лиловых форменных фартуков, заявив, что девочки должны быть похожи на девочек, а не на юных послушниц из монастыря кармелиток. (Кстати, необходимо узнать, кто такие кармелитки.)

Он смотрит сквозь пальцы на то, что дети приносят этих ужасных бормотунчиков и пользуются их подсказками на уроках математики.

Когда учитель естествознания не сдержался и закатил болтливому четверокласснику оплеуху, директор Яр самолично содрал с его форменного сюртука нашивку старшего преподавателя и предложил немедленно покинуть школу. И это на глазах учащихся! Конечно, оплеухи – не лучший и даже запрещённый метод. Но всё-таки учитель был у ч и т е л ь…

В коридорах теперь на переменах вместо чинных прогулок – беготня, гвалт и хохот младших учеников. На школьном дворе до самого снегопада было то же самое. Эти любим… эти юные друзья директора научили третьеклассников и четвероклассников какой-то дикой игре с мячиками. Мячики надо катать через ямки, а потом куда-то швырять. Причём ямок должно быть пять! Один из директорских мальчишек, сумрачный очкастый подросток с непонятным прозвищем – не то Чила, не то Чира – даже организовал в младших классах соревнования по бросанию мячика в цель. Соревнования были командные. Это вообще не одобряется нынешними правилами, а тут ещё каждая команда состояла из пяти человек! Дети, конечно, веселились, а каково педагогам? Никто не спорит, надо бороться с предрассудками, но нельзя же нарушать приличия! Да и что за глупая игра – мячики? Чего с её помощью добились? Порядка? Хороших оценок? Только того, что любой мальчишка теперь попадает мячом с тридцати шагов в открытую форточку…