Голубятня на желтой поляне, стр. 68
– Ты что? – сказал я Юрке.
– Всё как надо, – откликнулся он. – Всё получается в самый раз.
"Зачем? – чуть не закричал я. – Неужели тебе плохо с нами? Юрка…"
И сказал:
– Дома будет тарарам. Станут искать.
– Не станут. Тётка решит, что я уехал в Нейск. Пока разберутся…
– Но ведь разберутся же!
– К тому времени, может, и я разберусь.
– В чём?
– Да во всех этих пространствах и бесконечностях… Может, там его и найду…
– Кого? – тупо спросил я.
– Отца… Он же наверняка мотается с экипажем в субпространстве. Где же их искать, если не в бесконечности?
"Дурак ты, Юрка, – отчаянно думал я. – Что ты плетёшь? Что ты выдумал?.." Но сказать это "выдумал" я не мог. Не смел. А Янка? Он-то что молчит?
Янка молчал. Я сказал тогда отчаянно:
– Ну с чего ты взял, что он был скадермен?
– Мать же проговорилась: "Кто на Земле может сказать, где он?" А если не на Земле, тогда где?.. Я пойду.
"А как же я? Юрка! Не уходи! Ну, ладно, будь с Янкой, не обращай на меня внимания, только останься в Старогорске! Юрка-а!! Если хочешь, снова делай меня человеком! Называй меня Копейкиным! Только останься…"
Он шагнул ко мне.
– Гель, ты это… В общем, ты на меня не злись…
– Ну зачем ты идёшь, – прошептал я.
– Надо, – вздохнул он.
– Ну и убирайся! – крикнул я.
Он молчал. Не сердито, а как виноватый страусёнок Антон.
– Чёрт с тобой, – сказал я. – Всё равно через две недели я уеду в Ярксон. К отцу.
Юрка отыскал под курткой и покачал мою повисшую руку, повернулся к Янке:
– Янка, пока… Не забывай, про что говорили, ладно?
– Юр… – нерешительно сказал Глеб. – Я даже не знаю. Я, наверно, не имею права брать тебя…
Юрка коротко засмеялся:
– А ты меня и не берёшь. Я сам иду. С тобой рядом… Ну, пошли!
Я сел на тёплый рельс и смотрел, как они уходят. Их силуэты уменьшались быстро-быстро. Потом они слились в одну точку. Может быть, там, где слились в одну линию параллельные рельсы. И мы с Янкой остались одни на краю вселенной, в бесконечности, где всё громче трещали ночные кузнечики.
ДВОЕ НА РЕЛЬСАХ
Янка сел рядом со мной.
Юрки и Глеба уже совсем не было видно. Только маковки чёрной травы рисовались на закате, который всё бледнел и стал зеленоватым. Над закатом висел вверх рогами очень большой и очень тонкий месяц.
Не хотелось вставать, не хотелось ничего делать. Но не сидеть же всю ночь. Тем более, что вдруг она в этой бесконечности тоже бесконечная…
– Поедем? – спросил я у Янки.
– Ну… пожалуйста, – сказал он. И встал. Я тоже. Шурша по головкам травы курткой, пошёл к вагону. Вагон громоздился на рельсах, как тёмное чудовище. Янка вдруг сказал:
– Гель… подожди.
Я остановился.
– Вот… – проговорил он неловко. – Возьми это… Юрка велел передать. Ещё давно велел, да я как-то… не получалось. – Он сунул мне в руку что-то маленькое, плоское и твёрдое.
И я сразу понял. Догадался. Это была та арабская монетка.
– Откуда?
– Он её тогда нашёл. Долго лазил по траве… Потом говорит: отдай как-нибудь…
– Да? – сказал я, и захотелось зареветь, как в давнем дошкольном детстве, когда первый раз уезжала мама. – А сам-то… он почему не отдал?
– Ну, он вообще… – вздохнул Янка. – Я ему один раз сказал: "Зачем ты так с Гелькой? Ему же обидно". А он говорит: "Так надо".
– Почему надо? – горько спросил я.
– Он говорит: "Гелька – такое существо… Он привязчивый. Я уйду, а он будет изводиться. Пускай уж лучше злится на меня…"
– Почему? – прошептал я. – Разве он знал, что уйдёт?
– Давно…
– Откуда? Он же только сегодня увидел эти рельсы. Он из-за Глеба…
– Не из-за Глеба, – виновато сказал Янка. – Наверно, из-за меня… Потому что я играл ему "Восстание".
– При чем тут "Восстание"? Ты же не хотел, чтобы он ушёл!
– Не знаю… – шёпотом отозвался Янка. – Теперь всё равно… Гель…
– Что?
– А зря мы не отдали искорку…
– Кому?! – испугался я. Сразу вспомнил о Клоуне.
– Глебу и Юрику. Им она нужнее. Они там одни, впереди неизвестно что… А в ней вон какая энергия.
"И опасность", – подумал я. И боязливо оглянулся. А что если кто-нибудь в темноте скажет сейчас шелестящим голосом: "Геля Травушкин, подари искорку…"
И фонарь не горит, Глеб его зачем-то погасил.
Я прыгнул на площадку вагона, дотянулся до выключателя "Сатурна". Но "Сатурн" не зажёгся, сколько я ни давил кнопку. Я потряс его – никакого результата.
– Теперь не загорится, пока не зарядим на солнце, – сказал снизу Янка.
Мне по-прежнему было страшно. Я соскочил с площадки и судорожно нащупал свой фонарик – он оттягивал боковой карман куртки и колотил по колену. Без света нельзя. Войдём в тёмный вагон, а там – хлоп – и кожаные браслеты на руках… "Геля, подари искорку…"
– Янка! – сказал я.
– Что?
"Ну, а если расскажу? – подумал я. – Чем он поможет? Легче разве, если будем бояться вдвоём?"
– Янка… чего теперь говорить. Юрку и Глеба всё равно не догнать…
– Не надо их догонять. Сделаем бумажного голубка, искорку – на него. Пустим – и он долетит.
– Он-то долетит. А мы без искорки как доберёмся домой?
– Пешком. Это же недалеко, оглянись.
В той стороне, откуда мы приехали, за вагоном, горели огни Старогорска: ряды окон в многоэтажном квартале, освещённые прожекторами башни монастыря, красные лампы телевышки.
– За час дошагаем, – вздохнул Янка. – Не такая уж длинная оказалась эта бесконечность…
– Да, – сказал я и обрадовался: не хотелось мне в тёмный вагон.
– Значит, пошлём искорку?
Я молчал.
– Неужели жалеешь? – тихо спросил Янка.
– Янка, не жалею. Ты не знаешь…
– Что?
– Сядь.
Он сразу послушался. Мы опять сели на тёплые рельсы. Друг против друга.
И я наконец-то рассказал про всё. И даже про то, почему молчал до сих пор. Наверно, я это очень сбивчиво объяснял, но Янка понял. И не удивился.
– Кажется, я про такие дела уже слышал.
– Да? Янка, где?
– Не помню. Давным-давно. Может, дедушкина сказка…
– Это не сказка, Янка. Опасно посылать искорку. Вдруг эти… Клоун и его дружки начнут охотиться за Юркой и за Глебом, а те даже ничего не знают…
– Можно объяснить им. Написать прямо на голубке… Гель, они искорку сберегут лучше нас. Они сильнее нас, и смелости у них побольше.
Это была правда.
– Ладно, давай! – Я встал. – Бумага для голубка у тебя есть?
– Ой, нет…
Я накинул свою длиннополую куртку на Янку, а сам зашарил по карманам на шортах и на рубашке.
– Да тут в куртке полно каких-то листов, – сказал Янка.
– Это нельзя, это записки Глеба… Вот, я нашёл… Смотри, это письмо Ерёмы!
Янка включил фонарик. Прочитал. Сказал серьёзно:
– В самый раз. Вот его и пошлём. Только напишем ещё…
У Янки в кармане оказался автоматический карандашик. Янка разложил листок на твёрдой шпале. Я светил, а он писал:
Мы посылаем вам искорку. Вам с ней будет лучше. Только охраняйте её от врагов. Не верьте клоунам в масках и берегитесь гипсовых шпионов, они охотятся за искоркой. Вот Ерёмино письмо. Он хотел что-то рассказать, но не успел.
Янка и Гелька.
Мы свернули из письма голубка. Такого, каких пускаем в школе на переменах (а иногда и не на переменах). Выпустили из ампулы искорку. Посадили её на бумажный клюв. Крошечная галактика засветилась ярко-ярко, будто прощалась с нами.
– Пускать? – спросил Янка.
– Пускай.
Он встал и легонько толкнул голубка – в ту сторону, где всё ещё светлело над горизонтом небо и горел месяц. Голубок пошёл легко и ровно. Последний раз мигнула нам искорка и вместе с голубком растворилась в тёмном воздухе.
– Долетит, – сказал Янка.
Я кивнул. И спросил:
– Пошли домой?
– Да…
Мы не стали заходить в загон. Не потому, что страшно. Теперь-то бояться было нечего. Просто "Курятник" был для нас как дом, а прощаться с опустевшим домом всегда грустно. Лучше уж так… Хорошо, что вагоны не умеют думать и чувствовать. А то ему сейчас тоже было бы тоскливо. Мы уходим, а он смотрит вслед. Что он будет делать один? Стоять бесконечное время на пустых путях…