Голубятня на желтой поляне, стр. 51

– Пассажир утверждает, что ехал не больше двух часов.

– Бывает, – сказал милиционер. – А вы случайно… я, конечно, извиняюсь… когда в вагон садились, немножко не того?

– Нет, "не того". Я вообще никогда "не того"!

– Похвально, конечно… – Он отдал мне удостоверение, на начальника станции поглядел, руками развёл.

– Разбирайтесь, – говорит, – сами…"

"… – А эта станция Мост, она-то где?

– Да нет же, нет такой станции! – заорал он.

Вообще-то он, по-моему, неплохой человек, добродушный на вид. На нашего ответственного секретаря похож – тоже лысоватый, кругленький. Если и сердится, то не всерьёз. Но тут я его просто до бешенства довёл. А что мне было делать?

– На поезде же написано, чёрт побери! "Эс, тэ, Мост"!

– Где? Где он, поезд?! Покажите мне его!

– Да там он стоял! На крайнем пути! Вы начальник станции или парикмахер? Не знаете, какие поезда у вас проходят?

Мы вышли на перрон.

– Где? На каком пути? – стонет он, бедняга.

– Вон на том, за водокачкой!

– Господи! Да там же тупик! Видите, там старый вагон! Он там сто лет стоит!

Я плюнул и пошёл через рельсы.

Подхожу – правда, тупик. Правда, вагон…"

"Буфетчица и говорит:

– Странный у вас рубль какой-то…

– Почему странный?

– Да вот… цифра не с того краю. Цвет какой-то…

– Всю жизнь получаю зарплату такими рублями, – сказал я. А сам думаю: "Пора уносить ноги. Так я и в фальшивомонетчики угожу". Однако она рубль взяла, дала гривенник сдачи…

И пошёл я снова на вокзал. Думаю – вдруг чудо? Вдруг там стоит этот самый поезд? Нет, всё тот же тупик, всё тот же старый вагон. Я постоял, подумал и забрался внутрь…"

"…этот дурак в "Вечернем Старогорске". Тоже мне – коллега! "У нас, – говорит, – в последнее время просто наплыв авторов-фантастов. Один рассказывает сказку про гипсовых пришельцев из другой галактики, второй историю вроде вашей, третий про машину времени в виде трёхколёсного велосипеда. Такие вещи надо печатать в столицах, там специальные журналы. А у нас городская газета, местные новости…"

"…если бы не эти мальчишки. Особенно Гелька.

Мне показалось, что в этом городке, таком ласковом и хорошем, все должны быть весёлыми. А у Гельки то и дело тревожные глаза. И почему-то он очень часто ощетинивается обидой, как шипастым щитом. Я такой был – это понятно. А он-то с чего? Живёт нормально, никаких забот… Никаких? Откуда я знаю?

Господи, что я вообще знаю об этом мире? Какой он? Как меня сюда занесло? В этот непонятный край, где вечером передают по телевизору новости о разведчиках Марса, а с мальчишками дружит скрипучий робот-меланхолик…

А может быть, Дмитрий Афанасьевич, начальник станции, прав? Мы пили чай у него в кабинете, и он сказал :

– Глеб… А если тебе просто привиделся твой Колыч? Ты не обижайся, бывают иногда такие заскоки, особенно у писателей.

Я подумал: а что, если правда?

Но удостоверение…

Нет, я совсем какую-то ерунду пишу.

Дмитрий Афанасьевич предложил:

– Давай устрою в гостиницу.

– Нет, я в вагоне. Пока тепло… Как-то привычнее.

Дело, конечно, не в том, что привычнее. Просто я боюсь уходить со станции. Всё надеюсь: вдруг опять появится тот поезд…

– Ну, живи, не жалко. Только смотри, чтобы пацаны твои не баловались…

– Нет, они спокойные ребята…"

"…одиночество. Какая-то грустная законо-мерность. Сошлись те, кому дома чего-то не хватает. У Гельки отец на Севере, и мать снова уехала к нему. Юрка – сумрачный и будто на ключик запертый – сам уехал от матери. Янка… у него вроде бы всё хорошо, но… не знаю. Почему он всё "дедушка" да "дедушка", а о родителях ни слова? И в музыку свою уходит, будто спасается от чего-то. Как я спасался, придумывая книжки, которые когда-нибудь напишу…"

"Опять не получается по порядку.

Вспоминаю мою комнатку в Колыче. Я по ней скучаю. По редакции тоже скучаю. И по проклятой своей работе! Я там нужен был людям! А здесь я кто?

По комнатке – какая-то особая грусть. Ведь это первая в моей жизни м о я комната. Я оклеил её не обоями, а географическими картами – от пола до потолка. Полку для книг прибил. Печку побелил. Батареи тоже есть, но когда в печке огонь горит, как-то веселее. Купил в рассрочку "Электронику". Экранчик маленький, но мне такой и нравится…

До сих пор люблю детские передачи. В Колыче всегда смотрел "Вечернюю сказку" местной студии. Она начиналась с той же песенки, что в Ново-Вятске, в давние времена. В интернате у нас эти вечерние тридцать минут были лучшим временем. Соберёмся у телевизора в кучку, будто дома, в семье… На экране – сказочный городок, часы на башне, и начинается песенка. Мне особенно нравилось:

И если были слёзы в этот день,
Придёт другой – теплей и веселее.
Ты сказку за руку возьми —
назло беде.
И улыбнись.
Она тебя согреет…"

Я беспокойно завозился под одеялом. Но дочитал страницу до конца:

"Здесь тоже по вечерам детские передачи. Но песенка другая, незнакомая.

Юрка притащил мне маленький, меньше моей "Электроники", телевизор. Он часто барахлит, зато цветной. Когда нет ребят, я его включаю и смотрю всё подряд. Некоторые передачи просто не пойму. Или это цикл "Очерки из будущего", или…"

Я выбрался из постели. Вытащил из шкафа спрятанный за книжками свой "Журнал наблюдений Звёздной станции Гелия Травушкина". Открыл наугад и увидел сразу:

"16 нюня 209 г.к.э.

Сегодня были громкие шелестящие звуки, а потом опять пробилась колыбельная песенка, я слышу её уже третий раз. Разобрал в ней слова: "И если были слёзы в этот день, придёт другой – теплей и веселее…" Хорошо, что придёт. У меня самого сегодня были слёзы. Один раз из-за Юрки, а другой раз из-за тёти Вики. Но с Юркой я помирился. А с тётушкой не буду".

Я спрятал журнал за книги. Листы Глеба – тоже.

…Глеб, откуда ты, а?

ОГНЕННЫЙ РЕЦЕПТ

С Юркой я назавтра помирился. А что ещё было делать?

Жизнь в "Курятнике на колёсах" пошла по-прежнему.

Ерёма повесил в своем углу вырезанную из журнала фотографию: портрет мальчишки. Мальчишка небольшой – класса из первого или из второго. И весёлый такой! Голову запрокинул и хохочет. На носу конопушки, а в глазах два солнышка.

Глеб подошёл, присел, упёршись в колени, долго разглядывал портрет. Потом сказал:

– Славный парнишка… Кто это, Ерёма? Знакомый, что ли?

Ерёма что-то царапал на бумаге. Он проскрипел неохотно:

– Знакомый, незнакомый, какая разница? Ваську такого буду делать…

Тут мы все подошли. Что он задумал?

– Какого Ваську?

– Говорю: вот такого… – Он кивнул на снимок.

– В точности? – удивился Янка.

– Не в точности, – разъяснил Ерёма, не отрываясь от бумаги. – По характеру похожего. А с виду будет вроде меня. Только маленький. Роботёнок-ребятёнок. Васька… Я ему буду папа и мама.

– Да-а… – задумчиво сказал Глеб и почему-то вздохнул.

Ерёма поднял голову и обвёл нас зелёными индикаторами.

– А чего одному век вековать? Будет Васька, будем вдвоём…

Путешествовать пойдём по дорогам, белый свет глядеть…

– Меня с собой возьмите, – сказал Юрка, не то дурачась, не то всерьёз.

– Только потом возвращайтесь, – попросил Янка.

Ерёмина идея нам понравилась. С роботёнкам-ребятёнком жить ему станет веселее. И вообще здорово, если появится на свете маленький железный Васька с таким вот неунывающим характером. Будет нам товарищем. Можно попросить, чтобы в школу записали. Если способности окажутся, как у Ерёмы, сразу отличником сделается.