Дело о ртутной бомбе, стр. 6
Мите было неловко, будто он сам только что болтался вниз головой перед зрителями и декламировал. Но… прежнего страха уже не было. Стало даже интересно.
– Нормально, Елька. Только… ты бы не кувыркался все-таки, как в цирке…
– А почему? Это же реклама. Да ты не стесняйся, люди-то на меня смотрят, а не на тебя! – Он будто видел Митю насквозь.
– Елька, много там еще в коробке?
– Половина!
– Ох… – Мите казалось, что он торчит здесь давным давно. Хотя прошло, конечно минут пятнадцать.
Кто-то тихонько тронул Митин локоть:
– Сынок…
Рядом стояла сморщенная бабка (и откуда взялась?). Ростом ниже Мити, впалый рот, блеклые глаза, пыльный зимний платок. Из-под мятого подола (то ли платья, то ли халата) высовывались ноги в сморщенных чулках и мужских полуботинках. Бабка опять шевельнула губами:
– Сынок… дай две картошечки. Денежек-то нету совсем… – И протянула мятый бидончик без крышки. – Вот сюда. Христа ради…
– Да… конечно… – Митя засуетился, выбирая картофелины покрупнее. – Вот… – Клубни стукнули об алюминиевое дно.
– Храни тебя Господь… – и бабка двинулась по краю асфальта, неспешно переставляя полуботинки. Митя встретился с Елькой глазами. В них, в Елькиных глазах, не было теперь клоунского азарта. Был… вопрос какой-то. Митя опять огрел себя по лбу.
– Елька! Надо ей насыпать полный бидон!
– Ага! Давай, я… – Он схватил ведерко, побежал, выгибаясь от тяжести, догнал бабку. Начал совать в бидон картофелины. Кажется, говорил что-то. А она стояла обмякшая. Почти что испуганная…
Елька побежал обратно, а бабка мелко крестила его вслед. У Мити нехорошо зацарапало в горле. Будто он виноват был и перед этой старушкой, и перед всем белым светом.
– …Вы так ни хрена прибыли не поимеете, джентльмены, – раздался рядом юный басок. – Благотворительность и бизнес две вещи несовместные, как говорил классик.
Это подкатил на велосипеде парень лет восемнадцати – в обрезанных джинсах, в майке с портретом какой-то рок-звезды, в сдвинутых на лоб очках-зеркалках.
– Научить вас торговать?
– Обойдемся, – буркнул Митя. Не очень, правда, решительно.
– Невоспитанный ребенок… Ладно, вали ведро в кузов, беру не торгуясь.
К багажнику была приторочена пластмассовая корзина (вроде тех, что в магазинах самообслуживания). Митя ухватился было за ведро. Но умный Елька сказал:
– Сперва деньги…
– Ты что, юноша! А где доверие фирмы к покупателю? Я такого отношения не приемлю!
– Тогда жми отсюда, – бесстрашно посоветовал Елька.
– Тю-у, какой невежа! Я вот обтрясу с тебя морскую атрибутику! – Парень перекинул ногу через раму. У Мити вмиг осело в низ живота все нутро. А парень опустил очки, как забрало. – У вас патент на торговлю есть?
– Вон люди идут, – сказал Елька. – Сейчас крикну, будет тебе патент и счастливый момент. С печатью на заднице.
И правда, от моста двигались прохожие, человек десять. В том числе два военных. И парень укатил с резвостью велогонщика.
"Уф… Что я делал бы без Ельки?"
А Елька схватил три картофелины, бросил над головой и… зажонглировал, как цирковой артист.
– Господа, подождите минутку! Гляньте, что за картошка! Лучше картошки, чем эта, больше нигде даже нету!
И опять их обступили. Кто-то смеялся. Седоусый дядька спросил цену и раскрыл большущий, старинного вида саквояж.
– Сыпьте, артисты. Глядеть на вас – полный спектакль.
А Елька не унимался. Он щедро кинул в саквояж свои три клубня (сверх того, что вывалил Митя) и встал на руки. И пошел так вокруг телеги.
– Уважаемые покупатели, торопитесь! Товар кончается, магазин закрывается!
У Мити купили сразу две порции – из большого и маленького ведра. И опять покупателей не стало. А на другой стороне дороги Митя увидел странную девицу. Девочку… Кажется, свою ровесницу.
2
Да, она была не старше Мити и в то же время какая-то крупная. Не то чтобы толстая или грузная, но… широкая такая, с большой головой, усыпанной темными кудряшками, толстогубая. С серьгами-полумесяцами. Ну, прямо африканское создание. На ней были тесные истертые джинсы и просторная кофта – настолько разноцветная, что куда там Елькиному костюму!
Девчонка подняла черный аппарат и нацелилась на Митю и Ельку. Митя понял: не первый раз!
– Эй! – сказал он.
– Чего "эй"? – отозвалась нахальная "африканка".
– Зачем снимаешь? – И Митя зашагал к ней через асфальт. Но без всякой внутренней уверенности. Он более или менее разбирался в людях и знал: у таких вот особ решительный характер. Может и накостылять по шее. Тем более, что весовые категории – разные и не в Митину пользу. Мало того, он ее вспомнил! "Африканка" училась в их лицее, тоже в шестом классе, только встречались они редко и друг друга не знали. Шестой "Л" (литературный) и шестой "А" (архитектурный) занимались в прошлом учебном году в разные смены.
Митя однажды видел, как у раздевалки в эту особу врезался с разбега щуплый резвый пятиклассник. Она поймала его за ворот, вздернула под мышку и отсчитала бедняге по макушке несколько крепких щелчков – при одобрительном молчании дежурной учительницы.
Как бы и здесь не случилось что-то похожее.
Но девочка глянула спокойно. Глаза были коричнево-бархатные и нисколько не сердитые.
– Ты чего перепугался? Я же не для компромата снимаю. Вы же ничего плохого не делаете, а наоборот…
– А зачем тебе это "наоборот"? – сурово и подозрительно спросил Митя (Елька смотрел издалека).
– Ну, так просто. Уличная сценка. Я их собираю для интереса. Для своей коллекции.
– Спрашивать надо, прежде чем собирать, – пробурчал Митя.
– Но зачем! Если всех на улице спрашивать, ничего толком не снимешь!.. Разве бы он стал так бегать на руках, если бы я спросила: "Мальчик, можно тебя сфотографировать?"
– Не-а, я бы не стал… – Оказывается, Елька уже подошел.
– Вот видишь, – сказала "африканка" и закрыла объектив. И вдруг улыбнулась Мите: – А я тебя знаю. Ты Зайцев из шестого "Л". То есть уже из седьмого. В нашем "Гусином пере" печатался твой рассказ, а я там зам. ответственного секретаря… Рассказ "Битва при Фермопилах", да?
Митя покраснел. Свой исторический опус он считал неудачным, написать его уговорила Митю Анна Сергеевна, историчка… Скандалить теперь было совсем неудобно. Елька, видимо, считал так же. Он – человек практичный, он сказал:
– А карточку дашь?
– Дам, – отозвалась она. – Даже две. Скажите ваши адреса, я принесу.
– Не врешь? – Елька насмешливо нацелил на девицу с аппаратом нос-двухстволку.
Она сообщила веско:
– Я никогда не вру, если речь идет о профессиональных делах. Журналист должен беречь свое имя.
– А оно какое? – тем же тоном поинтересовался Елька.
– Меня зовут Жанна Корниенко, – и качнула серьгами.
– "Стюардесса по имени Жанна", – вспомнил Елька известную песенку.
– Тебя давно не учили хорошим манерам?
Елька подумал и сказал, что никогда не учили.
– Это не поздно исправить.
Елька встал на руки и ушел через дорогу, на которой плясали солнечные пятна. Митя и Жанна посмотрели ему вслед.
– Адрес-то скажи, – напомнила Жанна. – Куда принести снимки?
"Неужели правда принесет?"
– Улица Репина, дом двадцать, квартира тоже двадцать. Первый подъезд. Запомнить легко… А телефон – почти сплошь четверки: сорок четыре, ноль четыре, сорок один.
– Я запомню.
Елька между тем сыпал картошку из маленького ведра в сумку очередной покупательницы. Потом звонко сказал:
– Мить, всё! В ящике пусто!
– Тебя, значит, Митя зовут? – спросила Жанна, старательно застегивая чехол "Зенита".
– Значит, так… Ну, пока.
– Пока! – И она пошла под кленами в сторону моста. Яркая такая, цыганистая. Серьги отбрасывали солнечные вспышки. Митя подбежал к Ельке. Тот протянул на ладони три мятые десятки.
– Вот…
– Подожди…– Митя кинул десятки в ведерко. Потом стал выгребать остальной заработок. Шорты на бедрах оттопыривались от затолканных в карманы скомканных бумажек и съезжали от тяжести монет. Митя побросал в ведерко все деньги. – Давай считать.