Дело о ртутной бомбе, стр. 19
Митя тогда вскипел и пошел требовать защиты у Совета лицеистов. Но только что выбранный председатель Боря Ломакин мудро посоветовал:
– Усохни, мальчик, и не возникай. Никто не будет связываться с этой дурой. Она своими воплями разгонит всех…
И он был прав. Хорошо, что хотя бы сейчас горластой Эдуардовны нет на педсовете.
3
…– Ну, а позволено будет узнать, каким именно требованиям перестал соответствовать мой сын Митя? – сдержанно поинтересовалась мама.
– Дисциплинарным и нравственным… – Кира Евгеньевна, чуткая натура, уловила тон Маргариты Сергеевны и отвечала тем же. – С вашего позволения, сейчас введу вас в курс дела.
И стала вводить. Сжатыми интеллигентными фразами.
Сначала мама смотрела на нее. Потом стала смотреть на Митю. А Митя – на маму. Он не отводил взгляда, только прикусил нижнюю губу.
Кира Евгеньевна кончила.
Мама сказала ровно и негромко:
– Митя, я не понимаю. Зачем ты устроил этот цирк?
– Да! – вскинулась Галина Валерьевна, а остальные (кроме князя Даниила и директрисы) закивали.
Кира Евгеньевна со сдержанной горечью возразила:
– Боюсь, что теперь уже это не цирк, а драма. И возможен грустный конец.
Мама поправила очки. Смотрела она по-прежнему на Митю.
– Это все-таки цирк. Клоунада. Хотя и непонятная… Дело в том, что наш сын в субботу вообще не был в городе. В пятницу после обеда мы уехали в деревню Мокрушино, к нашим друзьям, и вернулись в воскресенье. Это, если угодно, могут подтвердить десятки людей.
Наступил миг тихого Митиного торжества. Он почти не видел лиц, но п о н и м а л, какое на них выражение.
Да и у Жаннет! Ведь она тоже впервые слышала, что в субботу его не было дома! Потому что сама куда-то уезжала с матерью.
– Но почему… – выговорила наконец директор лицея. – Почему мы этого не знали?
– Я еще в четверг договорилась с Лидией Константиновной, она не возражала.
– Но она уехала на свадьбу! – весьма неразумно сообщила "младшая" завуч.
– Извините, но это ваши внутришкольные проблемы, – сказала мама.
– Нет, прежде всего ваши, уважаемая Маргарита Сергеевна! – Завуч Галина Валерьевна чуть не наградила блестящий стол новым хлопком. – Пусть ваш сын объяснит, почему он три часа морочил нам головы и не сказал о своем отсутствии сразу! Почему шесть взрослых людей, педагогов, сидели перед ним столько времени, а он делал из нас дурачков?!
– В самом деле, – мама опять повернулась к нему. – Митя, почему?
И тогда он сказал со звоном, которого слегка испугался сам:
– А если бы я не уехал? Если бы просто сидел дома? С простудой или с больной головой? Один! Тогда был бы виноват, да? Потому что ничего не доказать?
– Ну, ты и фрукт, – заметил Максим Даниилович. Кажется, даже с ноткой одобрения.
– Не укладываюсь в систему?
– Ни в малейшей степени.
Кира Евгеньевна осудила географа долгим взглядом.
– Маргарита Сергеевна. Даже если вашего сына не было в субботу в городе, не кажется ли вам, что у нас достаточно оснований для претензий к нему?
– Пока не кажется… Пока мне кажется наоборот: его позиция достаточно убедительна. А если бы он в с а м о м д е л е был в субботу дома? Тогда что? Без вины виноватый?
– Теперь все ясно, – выдохнула завуч Галина Валерьевна. И стала за столом ниже ростом, сравнялась с остальными.
– Простите, что именно вам ясно? – осведомилась мама.
– Ясно, в кого он, семиклассник Дмитрий Зайцев. Вот они, плоды раскрепощенных семейных отношений.
Митю дернуло как ознобом.
– Не смейте! Не смейте про маму!..
– Не надо, Митя, – сказала она. И встала. – Мне кажется, господа, вопрос об участии… вернее, неучастии моего сына в операции "Ртутная бомба" выяснен. Видимо, есть смысл сразу коснуться и другого вопроса. Вы не откажете в любезности сейчас же отдать мне Митино личное дело?
– Но позвольте… – завуч Галина Валерьевна стала снова подрастать за столом.
– Понимаю, – кивнула мама. – Личное дело в сейфе. Ключ у секретаря, секретарь ушла в декретный отпуск и будет только после Нового года. Как всегда в таких случаях…
– Дело не в секретаре, – веско произнесла Кира Евгеньевна. – Просто такие вопросы решаются в отдельном и обстоятельном разговоре. И, как минимум, необходимо ваше письменное заявление. Давайте, вернемся к этой теме позже.
– Хорошо. До свиданья. Митя, идем.
– До свиданья, – отчетливо сказал Митя педсовету. И мысленно возблагодарил судьбу, что не разревелся. Глянул на Жаннет: "Увидимся"
На улице с полквартала шли молча.
– Ну, давай… – не выдержал наконец Митя.
– Что "давай"?
– Говори, какой я чудовищный тип и что из меня получится в будущем.
– Не буду… Что из тебя получится, не знаю, а сегодня, кажется, ты был прав. Если смотреть в самую суть…
Митя глянул искоса, заулыбался.
– Мама, ты у меня – во! – И показал большой палец.
– Прекрати сейчас же! – Мама стала обычной мамой. Сняла очки. – Все же надо сказать отцу, чтобы взялся за тебя как следует.
– Обязательно!
– Не валяй дурака! Ты хоть понимаешь, что по всей вероятности с лицеем придется расстаться? Потому что житья тебе там не дадут!
Митя понимал. И опять сказал, что фиг с ним. И слегка получил по загривку. Это было как окончательное отпущение грехов. Жизнь продолжалась, и вспомнились другие заботы.
– Мама, а Елька не прибегал к нам?
– Откуда я знаю? Я пришла в школу не из дома, а с работы! Папа поднял меня как по пожарной тревоге!.. Я еще разберусь с вами обоими вечером… Говорит: "Я не могу вырваться, беги скорее в лицей, спасай ненаглядное чадо!"
– Вот балда!
– Что-о?! Это ты про отца?!
– Да про Ельку я! Обещал придти вечером за журналами и пропал! А я их выгребал с антресолей, старался, кашлял от пыли!
Мама сказала, что никуда не денется "этот твой Елька".
– Марш домой и садись за уроки. Пока ты еще лицеист…
– Ага.
Он проводил маму до автобуса. А когда автобус, шурша по листьям, укатил, к Мите подбежала запыхавшаяся Жаннет.
Рыжая точка на двух линиях
1
Они пошли вдоль газона, где яростно цвели настурции.
Жаннет часто дышала.
– Еле догнала…
– Остынь. Будь снова такая же н е з ы б л е м а я, как на педсовете.
– А какой я должна была там быть? Кидаться на защиту диверсанта Зайцева? По-моему, ты не нуждался!
– Нисколечко…
– Митька, я тобой восхищаюсь. Ты был весь… как железный принцип.
Слова эти были приятны, и в ответ Митя бесстрашно признался:
– Уж какой железный! Раза три чуть не заревел.
– "Чуть" не считается… Слушай, будет потрясный репортаж! "Дело о ртутной бомбе". О том, как выжимают признание из невиноватого!
– Ты что, вела стенограмму?
– Зачем? Вот! – Жаннет расстегнула футляр "Зенита". В нем вместо аппарата лежал плоский черный диктофон. – Мамочкин подарок к первому сентября. Пишет за сто метров. Все интонации и вздохи… Ты чего?
– Жаннет, – печально сказал Митя. – По-моему это пахнет шпионством.
– Ненормальный! Ты в какое время живешь? Это обычная журналистская практика.
– Обычная, если эту штуку включают у всех на глазах.
– Включают, как угодно. Каждый, кто выступает на всяких собраниях, должен знать: его слова могут быть зафиксированы.
– Объясни это Кире Евгеньевне. И Галине…
– Ничего я не стану объяснять. Выпущу репортаж, а там будь что будет.
– По школьному радио его не пустят, все передачи проверяет Галина.
– А я не по радио, я его в "Гусиное перо".
– Там тоже Галина…
– Можно сделать спецвыпуск. Сверстать дома на компьютере, тиснуть на принтере один экземпляр, потом – сотню на ксероксе, у мамы на работе!
– И после этого можешь менять свой штамп: "Корреспондент "Гусиного пера". Попрут с треском.