Давно закончилась осада…, стр. 63
Он, покашляв опять и отдышавшись, отодвинул в стене у пола каменную плитку, достал из открывшейся дыры глиняный горшок, а с полки такие же красно-коричневые толстостенные кружки.
– Только вот хлебушка у меня нет, не сходил за ним нынче в трапезную…
– У нас есть! – обрадовалась Саша.
Разломили ковригу на три части. Стали пить прохладное, пахнущее сладкими травами молоко. Из-за большущей кружки Коля вновь поглядывал по сторонам. И вдруг столкнулся со взглядом безносого мраморного грека. Взгляд теперь был почему-то укоризненным. И Коля понял – почему.
Наверно, это был пустяк. Едва ли стоило говорить о такой мелочи. Но… нет, пусть даже самая мелкая мелочь не царапает душу.
– Отец Андрей… А вот все, что здесь есть… и у вас, и еще в земле зарытое… Оно, значит, ваше?
– Да почему же мое? Божье.
– Ну, раз это археологи ищут для науки, а вы у них сторож, значит, все находки надо отдавать вам?
Видно, отец Андрей сразу понял, о чем речь. Опять посмеялся сквозь кашель.
– Вы про черепки, про монетки да бусинки? Этого добра здесь хватит на всех, на сто лет вперед. Другое дело, если мраморную фигуру откопаете, или какую-то плиту с письменами, или целую посудину. Особенно ежели такую, как вон та… – Он кивнул на громадную амфору в углу.
– Или щит вещего Олега, – невинным голосом подсказала Саша.
Ох, Сашка! Смирная, смирная, а порой будто шило в языке.
– А щит-то здесь откуда? – удивился отец Андрей.
– С ворот. Вот он, – Саша стрельнула в Колю глазом из-за кружки, – говорит, что Олег его где-то здесь приколотил, когда Херсонес назывался Цареградом.
– Голубчики мои… – отец Андрей зашелся дребезжащим смехом. – Да ведь Цареград-то был вовсе не здесь. Так звали на Руси стольный город византийский, Константинополь. Его и взял однажды Олег. Там и щит свой оставил в знак победы…
«О-о-о… – Будь кружка чуть побольше, Коля засунул бы в нее голову. Чтобы скрыться от стыда и остудить заполыхавшие щеки. – Вот балда дубовая! И что на меня нашло?»
В таких случаях лучше сразу раскаяться до конца.
– Ох, да знаю я! Знаю про Константинополь! Просто у меня в мозгах… будто что-то одно за другое зацепилось. Наверно, от полынного запаха… И потому что два знаменитых города. С одним Олег воевал, с другим Владимир… – Коля даже стукнул лбом о стол.
– Ну, не кручинься так, – отец Андрей дотянулся, потрепал его по воротнику. – С кем не бывает? От твоей ошибки никому беды нет…
– Кроме его самого, – вздохнула Саша. – Зря только руку ободрал… Отец Андрей, скажите ему, чтобы не скакал, как дурная коза, а то сломит шею. Там проход рядом, а он через стену прыг!..
– Я как надо «прыг»! – обрадованно перескочил Коля на другой разговор. – Кто знал, что там гусеница?
– Неужто испугался букашки? – усмехнулся отец Андрей.
– Что вы, он не испугался, он давить не хотел. Красивая, говорит!
– Конечно, красивая! А ты свое: «Ой, страх…»
– Значит, жалеешь всякую Божью тварь, – покивал отец Андрей.
– Он жалеет. Нынче краба отпустил. Иные мальчишки, как поймают краба, хряп его о камни, так что брызги! А он его в воду как в люльку…
– Всё про меня изложила? Или еще будешь? – сурово спросил Коля.
Саша виновато сморщила нос:
– Больше не буду… Я же не худое…
Молока выпили по две кружки, даже в животе забулькало. Пора было двигаться дальше.
Отец Андрей помахал им с порога, а когда они отошли шагов на десять, закашлялся опять, прижал к груди руки. Коля остановился. Подумал чуть-чуть.
– Саша, подожди… – и бегом вернулся к порогу. – Отец Андрей, у вас ведь простуда. Кажется, изрядная. Давайте я сведу вас к знакомому доктору. Или приду с ним сюда, он не откажется.
Отец Андрей улыбнулся, часто дыша после кашля:
– Добрая ты душа, Коля, спаси тебя Христос… А болезни я не страшусь, на все воля Божья.
– Но… вы же говорили, что люди решают сами. Значит надо к доктору.
– У нас в монастыре есть лекарь. Он обещал мне сделать овчинные припарки с медом. Говорит, всю хворь разом снимет. Ступай с Богом, за меня не тревожься. Будет случай, заходи с Сашенькой. И друга приводи…
Синие тени
Скоро приземистое каменное жилище осталось за взгорком. А вокруг опять был солнечный, пахнущий степью и йодистой солью простор. Справа – синева открытого моря, впереди и слева – чуть всхолмленные пустоши, где среди серых камней обильно алели маки. Трещал в траве всякий «кузнечиковый народ», пересвистывались пичуги. И ни души кругом. Повстречались только две лохматые козы – наверно те, о которых говорил отец Андрей…
Ноги у Коли шагали без всякой усталости, несмотря на увесистые башмаки. Коля не знал, была ли его беседа с отцом Андреем настоящей исповедью, но на душе и в теле звенела легкость, как, наверно, у жаворонка. Если разбежаться как следует, можно, пожалуй, и взлететь. Только трава мешает разбегу…
А локоть, кстати, совсем уже не болел.
Скоро, однако стала ощущаться досадная помеха. Квас и молоко, скопившиеся в животе, давали о себе знать. Хорошо хоть, что эта смесь не забурлила в кишках, а только тяжелела с каждой минутой.
– Саш, гляди, вон за тот камень коршун сел. Может, там гнездо! Надо посмотреть.
– Опять придумываешь! То щит, то коршун… Не пойду я, иди один, если хочешь… – Кажется, она все поняла.
– Я мигом! – И помчался. Потому что, если не мигом, то… ой-ёй-ёй!
Через минуту он вышел из-за камня с новой легкостью в теле. И с трофеем в руке. А Саши не было… Впрочем, почти сразу она появилась из-за дальнего обломка скалы. Застеснялась, крикнула чересчур бодро:
– Ну, нашел гнездо?
– Нет! Зато вот что нашел!
Это был треугольный, изъеденный ржавчиной кусок железа. При желании его можно было принять за наконечник скифского копья. Коля так и объяснил. Саша не спорила. Пусть будет наконечник, жалко ей, что ли…
Поднялись на плоский холм у моря.
Море было темно-синим, с зеленью и белой кромкой пены под обрывами. Стригли воздух и покрикивали чайки. Облаков почти не было – так, два-три комка пуха. Слабый ветер колыхал Колин воротник. Коля огляделся. Ого, сколько они прошли! Недостроенный собор казался отсюда совсем маленьким. Город на береговых ярусах Большой бухты был виден почти целиком. Белый, стройный, будто вовсе не разрушенный. Низкий форт на Константиновском мысу был врезан в море желтой решительной чертой. Наверно, он все еще ждал вражеские корабли…
Саша потянула Колин рукав:
– Идем. Девичья бухта уже рядом.
Бухта была крошечная, тесная, по форме похожая на изогнутый мизинец. Со спокойной темно-зеленой водой, в которой угадывались размытые пятна медуз. Воду обступали слоистые желтые обрывы. Они были почти такие же, как везде, только из пластов известняка всюду торчали козырьками белые плоские камни. Словно в давние времена создания мира кто-то замешал в слоеный пирог сплющенные ядра орехов. Внизу между обрывами и водой лежала узкая белая полоса пляжа. Сразу видно – не галечного, а из чистого песка, что в здешних местах было редкостью.
В бухте было тихо и пусто. Кругом – тоже безлюдно, однако там, под обрывами как-то чересчур. Будто заколдованно. Даже чайки не летали. В Коле вдруг шевельнулась полузабытая боязнь, похожая на страх ночных развалин. Он повел плечами:
– Какая тут… пустота. – Он чуть не сказал «безмолвие», но это было бы слишком… поэтично, что ли.
А у Саши, конечно, никакой боязни не было.
– Идем вниз… Осторожно только, а то опять…
Вниз вела то ли тропинка, то ли лесенка из редких камней-ступенек. Крутая до невозможности. Саша привычно запрыгала вниз. Коля – следом. Страх пустынности он одолел, а крутизны и высоты он никогда не боялся. Прыг, прыг… Наконец он сиганул далеко в сторону и заскакал впереди Саши, чтобы в случае чего по-рыцарски подхватить ее (это, по правде говоря, было бы очень приятно). И…
– Ай!.. – Камень торчавший из обрыва этаким балкончиком, закачался под Колей. Тот замахал руками, не зная, куда прыгнуть дальше. Сейчас вместе с этой глыбой вниз… Уф… Камень покачался и замер. Коля тоже.