Давно закончилась осада…, стр. 57
Фрол опять покачал малыша.
– Закон законом, а из Семибаса какая нянька…
– Может отыщет того, чей он по правде, – неуверенно сказал Федюня.
– Жди… – хмыкнул Фрол.
Колю осенило:
– Давайте отнесем к тете Тане! Она знает, что делать с такими маленькими!
В самом деле! Тё-Таня знала выходы из всех затруднительных положений, а уж что касается новорожденных младенцев – тем более!
На том с радостью и порешили.
Фрол бережно и с умением понес найденыша, остальные возбужденно шагали с двух сторон. Малыш слегка попищал, потом вновь успокоился. Когда были уже вблизи от Колиного дома, повстречали Маркелыча и его Настеньку. Маркелыч волок на хлипкой тележке свою мортирку. Настенька шла рядом и что-то укоризненно ему выговаривала. Оба увидели ребят.
– Вот, велит, чтобы свез орудие в участок, – пожаловался Маркелыч. – Заодно с Семибасом. Тот который раз уже пристал: сдавай мортиру, потому как дома иметь артиллерию не положено… Эй, Фрол, что это у тебя?
– Да вот, Савушка нашел на бахче. Сам вчера наворожил такое, а нынче тятенькой быть не хочет: не умею, мол…
Никто не засмеялся.
– Дай… – Одними губами сказала Настя. Взяла у Фрола сверток, покачала тихонько, осторожно размотала пеленку. – Катенька… – И большущими светлыми глазами глянула на мужа: – Это Господь послал…
Повернулась и, ничего не сказавши больше, пошла с девочкой к дому.
Маркелыч сунул веревку от тележки Фролу.
– Отвезите Куприяну Филиппычу. Да скажите там заодно, что случилось. Все едино, без полиции тут не обойтись.
Настя обернулась издалека:
– Не надо говорить…
– Да не бойся, – осторожно успокоил ее Маркелыч. – Если Бог дал, никто не отберет.
…Никто не отобрал у них Катеньку. Росла она веселая и добрая, всем соседям по нраву. Глазами похожая на мать, а вздернутым носом на отца – георгиевского кавалера и шкипера Николая Тимофеевича Ященко. Тот с первого дня звал дочку Катёнок. Похоже было на «котёнок». Оно и понятно – такая ласковая…
Находились, конечно, языкастые бабки, что меж собой, а то и с другими людьми любили поболтать: не родная, мол, она им. Дошли наконец слухи и до Катеньки, та кинулась к маменьке. Настасья засмеялась:
– Ты на нос свой погляди. Разве не точно батюшкин?
И не однажды потом случалось такое, но всякий раз отец и мать со смехом успокаивали дочку: чего, мол, слушать всяких сплетниц. Но однажды, когда шел ей шестнадцатый год, расплакалась Катенька всерьез, потому что вновь услыхала где-то ядовитый слух. И снова пристала к матери: откуда же эти разговоры, если ничего не было?
– Да было, было, – не выдержала Анастасия Павловна. – ладно, скажу. Дело-то шутейное. Правды на грош, а разговоров пошло на сто фальшивых рублей… Ты ведь знаешь Савву Иваныча, что живет ниже нас, на Шлюпочной?
Катеньке как не знать – потупилась, чуть зарделась даже.
– Ну и вот, – продолжала мать, – был он еще в ту пору несмышленый, рассказал приятелям, что детей малых находят на бахчах. Другие мальчишки, постарше, решили подшутить. «Давай, – говорят, – Настя, мы с твоим дитём погуляем, пока ты по хозяйству управляешься». Я малость удивилась: не девочки же, чтобы в мамки-няньки играть. Но и обрадовалась. Потому что дел и правда выше головы, а отец в плаванье был. Ничего такого не подумала, мальчишки-то все знакомые, добрые. А они унесли тебя на бахчу, положили в межу да Савушку подослали, чтобы он увидал. И говорят: «Вот, нашел дитё, значит, быть тебе тятенькой». Тот с перепугу в слезы… А Горпищенки прослышали, что на их бахче нашли подмётыша, вот и пустили слух. С той поры бабки и плетут чего в голову взбредет, каждая добавляет свое… А не веришь, спроси сама у Саввы.
Катенька не утерпела, спросила однажды:
– А правда ли, Савва Иванович, что в малые годы с вами да со мной мальчишки сыграли шутку.
– Ну как же, Катерина Николаевна! Было такое! Нашел я вас, а они говорят: «Ну вот, дочка есть, теперь женись безотлагательно, иначе нельзя». Вы раньше разве не слыхали про это?
– Да я всякое слыхала… А тогда в меже… я в пеленках была?
– Вся как есть завернутая, – успокоил Савва. Враз понял, как страшно Катеньке представить, будто она оказалась перед ним без всякой одёжки, пускай и кроха совсем. – Один только нос торчал… Я тогда еще у мальчишек пытал: почему это арбузы растут ни во что не закутанные, а человечий ребенок сразу запеленатый? Был с нами Женя Славутский, умный такой мальчонка, из образованных… нынче он живописец, для морского музея картину пишет… вот он и дал разъяснение: пеленки, мол, из листьев образуются, такой закон у земной природы, чтобы маленький не простыл, пока не нашли. Я и поверил… А почему вы, Катерина Николаевна так взволновались из-за давней той истории?
– Да так… Старухи чего только не плетут…
Савва свел густые брови:
– Старух этих, если не смолкнут, я длинными языками в литейный ковш макну, будут знать!…
Савушка, вопреки предсказанию деда (царство ему небесное) не стал матросом. Сделался он мастером в горячем цехе адмиралтейского завода, где лили якоря, причальные кнехты и тяжелые детали для новых судов. Брат его работал там же. Оба слыли знатоками своего дела. Жалованье у мастера было приличное, и свадьба у Савушки и Катеньки получилась не бедная. А сына они назвали Куприяном, в честь бывшего околоточного надзирателя, деда Филиппыча, которого позвали к малышу в крестные отцы…
…Но все это случится в будущие годы, много позже того дня, когда Коля и Саша собрались в Херсонес и к Девичьей бухте, куда Коля недавно отказался наотрез идти с мальчишками.
Он и Саше сейчас сказал на всякий случай:
– Ну, а зачем нам туда, к Девичьей бухте-то? Это разве тоже Херсонес?
– Рядом… Там отыскать можно всякое. Черепок с кентавром я как раз на том берегу нашла… Да ты не бойся, вторник же… – И усмехнулась тихонько.
Коля старательно зашевелил пальцами босых ног.
Саша скользнула глазами по его загоревшим ногам – от побитых коленок, торчавших из-под сморщенных штанов, до пыльных ступней. Будто щекотнула ресницами-крылышками.
– Башмаки завтра надень, а то ноги отобьешь.
– Не отобью! Я привычный!
– Хоть привычный, а дорога не близкая…
Щит вещего Олега
Дорога, однако, была не столь уж дальняя. Херсонесский берег и строящийся на нем собор видны были прямо со склонов Артиллерийской слободки, верстах в двух, за Карантинной бухтой. На ближнем берегу бухты Коля бывал уже не раз. А обойдешь ее – и вот она, древняя земля поселенцев с Эллады.
Вышли незадолго до полудня. Раньше не получалось: тетушка и доктор все никак не уходили в лечебницу, а говорить о своих планах Коле не хотелось. Начнутся опять расспросы, наставления, предостережения, а это могло спугнуть удачу.
Наконец отправились.
Коле, хоть и в башмаках, шагалось легко. Потому что день был хороший. Безоблачный, но без лишнего зноя. От разбитых домов и ракушечных ступеней привычно пахло теплым камнем, а прилетавший с побережья ветерок приносил другие запахи: моря и южных трав (названий которых Коля еще не знал).
От Шестого бастиона по извилистым дорожкам спустились в Карантинную балку. Здесь густо пахло полынью. Она, серовато-зеленая, высокая, росла островками. Такими же островками подымался бурьян – и свежий, и серый, прошлогодний. Но было и много ничем не заросших груд – сухая красноватая глина, щебень, желтые глыбы песчаника. Там и тут, в глине и среди камней можно было разглядеть ядра всяких калибров. Одни, полузарытые, ржавчиной своей сливались с землей. Другие, почти не тронутые коррозией, темнели дерзко и открыто, как выкатившиеся на середину комнаты мячики. С двух сторон их накидали сюда наши и французские батареи
Коля относился к ядрам без особой боязни, но и без лишней беспечности. Два ядра – для коллекции – лежали у него в комнате под кроватью (подальше от глаз тетушки), а больше и не надо. Таскать их в сумке – одна морока, и туристам эту тяжесть все равно не продашь. И к тому же кто их знает? Подымешь такой «мячик», а у него снизу – запальное отверстие… И Коля старался лишний раз не задевать чугунные шары. Зачем дразнить судьбу? Кто знает, вдруг именно судьба предупредила его давней газетной строчкой: «…ждет один из них – меня».