Давно закончилась осада…, стр. 53

Но досады и печали не было. И… страха никакого не было. Совсем. Не было так, что Коля даже удивился: неужели это он обмирал недавно, шагая по пустой Екатерининской?

Насвистывая, Коля перешел площадь, оказался на Морской. Было красиво, лунно, даже сказочно. Было по-прежнему безлюдно, однако в этом безлюдье не пряталось никакой угрозы. Проходя мимо развалин, Коля знал, что в их черной пустоте нет никого и ничего. А если и есть какие-то трюмники или другие загадочные существа, то они безобидны, стесняются людей и никогда не вылезут наружу…

Коля поднялся по лестнице, вдоль которой стояли маленькие черные кипарисы. Оказался в переулке, где заборы были сложены из темного, пористого, как губка, камня. Прошел еще два квартала и – вот он, Косой переулок.

В лунном свете навстречу шла девочка. Это была Саша.

– Господи… Куда ты подевался? Я не знала, что и думать! – Саша часто дышала.

– А как ты догадалась, что меня нет? – снисходительно сказал Коля. Он чуял Сашино беспокойство, но оно казалось пустяком.

– Я… не догадалась, а увидела… Тетя Таня дала мне ключ и сказала: «Сходи посмотри, не забыл ли этот бездельник прикрутить лампу. Заснет, а лампа начнет коптить…»

«Не за лампу она боялась, а за меня», – понял Коля.

– И что было дальше?

– Я пошла, а замок открыть не смогла. Ключ такой… хитрый… Пошла к твоему окошку, чтобы взглянуть, и вижу – тебя на постели нет. И окно прикрыто еле-еле… Я так перепугалась.

– Отчего же? Вот глупая, – ласково сказал Коля.

– Может, и глупая, а… я же знаю, что бывают такие люди, лунатики называются. Когда полная луна, ходят, будто во сне, по крышам да по карнизам. Падают и разбиваются…

– Никогда они не разбиваются, на то и лунатики, – наставительно сказал Коля. – Да я и не лунатик, не бойся. Просто решил прогуляться вечером ради интереса… А ты перепугалась и пошла искать?

Саша опустила голову. Засопела и чуть ли не всхлипнула.

– Ну-ну, без сырости, – сказал Коля и взял Сашу за ладони. Они были холодные.

– Ты, небось, продрог, – прошептала Саша. – Одет еле-еле…

– Нисколько! Я и думать забыл про холод! А вот ты продрогла. Пальцы как ледяшки… – Он приподнял ее руки и жарко подышал на пальцы. – Теплее стало?

– Теплее…

«Саша, а я видел девочку и нашел ей котенка!» – чуть не сказал Коля. Но удержался. Потому что она сразу: «Страх какой…», и тогда придется щелкать по носу. К тому же ясно, что это не та девочка. Просто случилось удивительное совпадение. Хотя… если Женя Славутский станет снова рассказывать про барабанщика, Коля уже не будет думать, что это просто сказка.

– Пошли, – сказал он Саше. И они, держась за руки, двинулись к дому. Яркая луна смотрела на них с высоты.

– Коля, хочешь, я тебе рубаху сошью? – вдруг тихонько спросила Саша.

– Какую рубаху? – удивился он.

– Флотскую. С большим синим воротником. В таких иногда матросы ходят, которые с заграничных судов… Красиво так…

– Небось мальчишки засмеют…

– Да с чего же? Над флотским ни над чем не смеются. Хоть над нашим, хоть над заграничным…

– Ну сшей…

Они вошли во двор. На крыльце стояла Татьяна Фаддеевна.

– Нагулялся? – устало сказала она. – Вот и ладно… Сашенька, спасибо тебе, ты иди домой, спать пора. А мы поговорим…

В комнате Коля сразу сказал:

– А чего такого? Я решил погулять в ночных развалинах, чтобы прогнать из себя всякий страх. А то вы постоянно намекаете, что я трус.

– Видимо, не трус, раз не побоялся нарушить мой запрет и не стал лежать, как было велено… Ладно! Поскольку ты все равно не спишь, вернемся к дневным делам. Нам пора поговорить со всей ответственностью…

Коля был спокоен и внутренне весел. Оленька сказала правду: он и правда ничего не боялся. По крайней мере, в данный момент. И самой чувствительной тетушкиной кары не боялся тоже. Поэтому сказал беспечно:

– А может быть, лучше завтра? Иначе придется спать на животе, а я не умею…

Татьяна Фаддеевна стиснула пальцы.

– Ты можешь хоть на пять минут стать серьезным?!

А он разве не серьезен?

Татьяна Фаддеевна смотрела в темное окно.

– Я хочу сказать вот про что… Сядь. – (Коля быстро сел на постель). – Я… Борис Петрович… он сегодня… предложил мне стать его женой.

– Да? – скучновато сказал Коля.

– Да… и я не понимаю твоего молчания.

– Тё-Таня… – внутри у Коли предательски щекотались смешинки. – Я то при чем? Не мне же он предложил.

– Ты в самом деле несносный мальчишка, – скорбно сказала Татьяна Фаддеевна.

– Но почему? Я… просто не знаю, что сказать. В чем тут новость? Все к тому и шло…

– Но сегодня он это сделал официально.

– А вы что ему сказали… официально?

– Я сказала, что посоветуюсь с тобой.

– Зачем?!

– Николя?… Мы одна семья, это изменило бы всю нашу жизнь, и я считаю себя не вправе… если ты не согласен…

– Да согласен я, согласен!.. Только дайте одно обещание.

– Какое же?

– Что вы с доктором не станете отправлять меня в Симферополь, на пансион. Если окажусь вдруг тут не ко двору…

– Николя?! Как у тебя поворачивается язык… такое…

– Обещаете не отправлять?

– Обещаю… хотя, наверное, следовало бы отправить. Борис Петрович никогда не позволит такого. По-моему, он к тебе слишком снисходителен.

– Он ко мне справедлив… А мы поместимся здесь втроем?

– Это ведь еще не сейчас… Вдова Кондратьева готова недорого уступить нам дом, и можно будет сделать пристрой для гостиной и ванной…

– Вот видите, вы уже все обдумали, – снисходительно сказал Коля. – Ой! У меня еще одно условие…

– Не слишком ли много условий, друг мой? – тетушка, видимо, обрела уже прежнюю уверенность.

– Не много! Летом вы позволите мне гулять босиком!

Татьяна Фаддеевна возвела глаза к потолку…

Катенька

Саша и правда сшила Коле рубашку с иностранным матросским воротником. Не сразу, а к лету.

Давно уже прошла Пасха, пробежал май – с густеющей зеленью трав, цветом акаций и еще каких-то южных деревьев. На дворе у Лазуновых два неторопливых каменщика пристраивали к дому помещение из широких брусьев инкерманского камня. В отношениях доктора и тетушки, кажется, ничего не изменилось. Венчание было отложено до того срока, когда будет готова пристройка.

В конце мая Коля с Татьяной Фаддеевной съездили в Симферополь, и третьеклассник Вестенбаум сдал весенние экзамены. Не столь блестяще, как зимой, но все же успешно. А когда вернулся, Саша, смущаясь, протянула ему сверток:

– Вот… Помнишь, я обещала перед Пасхой…

Воротник был ярко-синий, с пристроченными по краям белыми тесемками. А на груди был такой же синий с белыми полосками галстучек. Коля вспомнил, что видел такую форму на матросах с голландского парохода, который весной приходил в Севастополь.

Рубашка оказалась в самую пору. Свободная, легкая. Носить ее с суконными штанами было глупо, и тетушка вместе с Лизаветой Марковной соорудила для Коли холщовые летние брючки длиною пониже колен. Вроде тех, что носили многие городские мальчишки. Только Тё-Таня еще украсила каждую штанину снизу двумя синими пуговками. Так, мол, гораздо приличнее. Коля возмутился – засмеют. Сошлись на том, что пуговки заменили трофейными английскими гудзиками с якорями. В общем, получился вполне морской наряд.

Коля натягивал этот костюм прямо на голое тело. Конечно, мальчику из приличной семьи полагалось носить еще нательную рубашку и нижние штанишки с кружевами. Но Коля с ужасом представил, как эти кружева увидят ребята, когда надо будет раздеваться перед купаньем. Нет уж, надо быть как все. Женька вон тоже… И босиком бегает, как остальные.

Увидев босого Женю Славутского, Татьяна Фаддеевна махнула рукой и больше не мешала племяннику «деградировать» окончательно.

Купались обычно за Артиллерийской бухтой, где Хрустальный мыс опоясывали галечные пляжи. Здесь было удобно. Девчонки и тетушки поблизости оказывались редко. А если поодаль, то и наплевать. Сбросил с себя все, кроме нательного крестика, – и с разбега бултых в зеленую глубину. К медузам, юрким ставридкам и суетливым замшелым крабам.