Бабушкин внук и его братья, стр. 26
Мама говорила, что мы не ладим, потому что из нас обоих «так и прет этакая мальчишечья нетерпимость». А может, нетерпимость «перла» именно потому, что мы ссорились? Где тут причина, где следствие? Разобраться мог бы, наверно, только Федя Полянцев, но он ушел по Дороге…
Перед самым новогодним праздником я поклялся себе, что буду в разговорах с отцом сдерживаться. И отец был ласковый. Незадолго до двенадцати часов позвал к себе, обнял, поцеловал в макушку и подарил книгу «Энциклопедия для мальчиков». А я отдал ему своего деревянного гнома…
Потом мы все дарили друг другу подарки у новогоднего стола (мы накрыли его на кухне, а в открытую дверь была видна елка с огоньками). За окном опять висела почти полная луна, а на стекле мерцали изломы ледяных узоров.
Мы зажгли на столе свечи. Мама сказала, что пора попрощаться со старым годом. Проводить его без жалоб на судьбу. Что было, то было…
– Подождите, – сказал папа. – Давайте сперва за тех, кого в этом году не стало…
Мы замолчали. «Митя… И еще сколько таких, как Митя… и малыши, погибшие от гранаты. И еще сколько таких малышей…» Озм опять придвинулся вплотную. Я плотно сжал губы.
– А тех, кто сбил Виктора Петровича, так и не нашли? – тихо спросила бабушка. Виктор Петрович был папин товарищ, они вместе работали еще в авиации, а потом в «Альбатросе». В феврале его сбила неизвестная машина. Все говорили, что нарочно. Не пошел он на контакт с какой-то крутой группировкой.
– Жди, найдут они, – сказал отец, и лицо у него затвердело. – Самих себя пришлось бы находить. – Он был уверен, что те гады были связаны с гадами, засевшими в милиции. Мама за отца боялась. И я…
– Ну, давайте, – сказал папа. – Не чокаясь…
Мне дали пригубить горьковатого вина под названием «Глория». Оно пахло полынью.
…Ну, а потом стало веселее. Мы ели пельмени и салаты, рассказывали смешные истории и смотрели старое кино «Карнавальная ночь».
Озм отступил.
Только один раз в настроении случился сбой. Папа сказал:
– А помните, какой в прошлые такие праздники был трезвон? Все поздравляли…
Бабушка поджала губы. Мама глянула на отца с упреком. Дело в том, что отец не раз уже намекал: есть частная фирма, которая ставит телефоны без очереди. И если бы не держаться за «этот музейный экспонат с гирями», денег хватило бы в самый раз. Бабушка делала вид, что просто не слышит таких слов.
Напряженное молчание разбил треск за окном. Над крышами взлетали разноцветные ракеты – кто-то устроил салют. Мама и отец подошли к окну. Ракеты падали и гасли в снегу.
Я оглянулся на бабушку. Она украдкой взяла рюмку с «Глорией» и кусок пирога. Пошла к двери. Ясное дело – для Квасилия угощение.
На меня никто не смотрел. Тогда я тоже притянул к себе рюмку. «Леша, с новым годом…» – и представил заснеженный город Калугу. Город, в котором живет мой брат.
Ведь в самом же деле брат, хотя и не виделись ни разу…
МИТЯ СТОКОВ И ДРУГИЕ
В дни каникул театр Демида показал «Огниво» еще три раза…
Правду говорил Демид, что в труппе у него все – таланты. Чем иначе объяснить, что зрители на каждом спектакле так отчаянно переживали и хлопали? Ведь, кроме самих актеров, ничего там не было особенного.
Маленький низкий зал с убогими стульями. Вместо люстр – голые лампочки. Вместо прожекторов – маленькие фотоосветители. Даже занавеса не было. Декорации менялись на глазах у зрителей, а иногда и с их помощью. А уж с нашей-то помощью – обязательно. Мы были как бы и зрители, и в то же время «ассистенты режиссера».
В начале спектакля Демид выходил на сцену, сбрасывал через голову широченный свитер, натягивал фрак, поправлял очки и галстук-бабочку, а потом несколько секунд выжидательно смотрел в притихший зал. И наконец говорил:
– Почтеннейшая публика. Наш театр небогат. К тому же недавно случилась беда: ведьма, которую вы скоро увидите, украла наш бархатный занавес и хрустальные фонари, которые горели вдоль рампы. Но эта беда не может помешать нам. Какая бы неприятность ни случилась, спектакль состоится! Мы ужасно рады, что вы пришли. Давайте делать сказку вместе! Все зависит от нас с вами… Закроем глаза и представим, что голубой бархатный занавес переливается складками в свете фонарей… Представили?
– Да-а!!
– Чудесно. А теперь он неторопливо, с важным колыханием ползет вверх… Видите?
– Да-а!!
– Замечательно… И вот перед вами старинный город на краю сказочного королевства… Сейчас в королевстве ночь… Ах, простите, пожалуйста! Одну минуту… – Демид приставлял к фанерному дому стремянку, подвешивал над ним большущий, оклеенный фольгой полумесяц. Потом прыгал вниз.
– В городе ночь. Лишь в одном доме горит окошко. Там не спит бедный сочинитель поэм и сказок. Ему грустно. Он больше не может придумать ни одной интересной строчки. Почему? Да потому, что бедняга понял: он очень одинок…
Демид оттаскивал в сторону переднюю стену центрального домика, и все видели грустного сочинителя – синьора Алессандро…
А дальше – все, как он сам придумал. Николка попадает ему в сердце стрелой Амура. Поэт влюбляется в бедную, но очень славную девушку и сочиняет для нее сказку. В этой сказке солдат, немного похожий на самого Поэта, попадает в разные приключения, отказывается жениться на принцессе, потому что дома его ждет невеста – дочь корабельного плотника… Солдату очень вредят ведьма и два генерала, заключившие с ведьмой военный пакт…
Сказка могла бы кончиться печально, если бы не меткий выстрел Николки-Амура в конце последнего действия.
Ну, по правде-то говоря, выстрел не всегда получался очень метким. Однако, если даже стрела пролетала мимо огнива, его дергали за нитку, и получался полный эффект попадания…
Каникулы пробежали стремительно. В их последний день Вячик, я, Настя и Арбуз притащили на заснеженный огород за домом Стебельковых свои подсохшие елки. И устроили прощальный костер. Елки горели с праздничным треском, будто радовались освобождению.
Я сказал:
– Некоторые ученые считают, что у деревьев есть душа. Так же, как у людей и животных. И сейчас елочные души улетают, а весной вселятся в новые растения.
Это я успокаивал свою совесть. Потому что Новый год и Рождество замечательные праздники, но все-таки жаль живые срубленные елки…
Мы стояли у огня и грели исколотые хвоей руки. Было немного грустно.
Настя протяжно сказала:
– Ну, вот все-о-о… Праздникам конец.
– Вовсе не конец, – неохотно отозвался Вячик. – Еще старый Новый год будет.
– А потом Крещение, – сказал я. – Бабушка говорит, что праздничные святки по церковному календарю длятся до Крещения.
– Это по церковному, – печально отозвалась Настя. – А по школьному: «Ребята, настраивайтесь по-деловому! Наступила самая ответственная четверть…»
– Ну, все равно. Что-то еще остается, – возразил я. Не хотелось, чтобы совсем пропала зимняя сказочность…
– А твоя бабушка, значит, православная? – спросил Арбуз.
– Ну, наверно… Она часто читает Евангелие. У нее две любимые книги – Евангелие и «Лирика» Маршака. Не детские его «Мистеры Твистеры», а взрослые стихи.
– А в церковь она ходит?
– Редко. Она говорит, что церковью управляет патриарх. Бабушка его не любит, потому что он благословляет войну в горячих точках.
– Не благословляет он! – с непривычным жаром возмутился Арбуз. – Он наоборот! Против!
– На словах против, а на деле… почему он не предаст анафеме тех, кто развязал войну? И тех, кто села бомбит?
– Тебя он не спросил, что ему делать, – набыченно сообщил Арбуз. Он был очень верующий. Так же, как его мама.
А я?.. Я в глубине души, наверно, тоже верующий. Только я мало разбирался в подробностях религии и не знал ни одной молитвы. Бабушка крестила меня, когда я родился, но про Бога беседовала со мной редко. Только иногда пересказывала истории из Нового Завета и объясняла, когда какой христианский праздник.