Алые перья стрел. Трилогия, стр. 24
А сейчас мальчишкам было не очень весело. Они сидели и молча смотрели на подрагивающие в бархатном небе июльские звезды. Оба думали об одном и том же.
В понедельник развернутся главные события на улице Пограничной. Властная рука взрослых отстраняет мальчишек от участия в решающих действиях. Где справедливость?
Так мыслил Лешка.
Часовщика, может, и застукают. Вместе с дружками. А вдруг что-нибудь сорвется? Одно дело картинку на бумаге нарисовать в блокноте майора, а другое дело – когда сам показываешь. Случись у них какая осечка, скажут: сбрехал. Тогда уж точно посадят. Чохом за все. И законно будет.
Таков был ход мыслей Михася.
Мерцающим звездам было наплевать на людские заботы. Они подмигивали кстати и некстати, правому и виноватому.
Лешка тихонько вздохнул и сказал:
– Близнецы.
– Кто? – сердито спросил Михась.
– Звезды. Созвездие такое. Вон в самом верху мигают.
– Там их тыщи. И все близнецы.
– Не все. Ниже – Единорог. Во-о-он, над костельным крестом.
– Не трепись. Это бабка моя об единороге рассказывает. Только он на иконе в церкви нарисован, а не на небе.
– Ну на иконе – не знаю. А созвездие Единорога точно есть. И вообще звериных созвездий много. Козерога, Дракона, Льва… потом еще Змеи, Скорпиона, Гидры.
– Это попы напридумывали страшных названий, чтобы людей небом пугать.
Лешка помолчал. Такая мысль ему не приходила раньше в голову. Он усомнился:
– Ну почему же только пугать? Есть и другие названия. Например, Лисичка, Ящерица, Дельфин. Ими не напугаешь.
– Ну а почему – Ящерица? Что, хвост, что ли, у звезды длинный?
– При чем тут хвост… Просто все вместе они, если прищуриться, похожи на ящерицу. Наверное, кто первый это заметил, тот и назвал.
Михась поерзал на скамеечке:
– Все-то ты знаешь… А откуда знаешь? Ты ж на два года позже меня родился. Почему я ничего не знаю? Жизнь у меня такая проклятая!..
Лешке стало не по себе от тоски в голосе друга, даже в носу защекотало. Конечно, он сумел бы сказать ему, что не жизнь – проклятая, а пусть будет проклята война, которая исковеркала детство Михася. Что жизнь только начинается. И все такое. Но как-то неловко.
Лешка сказал:
– А вот еще есть такое созвездие – Волосы Вероники. Лучше всего в сентябре его видно. Я читал, что в этом созвездии один школьник из Швейцарии открыл новую звезду. Был у него самодельный телескоп. У них там, в Швейцарии, горы, воздух чистый, и звезды хорошо видны. Он вечером глядел и увидел.
– Швейцария – это где? Она за кого воевала?
– Она ни за кого. Нейтральное государство.
– А! Не воевала! – зло расхохотался Михась. – Тогда у пацана было время звезды считать. На сытое брюхо. И бомбы на него с неба не сыпались.
Лешка не стал объяснять, что свое открытие швейцарский лицеист сделал двадцать пять лет назад. Он только добавил, что новая звезда с тех пор носит имя этого школьника. Такой порядок в ученом мире.
– Ну да? – не поверил Михась.
– Точно. Я читал.
– А сам мальчишка? Наверное, разбогател.
– Ну… не знаю. Он молодой умер от какой-то болезни.
Ребята долго молчали. Потом Михась встал и с хрустом поддернул свои жестяные штаны.
– Да-а-а! Это – ничего. Он, значит, помер, а звезда… все равно называется. Ну, так жить можно! – неожиданно заключил он. (Через двадцать пять лет Алексей Петрович Вершинин прочитает в центральной газете статью астрофизика профессора М.Д. Дубовика «Сверхскопления галактик – крупнейшие структурные единицы Вселенной».)
7
Дмитрий уехал в командировку в воскресенье вечером, а утром в понедельник, уходя на работу, Соня сказала мальчишкам:
– Я не знаю почему, но мне дана установка не выпускать вас сегодня из квартиры. Запирать вас на ключ дело бесполезное, поскольку существуют окна. Поэтому мне просто нужно ваше честное слово. Даешь, Леша, честное пионерское?
Лешка отрицательно замотал головой.
– Вы не совсем в курсе, Софья Борисовна. Установку я знаю: не допускать нашего общения с кем бы то ни было. Но чтобы держать взаперти – об этом вам не говорили.
Соня несколько растерялась. Вообще-то именно так майор и говорил: не допускать контактов.
– Так вот, – уверенно продолжал Лешка, – я даю честное пионерское за нас обоих, что в течение дня мы не будем ни с кем разговаривать, а только друг с другом. Но взаперти мы не высидим. Сбежим. Отпустите нас в музей.
Соня задумалась. Музей – это звучало солидно. Не купаться и не мяч гонять. И сам Лешка выглядел представительно, делая свое заявление. Он очень серьезно смотрел снизу вверх на Соню абсолютно правдивыми и ясными глазами. Потом добавил:
– Митя бы отпустил.
В конце концов, воспитывать надо доверием. Соня сдалась.
– Ловко ты ее, – хмыкнул Михась. – На Неман дернем?
– Нет, в музей, – непреклонно сказал Лешка. – Я слово дал.
– Да иди ты… Был я в том музее. Кости да черепки.
– Это – в нижнем зале. А верхний только на днях открыли. Митя говорил, там рыцари. В настоящих доспехах. Латы и кольчуги, мечи и палаши. В нашем городе такого музея нет. Я хочу фотографии сделать для отряда. Вот – взял у Мити «лейку». – Лешка помахал кожаным футляром.
Михась еще сроду не держал в руках фотоаппарат.
– Меня… научишь?
Они пожевали вчерашних котлет и пошли. По дороге к музею случился небольшой казус: какая-то девушка с чемоданом спросила, где Замковая улица. Они были как раз около Старого замка, и спрашивать об этом было глупо. Михась открыл рот, чтобы так и ответить, но Лешка сильно дернул его за штаны и бегом увел за собой.
– Нельзя же разговаривать, – шепнул он.
– Больно уж ты… того! Какая разница, если бы я и сказал ей пару слов. Не бойся, не услышит твоя Соня.
Экскурсантов в музее в этот утренний час было немного. Лешка и Михась неторопливо переходили от стенда к стенду. Потом дело пошло веселее. Из узкой боковой дверцы появился ветхий, но аккуратный старичок в очках и наглаженном парусиновом костюме. Он отрекомендовался ученым секретарем музея и сказал, что готов быть экскурсоводом. Лешка быстро присоединился.
Старичок говорил без умолку.
– …Здесь собраны и более древние экспонаты – начиная с десятого – одиннадцатого веков. Легко заметить, что у тогдашних восточных славян особенно было развито кузнечное ремесло, а также обработка драгоценных металлов. Эта коллекция древнего оружия свидетельствует…
И тут у Лешки разыгралось воображение.
– …Этим самым копьем, которое держит в стальной рукавице фигура рыцаря, был сражен на княжеской охоте могучий зубр. На древках копий его притащили сюда, на гору, целиком зажарили, а потом отрезали себе куски жаркого вон теми зазубренными кинжалами. Потом затрубил этот зеленый, с красивой насечкой медный рог, и дружина князя умчалась отражать нападение соседей-феодалов, на полном скаку стреляя из этих громадных луков. В качестве трофеев они привезли двуручный меч с извилистым лезвием и непонятной латинской надписью на клинке…
Немного ошалевший от дремучей старины, Лешка метался между стендами и витринами и успевал схватывать только отдельные реплики музейного старичка. Оставалось читать куцые надписи на экспонатах, щелкать «лейкой» и фантазировать. Спрашивать и разговаривать Лешка сегодня не имел права. Ни с кем, кроме Михася. А Михась затерялся в обширных гулких залах.
Наконец узкая дверь с надписью «Выход» вывела Лешку снова на гранитный мост замка. Лешка почти с облегчением вздохнул и прищуренным взглядом фотографа стал обозревать панораму города с высоты Замковой горы. Внизу сверкал на солнце Неман. За ним дымились трубы фабрик. Где-то там табачная Михася. А куда он сам провалился?
Михась подошел своей обычной неспешной походкой, встал рядом на парапет и сплюнул вниз. Лешка неодобрительно покосился на него, потому что под мостом проходила лестница к набережной и по ней двигались люди.
Михась сказал тонким от обиды голосом: