Ворота из слоновой кости, стр. 21
Постояв в тамбуре еще две-три минуты, он подумал, что надо бы купить в церкви нательный крестик и если что – показать его настырному фантому. Особой веры в душе он не чувствовал, с Богом никогда не разговаривал, но решил не пренебрегать и этим проверенным в народе методом – а вдруг он окажется единственно верным и эффективным?
Постепенно приведя в относительный порядок свои чувства и мысли, Кононов, забрав сумку с деньгами, отправился в «свой» вагон дожидаться обещанного спального места. Хотя он не был уверен, что сможет уснуть...
9
– Ну что, за встречу, Сережа! – Кононов поднял стакан с пивом, сделал глоток; пиво было похуже киевского.
Сидящий напротив него за столиком в замызганной замоскворецкой столовке парень ответно отсалютовал стаканом. Спортивный костюм, приобретенный Кононовым в магазине «Спорттовары», оказался чуть великоватым, зато кеды пришлись как раз по ноге; кеды, а не кроссовки, как просил Сергей, – невдомек ему было, что кроссовками в семьдесят втором в советских магазинах и не пахло.
Было солнечное утро, мимо окон столовой то и дело туда-сюда сновали троллейбусы, а вот пешеходов было немного, как в каком-нибудь провинциальном городке. И столовая тоже почти пустовала – похмелялись пивом четверо-пятеро мужичков со стандартными пожеванными физиономиями, характерными для жителей этой страны, и только Кононов с Мерцаловым завтракали солидно и с размахом. Зубной эликсир, который Кононов купил в аптечном киоске на Киевском вокзале столицы, вопреки ожиданиям, действительно заставил больной зуб угомониться, и повеселевший Сергей уписывал еду за обе щеки, одновременно рассказывая Кононову свою историю. А Кононов жевал пельмени, прихлебывал теплое пиво и смотрел, смотрел на родного брата, братишку, братана – и все никак не мог насмотреться. Сергей был почти одного с ним роста и, пожалуй, больше пошел в отца; сам Кононов и губы, и глаза, и брови унаследовал от матери. Чувствовалось в смуглом, узком, с впавшими щеками лице Мерцалова что-то неславянское, что-то от «арских людей», как когда-то, в старину, именовались удмурты. Специфический разрез глаз, чуть вздернутый, похожий на утиный, нос, мохнатые «брежневские» брови... После прошлогодней встречи с отцом их сходство было видно Кононову особенно ясно.
Брат... Братишка...
Гениальный изобретатель-одиночка, воплотивший в жизнь фантазию Уэллса.
Беглец в прошлое.
Потенциальный разрушитель будущего...
Внезапно Кононов вновь вспомнил отмороженного парня, уподобившегося фантому, и внутренне содрогнулся. Парень... Мысленный разговор с Сергеем над станцией метро «Крещатик»... Что же это получается? Как можно классифицировать видения и голос в голове? Галлюцинация? Сдвиг по фазе? «Тихо шифером шурша, крыша едет, не спеша»? Может быть, перемещение во времени искорежило его психику? Или же это встроенная машинка подталкивает его к сумасшествию? – такой вот неожиданный побочный эффект... И сидящий напротив братишка вовсе не братишка, а тоже фантом, фикция, иллюзия, порождение засбоившего, необратимо изменившегося сознания. Его, Андрея Кононова, сознания... То есть, он, Андрей Кононов, теперь гораздо более сумасшедший, чем другие – если придерживаться утверждения Льва Толстого о том, что психушки это такие места, где больные общераспространенными видами сумасшествия держат больных с более редкими формами...
Кононов украдкой вздохнул, потер виски и налил себе еще пива.
Проведя ночь на боковой полке, рядом с туалетом, – не обманула проводница, нашла-таки место для Кононова, отправив в другой вагон севшего на какой-то станции обладателя билета на это самое околотуалетное место, – он утром приехал в Москву. Оставив большую сумку с вещами в камере хранения, выстоял очередь на такси и в компании еще двух пассажиров отправился в центр, в «Спорттовары». Таксист оказался рьяным болельщиком «Спартака» и чуть не высадил Кононова посреди дороги, когда тот, не подумав, брякнул, что через несколько лет (точного года Кононов не помнил)
«народная команда» покинет, правда, ненадолго, высшую лигу советского футбола.
Сделав покупки, Кононов вновь сел в ожидавшее его такси (попутчики, то ли армяне, то ли грузины, вышли раньше, возле ГУМа) и поехал к тому двору, где пока еще не было никакого седьмого отдела.
И вот – вновь знакомая арка и знакомый двор, откуда, собственно, и начался его путь к прошлому. Он отпустил такси, вошел в неопрятный подъезд и, никем незамеченный, поднялся на верхний этаж. На площадку выходили двери трех квартир, и узкая железная лестница, прикрепленная к стене, почти упиралась вверху в крышку ведущего на чердак люка.
На чердаке было сумрачно и пыльно, висели на веревках какие-то засохшие тряпки и громоздились штабеля полуразбитых ящиков – видно, в лом было пожарному инспектору вскарабкиваться в такие поднебесные высоты. За очередным штабелем, скорчившись, поджав босые ноги, лежал на боку замотанный в простыню человек со страдальчески искаженным лицом. Человек то ли спал, то ли был без сознания. Человек был похож на Николая Кононова.
Мерцалов ничего не видел и не слышал, и его можно было запросто ударить по голове – всяких железяк на этом захламленном чердаке хватало... И убить. И тихонько спуститься по лестнице, покинуть двор и затеряться в кривых улочках и переулках. Для милиции это будет совершеннейший «глухарь»...
От этой дикой мысли Кононова прошиб пот. «Сволочь!» – дал он себе лаконичную характеристику, присел на корточки и осторожно похлопал брата по плечу...
– Андрей, ты меня не слушаешь, что ли?
Кононов встрепенулся, возвращаясь к действительности, взглянул на брата:
– Слушаю, Сережа, слушаю. Просто в поезде хреново спал, да еще пиво это теплое... Давай пойдем на воздух, присядем где-нибудь.
– Давай, – согласился Мерцалов, отодвигая тарелку. – А потом ты меня приоденешь, братец, не буду же я в этом физкультурном обмундировании по улицам шататься.
– А почему бы и нет? – Кононов улыбнулся. – Год-то нынче олимпийский, поймут.
– Юморист, – с одобрением сказал Сергей. – Это хорошо, нам с тобой теперь без юмора никак нельзя. А жлобиться не надо, у тебя-то прикид нормальный, и бабки есть, сам говорил. Бакинские бабки-то?
– Какие бакинские? – не понял Кононов.
– Ну, баксы, не деревянные?
– Откуда, Сережа? Семьдесят второй год!
– Ах, да... Я все еще никак не въеду. Слава богу, дурь почти прошла и главное – зуб не болит!
Они вышли из столовой под майское солнце, прошлись вдоль домов, и среди кустов сирени неподалеку от троллейбусной остановки отыскали скамейку; земля вокруг нее была усеяна пробками от бутылок и рыбьей чешуей.
– Приятно, что есть в мире этакие константные вещи, – философски заметил Сергей, поддав ногой пивную пробку. – Неизменные для всех времен. Я тут с месяц назад прогуливался у нашей Тьмаки, напротив «Бастилии» – такая же картина. Плюс презервативы.
– На Тьмаке сейчас пока еще больше «гнилуху» глотают, а не пиво, – отозвался Кононов, проверяя пальцем чистоту скамейки.
– Хлестали, хлещут и будут хлестать, присно и вовеки веков. Ну, слушай дальше, Андрей.
Вся жизнь Сергея Мерцалова прошла в Твери и, возможно, Кононову в те годы доводилось встречаться с ним на улице, или ехать в одном трамвае, или сидеть рядом на стадионе, болея за «Волгу», или в одно и то же время бродить по секциям «Бастилии» и рядам центрального рынка... Сергей жил на улице Вагжанова, напротив Дома радио – в сущности, не так уж далеко от дома своих настоящих родителей и брата. Закончил школу, поступил в политехнический. (Кононов вспомнил присловье студенческих лет о трех калининских вузах: «Знаний нет – иди в университет, мозгов нет – иди в мед, а ни тех и ни тех – поступай в политех!»). Успешно получил диплом, а так как в политехе была военная кафедра, в армию его не забрали и он пошел работать по направлению в организацию с громоздким названием «Центрпрограммсистем», где и протрубил два года программистом, постоянно мотаясь по командировкам чуть ли не по всей стране. Уже вовсю навалились на руины Союза смутные времена и, поскольку «Центрпрограммсистем» был организацией государственной, с финансированием стало совсем плохо, и специалисты начали разбредаться кто куда, потому что кушать почему-то хотелось каждый день. Разные частные фирмы и фирмочки плодились и размножались, словно именно им были адресованы известные слова Господа; спрос на инженеров-электронщиков и программистов (тогда еще не знали термина «компьютерщик») был высок – и Мерцалов тоже в конце концов весьма неплохо устроился на частном предприятии с интересным и загадочным названием «Апейрон-14», которое, кроме перепродажи компьютеров и разных компьютерных прибамбасов, занималось и разработкой программ. В девяносто восьмом женился. В две тысячи третьем – развелся...