Вино Асканты, стр. 40
7
Ночная Сестра светила в окно, и тени от решетки косыми клетками расчерчивали пол. Комната была переполнена тишиной, комната словно погрузилась на дно неподвижного ночного омута, поглотившего все звуки. И не слышно было, как дышит Рения.
Вольный боец кашлянул, поправил подушку, повернулся к гобелену, освещенному ночным светилом. Самое время было уснуть, отдохнуть перед возвращением к Снежным Горам, но сон почему-то не шел, сон заблудился где-то среди звезд, сон бродил по безмолвному лесу, слепо тычась в деревья и кусты, и никак не мог отыскать дорогу к одинокому угрюмому замку…
Вместо роскошного ужина, ожидающего на столе, Грон извлек из сумы хлеб и последний кусок сыра, протянул Рении флягу с остатками цветочного вина. Потом погасил факелы и пожелал девушке хорошего отдыха. Разделся и устроился на диване, укрывшись обнаруженным среди подушек тонким покрывалом.
Но уснуть никак не удавалось. Вольный боец вслушивался, вслушивался, вслушивался в тишину, пытаясь различить дыхание девушки, а перед глазами упорно стоял и никак не желал исчезнуть образ Рении, лежащей на широкой кровати и ждущей… Нежные плечи… Податливые губы… Шелковистая восхитительная кожа…
Он, стиснув зубы, лег на живот, уткнулся лицом в подушку, задыхаясь, дрожа от бешеных толчков бурлящей крови. Попытался немедленно отогнать от себя будоражащее видение, но попытка не удалась.
«Надо встать, – лихорадочно думал Грон. – Встать, выйти отсюда, прыгнуть в бассейн и плавать до полного изнеможения…»
И вдруг сквозь густой слой тишины пробился к нему далекий, еле слышный шепот:
– Милый… иди ко мне… Иди ко мне, Гронгард…
Он не поверил в этот шепот, он сказал себе, что это просто шумит взбудораженная кровь, а сам уже рывком поднял голову, вглядываясь в пронизанный светом Ночной Сестры полумрак в дальнем конце комнаты. Высокая кровать казалась белым облаком, спорхнувшим с небесных высот.
– Иди ко мне, Гронгард…
Девушка, приподнявшись, манила его обнаженной рукой и шептала, шептала…
…И были ураган и долгий полет, провалы и воспарения, полное исчезновение, отчаянный рывок к поверхности и новое исчезновение… В ласках они учились друг у друга, теряли и вновь находили друг друга, помогали друг другу, погружались и возносились, не расплетая объятий. Ночной свет струился над их гибкими горячими телами, над их единым телом, нежные и страстным, страстным и нежным, познающим самое себя под тихую музыку звезд. И все повторялось и повторялось, до исступления, безумства и окончательного сладостно-опустошающего полного растворения…
А потом он лежал, продолжая обнимать уснувшую Рению, вдыхая запах ее волос, и медленно уплывал куда-то по спокойной реке, над которой неспешно поднималось огромное солнце. Слегка колыхалась вода, слабое течение несло его все дальше и дальше, и со всех сторон подступала, обнимала уютными лапами теплая тишина. Тишина убаюкивала, мягко ложилась на сомкнутые веки, обещая покой, – и вдруг прервалась, превратилась в отдаленное шарканье шагов.
Он осторожно высвободил руку из-под плеча спящей девушки, сел на кровати, вслушиваясь в приближающиеся звуки. Сомнений не было – по коридору к их двери шел Фай, неведомо как освободившийся из запертой комнаты, шел, не таясь, словно не боялся разбудить спящих… Или уверенный в том, что спящие уже никогда не проснутся?
Грон вскочил, бесшумно бросился к дивану, возле которого лежали одежда и оружие. Быстро лег, натянул покрывало. Он решил проследить за действиями карлика, хотя догадывался, какими они будут. Шаги звучали уже совсем рядом с дверью, и темнота вдруг отступила, когда Фай шагнул в комнату со свечой в руке. На нем был тот же полосатый халат. Карлик немного постоял у двери и вперевалку направился в сторону стола. Споткнулся о лежащую возле кресла суму Грона, присел, поставил на пол свечу и принялся шарить в суме, стуча пустыми флягами и выбрасывая белье, и, по-видимому, действительно, нисколько не заботясь о том, чтобы соблюдать осторожность.
– Напрасно стараешься, – сказал Грон, потянувшись за одеждой. – Того, что ты ищешь, там нет.
Услышав голос вольного бойца, Фай испуганно вскрикнул, подался назад и, не удержавшись на ногах, сел на пол.
– Не думал, что мертвые могут заговорить? Ты ведь полагал, что отравил нас, не так ли?
Грон встал и подошел к карлику, обхватившему голову руками. Отодвинул ногой суму, поднял Фая за воротник и подтолкнул к креслу. Карлик упал на колени, вцепился в ножки кресла и сгорбился, ожидая удара.
– Не так ли, Фай? – повысив голос, повторил Грон. – Ты же хотел отравить нас, чтобы забрать вино Асканты. Куда ты подложил отраву – в кувшин? Или посыпал ею мясо вместо соли?
– В кувшин, – сдавленно отозвался карлик.
– А из комнаты выбрался через ход за гобеленом? Вижу, здесь полным-полно потайных ходов.
– Да! Да! – завизжал Фай, подняв голову и сверля вольного бойца ненавидящим взглядом. – Да, я хотел вас отравить, я все продумал, давным-давно продумал! Если бы вернулся не ты, а озерные метатели – я отравил бы озерных метателей, всех до одного, и вино Асканты было бы моим! Я тоже хочу счастья, я тоже хочу быть красивым и стройным, я не хочу вот этого! – Фай обеими ладонями ударил себя по кривым ножкам. – Чем я хуже других, чем? Почему я обречен плеваться, глядя на свое отражение в зеркале? За что мне такое?
Он бросал слова, сверкая глазами, лицо его исказилось и было страшным. Разбуженная его воплями Рения, завернувшись в простыню, подбежала к Грону и непонимающе глядела на беснующегося на полу уродца.
– Все думают только о себе, – кричал карлик, – никому и в голову не придет поделиться хотя бы глоточком… нет, скорее перегрызут тебе горло, но ни за что не поделятся даже самой малой крохой своего счастья… Только себе, только себе! Да если бы я мог добраться до вина, я отпил бы всего лишь глоток – а остальное отдал бы другим несчастным вроде меня, слышите? Отдал бы! Но я не смог пройти сквозь эту невидимую стену, я не смог добраться до вина… О-о, сколько раз я был там – и все напрасно, напрасно!.. Можете убить меня, но я всех вас ненавижу, ненавижу!..
Грон растерянно отступил от плачущего человека, потрясающего яростно сжатыми кулаками.
– Так это твой платок я нашел возле белого шара?..
– Ненавижу! Каждый думает только о себе… Ненавижу… – всхлипывал Фай.
Грон повернулся к Рении. На лице девушки были грусть и сострадание. Вольный боец с силой потер лоб, присел на корточки и участливо посмотрел на карлика.
– Перестань, Фай. Согласись, добиваться счастья с помощью отравы не очень-то хорошо. И потом, с чего ты взял, что вино Асканты у нас?
– Потому что ты вернулся оттуда, – процедил Фай.
– Но ведь и ты вернулся, и еще раньше меня.
– Вино у тебя, я же сразу понял, как только ты явился сюда. Вино у тебя! – Карлик быстро подполз к Грону и уткнулся головой в его колени. – Дай хоть глоточек, хоть каплю, мне больше не надо, дай хоть каплю, я тоже хочу быть красивым…
Грон резко встал.
– У меня нет вина, Фай.
– Дай хоть глоточек, – продолжал умолять карлик. – Я уеду отсюда, из этого замка, из этих проклятых лесов! Мне здесь все надоело… День за днем, ночь за ночью, и снова день за днем… Я уеду, я тоже хочу счастья… Уеду, пусть даже придется оставить ее здесь, оставить одну… Я не могу быть все время с ней, я тоже хочу счастья, я оставлю ее..
– Кого ты оставишь здесь? – насторожился Грон.
– Ее… – измученно прошептал Фай. – Асканту…
– Что? – медленно переспросил вольный боец. – Что ты сказал?
– Асканта здесь, а замке? – перебивая его, воскликнула Рения.
– Да, она здесь, – вяло отозвался карлик. – Там, в подземелье…
Некоторое время Грон не мог вымолвить ни слова. Рения тоже молчала, с силой сжимая его руку. Фай скрючился на полу и, казалось, впал в забытье. Чуть потрескивая, горела свеча на полу.
– И давно она… здесь? – наконец смог произнести Грон.