Вино Асканты, стр. 13
«Духи рассвета! – в смятении подумал Грон, склоняясь над ней и осторожно касаясь пальцами ее струящихся на пол черных волос. – Ей нужно обязательно уснуть, она же совершенно измучена!»
– Ложись, Рения, усни, тебе будет лучше. Ложись, усни, – приговаривал он, ведя ее к кровати.
Она, все еще вздрагивая от плача, покорно легла, натянула до подбородка просторный голубой плащ вольного бойца и страдальчески посмотрела на Грона. Ее губы шевельнулись, словно хотели произнести что-то. Она глубоко вздохнула, взяла за руку застывшего Грона. Ее ладонь была сухой и холодной.
– Умоляю, никуда не уходи… – прошептала она. – Умоляю… Не открывай дверь… Будь со мной, умоляю…
– Я с тобой, Рения, – тихо ответил Грон, встал на колени рядом с девушкой и прижался лбом к ее руке. – Я с тобой…
«И-ней-я… И-ней-я…» – доносился откуда-то настойчивый далекий-далекий шепот.
– Не… открывай… дверь… Гронгард…
Рения затихла и, казалось, оцепенела, словно жизненные силы истекли из нее, как вино из разбитого кувшина. Грон с нежностью смотрел на бледное лицо девушки и все не решался освободить свою ладонь из ее ладони. Печальный далекий образ Инейи сливался с образом той, что лежала, укрывшись плащом, в комнате с зарешеченным окном под крышей неведомого замка в глубине неизвестной страны – и мнилось, мнилось Гронгарду, сыну Гронгарда Странника, что давний пепел воплощается, что возрождается из праха умершее прошлое.
«Солнце пятится, звезды – в обратный путь… Вновь на ветке – сорванный плод… В арбалет возвратилась стрела… Старый ствол превратился в побег… Пепел плоть обретает и кровь… Возродились, открылись глаза… И воскресла былая улыбка…»
Грон вздохнул, осторожно убрал ладонь и поднялся. Девушка спала, но сон ее был тревожен. Она то и дело еле слышно стонала, вздрагивала, прерывисто вздыхала и хмурила брови, словно ей снилось что-то страшное. Грон оглянулся на дверь и задумался.
«Не открывай дверь», – просила она. Но как же узнать, где враги? Да, он успокоил ее, и он действительно будет рядом. Но сейчас, для ее же блага, нужно все разведать. Вот вопрос: является ли ложью ложь во благо? «Может быть, семь мудрецов Искалора иного мнения, – подумал Грон, – но, по-моему, ложь во благо если и не хороша, то, во всяком случае, полезна и объяснима».
Он взял меч и неслышными шагами направился к двери. Вино, вытекшее на пол из разбитого кувшина, было похоже на кровь.
5
Как-то раз, еще в молодости, он спешил на встречу с одним человеком в Тифан, и в пути настигла его дождливая ночь. Непрерывно, как волны, набегали порывы холодного колючего ветра, швыряя в лицо мелкий песок. Он соблазнился тогда возможностью ночлега в придорожном доме на краю оврага и, открыв дверь, оказался лицом к лицу с целой шайкой кровавых кинжальщиков. Урок не прошел даром, и с тех пор Грон никогда широко не распахивал двери, даже двери собственного дома. Даже двери дома отца.
Он приоткрыл дверь, выскользнул в коридор, мгновенно оценил опасность, но отступать не спешил. Вскинув меч, выхватил из-за пояса кинжал и чуть пригнулся, напрягая мышцы ног. «Сейчас мы изменим соотношение!» – с холодной злостью подумал он, сторожа малейшее движение врагов.
Метатели, а было их не меньше десятка, столпились по одной сторону от двери, все в рыжих кожаных безрукавках, зашнурованных сплетенным конским волосом, с короткими боевыми топорами и кинжалами в руках. Копий у них не было, копья не годились в тесном коридоре. Метатели, замерев, смотрели на приготовившегося к бою Гронгарда, словно его появление было для них неожиданностью, словно подкарауливали они здесь кого-то другого.
– Гронгард Странник… – прохрипел кто-то в звенящей тишине, и рыжие безрукавки двинулись вперед.
Гронгард тоже узнал одного из метателей, высокого, худощавого, темноволосого бородача с тонкими губами и холодными, глубоко посаженными глазами, взгляд которых был подобен взгляду зверей-мертвоглазов. Где-то он уже видел этого тонкогубого с перебитым носом, то ли у стен Искалора, то ли на каком-нибудь ночлежном дворе.
Тонкогубый первым метнул в него кинжал, целясь в руку, сжимающую меч, но Грон увернулся, и кинжал, отскочив от приоткрытой двери, улетел в комнату. Метатели придвигались расчетливо, не наседали всей толпой; четверо с топорами подступали спереди, еще по двое заходили с обеих сторон, быстро совершив необходимые перемещения вне досягаемости Грона. Тонкогубый тихо командовал: «Не спешить! Топоры перед собой!» – а еще один затерялся за спинами, и что он там делал, вольный боец не видел, но понял, когда оттуда вылетел топор.
Топор, вращаясь, скользнул над полом, широким острым лезвием ударил Грона по ноге чуть ниже колена – и если бы не драконьи доспехи, лежать бы вольному бойцу с перерубленной голенью под сапогами озерных метателей.
Удар был сильным. Грон поморщился, чуть отставил ногу, и пользуясь тем, что изумленные взгляды нападавших были прикованы к отскочившему от ноги топору, сделал быстрый выпад влево. Он решил рискнуть – ведь, судя по тому, что метатели целились в руки и ноги, он был им нужен живым. Меч Грона, блеснув в сером полусвете-полутьме, обрушился на плечо не успевшего отступить врага, заходящего сбоку, наискось рассек его тело до самой груди и молниеносно вонзился острием в живот стоявшего рядом коренастого разбойника, пытавшегося отразить выпад Грона топором.
Все произошло быстро; тела еще не успели упасть, и кровь еще не залила пыльный пол коридора, и никто не издал ни единого восклицания, а Грон, резко оттолкнувшись ногой, уже возвращался в исходную позицию. Почувствовал удар в спину – это метнули кинжал с другой стороны, – увидел, как дружно поднялись топоры стоящей напротив четверки и отпрыгнул назад, в приоткрытую дверь, потому что на больший успех рассчитывать не приходилось. С треском вонзились в дверь топоры, но поздно: он уже задвигал засов, слушал, как приходят в себя, хрипло кричат озерные метатели и возбужденно думал, охваченный боевым азартом: «Еще двумя меньше!»
Однако он понимал, что положение почти безнадежно. Рано или поздно метатели выломают дверь, ворвутся ввосьмером и просто забросают его топорами и кинжалами. И целить будут уже не в ноги, а в голову…
И в подтверждение его мыслей на дверь обрушились удары.
– Открывай, Странник! Открывай по-хорошему, нечесаный конский хвост!
Грон стоял у двери с мечом наизготовку и, покусывая губы, слушал возгласы метателей. Можно было бы попытаться прорваться с боем, если бы не Рения. Если бы не Рения… Он оглянулся. Девушка стояла у кровати, прижав руки к груди. Лицо ее было бескровным и застывшим, словно каменные лики древних статуй на Поле усопших.
– Помолчите! – послышался за дверью властный голос, разом оборвав ругань и проклятья. – Я сам с ним поговорю.
Грон был уверен, что это голос тонкогубого. Судя по всему, командира этой группы.
– Ты слышишь меня, Странник?
– Да, – надменно отозвался Грон.
– Ты в ловушке. Согласен?
Тонкогубый сделал паузу, ожидая ответа, но Грон промолчал.
– Ты в ловушке, – повторил тонкогубый. – Дверь мы сейчас выломаем или просто подожжем. Ты сможешь убить еще одного или двух, как убил Роха и Буса Ворчуна, но со всеми тебе не справиться.
Грон слушал, наклонив голову и исподлобья разглядывал дверную ручку,
– бронзовое лохматое чудище угрожающе скалило зубы. Утверждение тонкогубого имело все шансы стать истиной в самом ближайшем будущем.
– И счастье твое, Странник, если ты умрешь сразу, – вкрадчиво продолжал тонкогубый. – Потому что иначе мы сами выберем тебе смерть, хотя ты и заговоренный. И навестим твоего отца, он ведь тоже смертен.
Грон дернул плечом, тяжело оперся на меч.
– Что ты предлагаешь, метатель? – Он старался говорить ровным голосом. – Сдаться на вашу милость? Сложить оружие, отодвинуть засов и безропотно дать себя убить? Не велика ли будет для вас честь? Между прочим, кое-кто в Искалоре знает, что я отправился вслед за вами, и знает, что делать, если я не вернусь, а кто-то из вас вернется.