Мы новый мир построим..., стр. 13
– А не страшно выступать в роли палача? – осторожно спросил Гусев. – Такой грех на душу брать...
– Уже не страшно, – ответил Жилин и потянулся к бутылке.
Выпили еще, помолчали. Жилин застывшим взглядом смотрел в пространство, Гусев курил и обмозговывал услышанное.
– Я вот все думаю, – медленно начал он, – в чем, все-таки, смысл нашего перехода? Твоего... Моего... Смотри: мы оба, пусть каждый по-разному, но пришли к одному и тому же, одним делом занимаемся. Может, нашими руками Господь решил извести человеков, а?
Жилин поморщился:
– Опять за свое, предводитель марсиан! Ты идешь – и на голову тебе падает кирпич. Ни с того ни с сего. Именно ни с того ни с сего, что бы там ни утверждал книжный Воланд. Кирпич летел своей дорогой, ты шел своей – вот и пересеклись. Без всякого умысла как со стороны кирпича, так и с твоей стороны. Не ищи скрытый смысл там, где его нет. Впрочем, верным может быть и любое другое предположение. Я ведь тебе уже советовал: не задумывайся.
– Эх, тудыть твою в душу! – вздохнул Гусев. – А как раньше-то все было понятно: вот он, враг, руби его, гада, – и все дела. Прибыл на Марс – значит Марс теперь наш, советский, и это дело надо закрепить. Врангель гад – бей гада! Тускуб гад – к чертям Тускуба! Кто решился, у того и власть. Просто все было и ясно...
– Да уж, – кивнул Жилин. – Все было просто и ясно. Как в правильных книгах.
– Почему – «как»?
– Ну да. Именно – в книгах. И жаль, что только в книгах.
Гусев полез в карман, вытащил «удочку» и протянул ее Жилину:
– Вот, возьми, Ваня. Тут все материалы, что я сегодня про тебя нашпионил. Своих не закладываю. Я как увидел в твоей записной книжке имена... Быков... Дауге... чуть не обалдел на всю оставшуюся жизнь. Давай, действуй, мешать тебе не буду. Может, именно твоего последнего фрагмента для полноты картины и не хватало. А картинка называется «Черная негеометрическая фигура». То бишь полная амба. На, держи.
– Спрячь, Алексей, – не шелохнувшись, посоветовал Жилин. – Возвращайся в Москву и передай по назначению. Мне это не повредит, ей-Богу. Со мной уже никому не справиться, это не бравада, а факт. Не сегодня-завтра вашим будет предложено присоединяться. Что-то типа договора о партнерстве, дружбе, братстве и взаимопомощи. Во веки веков. Упрутся твои боссы – им же хуже будет. Ты ведь видишь – я тут работаю без оглядки, хвостов не отслеживаю и не опасаюсь. Насчет тебя – это уже местные позаботились, я был не в курсе. Кстати, они там, у тебя, от неудобств не потеряют ли веру в гуманизм и вообще во всякие светлые идеалы?
– Не думаю, – сказал Гусев и убрал «удочку» обратно в карман. – Нет у них такой веры. В отличие от нас.
Жилин посмотрел на Гусева печальными глазами, задумчиво потрогал свой короткий нос-картошку:
– Так ведь и у нас ее тоже нет. Уже нет.
Гусев промолчал и перевел взгляд на недопитую бутылку.
9
Дверь была самой обыкновенной, белой, с блестящей никелированной изогнутой ручкой. За ней вполне могли находиться кухня или туалет, ванная или спальня. Только стояла она прямо посреди просторной прихожей, немного наискосок к стене, ни на чем не держась, и ее можно было обойти как справа, так и слева, или даже перелезть через нее, если подставить табуретку, потому что между ее верхней кромкой и потолком оставалось много места. Из дальней комнаты долетал сюда бодрый речитатив рассчитанной на дебилов телерекламы.
Гусев стоял перед Дверью и смотрел на нее. В прошлый раз она очень смахивала на покосившуюся дверь его деревенского жилья, той избы, где он провел детство и юность, прежде чем уйти на войну. Теперь же она была под стать другим дверям его московской квартиры. Гусев шагнул вперед, к Двери, и вместе с ним шагнул его двойник в овальном настенном зеркале – человек в сером, в мелкую полоску, костюме, в распахнутом коверкотовом пальто, со шляпой в руке; это была та самая одежда, в которой Гусев когда-то появился здесь, переместившись из конца двадцатых годов века прошлого в первое десятилетие века нынешнего. Из книги – в мир. Левую руку он держал в кармане длинного пальто, ощущая ладонью крышку неизменного старого портсигара. Он прошел мимо Двери и очутился позади нее – и, как и ожидал, не обнаружил ничего нового. Там продолжалась прихожая, и от нее под прямым углом ответвлялся коридорчик, ведущий на кухню. Кухонное окно было приоткрыто, по ногам струился холодок, с улицы просачивался тихий гул автомобилей. А вот никакой стоящей посреди прихожей Двери с той стороны не просматривалось, словно и не было ее вовсе. В общем, все, как в прошлый раз.
Гусев постоял немного, раскачиваясь с пятки на носок, потом подошел к тумбочке, заслоняющей нижнюю часть настенного зеркала, и, выдвинув ящик, взял мобильный телефон. Несколько секунд держал его в руке, словно раздумывая – звонить или не звонить, – а потом все-таки начал набирать номер.
– Приветствую, Иван, – сказал он негромко, глядя на свое отражение в зеркале. – Это Гусев. В общем, Ваня, возвращаюсь я.
Жилин долго молчал, потом ответил:
– Как знаешь, Алексей, Каждому – свое. Если получится, расскажи Мстиславу Сергеевичу про «Тахмасиб». И вообще...
– Хорошо, Иван. Прощай. Только уж извини, удачи тебе желать не буду.
– И не надо, Алексей. У меня и без удачи все получится, я себя знаю. – Жилин сделал паузу и спросил: – Что там делать будешь? Опять революцию на Марсе устроишь?
– Нет. Главное – на Земле, не так ли, Ваня? На курсы пойду командирские, война с немцем не за горами. Авось, доживу, поспособствую отечеству, чем смогу. Ты тут ломай, а я там, у себя, все равно защищать буду. Вдруг что-то другое получится, путное...
– Удастся ли, Алексей? Да и зачем?
– Посмотрим, Ваня, посмотрим. Привет Великой Полночи.
– По-другому нельзя, Алексей...
– Ладно, Иван, прощай.
– Прощай, Алексей...
Гусев положил телефон на тумбочку, приблизился к Двери. Повернул вниз холодную ручку и сделал движение рукой от себя. Дверь приоткрылась легко, словно только и ждала этого момента.
«...У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде – солдат, в суконной рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от нечего делать были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление.
– Вот этот – вот так замахнулся, – на Марс! – проговорил он и обернул к Скайльсу загорелое лицо. На виске у него наискосок белел шрам.
– Вы думаете пойти по этому объявлению? – спросил Скайльс.
– Да уж нет, меня земные дела больше интересуют, – ответил солдат. – И потом, нет там никого, на Марсе, один песок да камни...»
Эта картинка возникла в воображении Гусева – и тут же пропала.
Он по-прежнему, чуть подавшись вперед, держался за ручку и смотрел на то, что обнаружилось за Дверью.
– Тудыть твою в душу... – растерянно сказал он.
За Дверью оказалось совсем не то, что было в прошлый раз. Точнее, там не было – ничего. Безликая пустота, без малейшего намека на хоть какой-нибудь контур, тень, пятно... Пресная пустота – как зеркало, которое ничего не отражает, потому что и не существует вовсе, а только кажется существующим...
Гусев продолжал стоять в напряженной позе, как в детской игре, где все обязаны замереть по команде, – и никак не решался сделать шаг вперед.
Кировоград, 2006-2007.