Высокое напряжение, стр. 30

Подъезд старинного дома на Большом проспекте Петроградской стороны встретил ребят сохранившимся с царского времени лепным орнаментом потолков и стен и кучей мусора и картофельных очистков, оставшихся после вчерашнего застолья в одной из квартир. Жара не проникала в подъезд, и легкие наполнились атмосферой затхлости и влаги.

Лариса жила на третьем этаже. Сегодня она не торговала в ларьке, имея законный выходной. Хорошо бы, сидела дома. Еще лучше, со своим приятелем.

Белкин с Казанцевым, как наиболее безалаберные в бумажных делах, потихоньку свалили сюда, оставив Пашу и Петровича воевать с проверкой. У них в делах хоть что-то, помимо обложек, было.

Белкин нажал первую попавшуюся кнопку из столбика звонков на дверном косяке. Прислушавшись, повторил процедуру, но только с другими кнопками. И на всякий случай пару раз стукнул в дверь.

В коммунальных квартирах граждане обычно не задают глупых вопросов, типа «Кто там?», «Вам кого?» или «Васька, это ты, стервец?».

И в этот раз правило подтвердилось. В проеме открывшихся дверей объявилось создание женского пола, невысокого роста, с мужской стрижкой. Создание было одето в черный халатик и имело заспанный вид.

– Вам кого, мальчики?

«Мальчики», склонив головы, с выражением абсолютной невинности на лицах и улыбочками до ушей смотрели на «девочку».

Наконец Казанова, указав согнутым пальчиком на чересчур вольное декольте халатика, ответил:

– Вас.

– Меня?

– Да. Лариса, неужели вы нас позабыли?!

Девушка тоже склонила грлову набок и внимательным взглядом начала изучать мужские достоинства оперов.

– Не помню… А, да. Ресторан, верно? На вокзале.

– Почти в дырочку. Только после ресторана. Драка, пикет в милиции… Ну, вспомнила? Мы из ментуры, крошка. Кто еще дома?

Крошка решила протестовать против вторжения дежурными фразами:

– А что такое? В натуре! Чего надо?

Но «мальчики», игнорируя ее призывы, уже шли по длинному коридору в направлении открытой двери комнаты.

– Пусто.

– Обидно.

Лариса следом влетела в комнату.

– В конце концов, в чем дело-то?!

Казанцев повернулся к ней:

– Где Череп, ласточка?

– Вон, на трюмо.

Ребята мигом обернулись и увидели на стареньком трюмо гипсовую пепельницу в виде черепа с надписью «Джо любил курить в постели».

– Н-да. Хорошо, уточняем. Где господин Новиков Роман Андреевич? По кличке «Череп»?

– Я не знаю такого.

– Какая досада. Тогда мы его сами поищем.

Казанцев начал с трюмо, в котором если и поместилась бы, то разве что одна треть Черепа.

– Это мамины вещи. Что вы делаете? У вас что, есть санкция?

– Хорошо. Тогда покажите сами.

– Что показать?

– Его и его вещи.

– Да не знаю я ничего.

– Раз не знаете, нечего и санкцию спрашивать. Взяли моду, грамотные стали.

Костик продолжил осмотр трюмо.

Белкин, как человек, в женском обществе теряющийся, все же решил внести ясность:

– Лариса, успокойся. И вспомни, Череп – это такой молодой парень с суперкороткой стрижкой, имеющий притяжение к твоему ларьку.

Девушка достала из кармана висящей на стуле кофточки пачку недорогих сигарет и прикурила.

– Ну и что? Да, знаю такого, но я-то тут при чем?

– Когда ты видела его в последний раз?

– Недавно.

– Точнее.

– Не помню.

– Садись, вспоминай. С кем ты здесь живешь?

– С мамой.

Белкин пересек комнату и, подойдя к окну, раздвинул штopы. Окна выходили на Большой. Красивый вид. Разговоры с Ларисой он решил отложить до окончания изысканий Казанцева, который, разобравшись с трюмо, приступил к поискам Черепа в фанерном платяном шкафу.

В полном смысле обыском назвать это было нельзя. Во время настоящих обысков переворачивается и исследуется каждый кубический сантиметр. А это так, обыкновенный общий досмотр.

Белкин опустил глаза на подоконник. Ну, это уж совсем не женские вещички – пара пластмассовых бритвенных станков, тюбик с засохшим кремом после бритья. И часики… Мужские. С корабликом на циферблате.

– Костя, смотри…

Казанова мгновенно вынырнул из шкафа и через секунду уже рассматривал находку Белкина.

– Давай понятых.

Обернувшись к Ларисе, он покрутил часиками и добавил:

– Вы бы, мадам, тоже не сидели сложа руки. Пора ехать. Оделись бы…

– Куда еще?

– Куда? В вытрезвитель. По-моему, вы сегодня чуть перебрали…

Казанова не выходил из «темной» комнаты третий час. Будучи знатоком женской натуры, именно он вызвался поговорить с Ларисой один на один и торжественно поклялся, что не выйдет из «покоев», пока не добьется правды всеми доступными способами. А способов у Константина Сергеевича имелось великое множество.

Ребята это знали, поэтому не тревожили коллегу по пустякам. Гончаров изучал надписи ревизоров на полях его многострадальных дел, гласивших, что работа по ОПД не ведется, план мероприятий не выполняется, а на секретных бумагах не стоит грифа. О каких-то конкретных мероприятиях, с помощью которых можно было поднять «глухарь», ничего написано не было.

Паша относил это исключительно к забывчивости проверяющего, а вовсе не к тому, что ничего конкретного тот просто не мог предложить. Глупости. Если бы это имело место в действительности, то человек посторонний решил бы, что преступления в нашей стране не раскрываются только потому, что на страничках отсутствует гриф секретности.

Таничев отпивался «Балтийским». Ему влетело еще и за корявый почерк. Ревизор крутил-вертел дела, злился, но в итоге написал на полях тот же текст, что и Гончарову.

Белкин договаривался с кем-то по телефону о предстоящем футбольном матче на первенство ГУВД.

Все трое иногда прислушивались к звукам, доносящимся из соседней комнаты, но Казанцев, отлично изучив привычки своих друзей, говорил на пониженных тонах.

Белкин периодически вынимал из стола красивую упаковку с фирменным кухонным комбайном, чтобы еще раз полюбоваться на это чудо техники и природы. Он влез в бешеные долги, но сегодня подарит Тане ее мечту. Сегодня он уйдет пораньше, купит на оставшиеся деньги красивые розы, загладит свою вину, и этот день ее рождения станет днем их окончательного примирения. Казанова вышел из «темной» очень тихо. Не как обычно, с веселыми прибамбасами и глупыми остротами. Он так же тихо сел на диван и достал из кармана сигарету. Лицо его отражало какую-то безмерную усталость и безысходность.