Ля-ля-фа, стр. 5

Припев

Ля-ля-фа…

Куплет третий

Соплю я бил не сильно. Можно сказать, совсем не бил. Скользящий удар ладонью по его бритой макушке, который именуется в народе подзатыльником. Что толку его дуплить? Деньги из него не посыплются, да и потом, хоть Сопля меня и подставил, виноват-то я сам – расторопней надо быть, не затевать бестолковые разговоры с полицией, а выкидывать все из карманов на свежий воздух.

Физическое воздействие уступает место моральному. Я объясняю Сопле, что с него пятьдесят процентов повешенного на меня товарищем Небранским долга. Сопля бормочет что-то похожее на «ладно» и, потирая голову, отваливает в сторону рынка. На его «ладно» я не очень-то надеюсь, для него пятьдесят баксов – сумма астрономическая и недостижимая, как кресло депутата.

Предков у Сопли нет, живет он, вроде, у тетки-пьяницы вместе со своим десятилетним брательником Васькой, которого, вследствие маленького роста и несовершеннолетнего возраста, кличут Мальком. Самому Сопле под шестнадцать, в моей бывшей школе он числится, но не учится, а Малек даже не числится. Все светлое время суток оба проводят на рынке. Они, наверное, тоже из потерянного поколения, только, в отличие от меня, потерялись давно и гораздо, если можно так сказать, сильнее.

Рынок заменяет им дом, родителей и школу, воспитывая и давая хлеб насущный. Я не представляю, что будет с Соплей и Мальком, если завтра рынок исчезнет. Скорее всего, они исчезнут следом.

Спектр их деятельности весьма разнообразен. Любое начинание, позволяющее протянуть до следующего утра. Все, кроме криминала. Я ни разу ни от Сопли, ни от его братца не слышал рассказов о геройских приключениях, связанных с «гоп-стопом», кражами или «динамо». Единственное исключение – наркотики, которыми, правда, ни тот, ни другой не долбаются, выполняя роль посредников при передаче небольших порцаек от оптовика к покупателю. Все остальное в рамки закона вполне укладывалось: загрузка товара в ларьки, сбор посуды, мытье витрин, мелкая спекуляция сигаретами и телепрограммами, раздача рекламных проспектов, ну, и так далее. Однако декларацию о доходах в налоговую полицию Сопля не торопится подавать.

Сопля с Мальком совсем не одиноки в своем маленьком бизнесе. Таких, как они, на рынке, что ротанов в нашем пруду. И рынок может прокормить всех.

Я вхожу в более старшую возрастную категорию. Туда же входят Шурка и еще несколько моих ровесников. Соответственно, уровень наших интересов повыше, чем у Сопли. До мытья витрин и сбора бутылок мы не опускаемся. Делаем ударение на организацию цивилизованной торговли. Говоря проще, помогаем спекулировать тем, кто сам спекулировать либо ввиду лености не хочет, либо по идейным мотивам не может. Мы тут как тут. «Дядя-тетя, идите, гуляйте или в сторонке постойте. Мы сейчас ваши огурчики толкнем, успевайте только купюры считать». Нас на рынке знают, а стало быть, доверяют. Новичкам или чужакам – кукиш. Сначала завоюй доверие. Иногда торгуем за рынком, вроде коробейников.

Вечером появляется Генерал со своими бритыми «полковниками». Трясет нас, трясет Соплю и ему подобных, трясет всех. Мы платим, потому что боимся. Генерала боятся все. Кому платит Генерал, я не знаю. Может, никому. Генералом Генерала прозвали за то, что на его плечах выколоты старинные генеральские погоны с бахромой. Откуда и когда он появился на рынке, я не знаю. Говорят, что он был всегда. В отличие от местных участковых, которых за год сменилось уже пятеро, Помимо торговли мы крутимся на всем, что приносит радость свободному независимому человечку. Благо рынок есть рынок и располагает к самосовершенствованию. К закату солнца в карманах моих тертых-штопанных джинсов оседает честно завоеванный червонец, иногда больше, половину которого я отдаю матери, а на вторую шикую сам.

С Соплей и Шуркой в отношении криминала я солидарен. Не потому, что боюсь попасться, а как-то не лежит душа. К черту. Если все начнут грабить и воровать, некому будет торговать. Витька-Штанина грабит старух. На рынке много старух. Здесь дешевле. Штанина высматривает, провожает, ну, и… Мы ему ничего не говорим, но между собой считаем его сволочью. Грабануть мужичка покрепче ему слабо. Шурка как-то набил Штанине рожу, якобы за пропавшие деньги. Но это был повод. Со Штаниной у нас никаких дел нет, и мы держимся от него подальше.

Я знаю, кто на рынке щиплет карманы, кто шарит по машинам, кто крутит «динамо», кто торгует «травой» и «Джефом», кто стрижет налоги с ларьков и кто сидит на игле. Я знаю, но не влезаю. Те, кто влезает, зовут себя деловыми людьми. Значит, я не деловой человек. Все правильно. Мне как раз сегодня на это указали. Я – никто.

Шурку я нахожу у Вагифа. Вагиф – азербайджанец, он имеет на рынке деревянную закусочную, которую мы зовем «скворечником». Вино в разлив, шашлыки, какие-то национальные наво-роты, купленные в обычной кулинарии и разогретые на электрической плите. Вагиф – неплохой мужик, хоть и «черный». Он постоянно острит и смеется. Возможно, для того, чтобы выводить из шока посетителей, увидевших цены на его кулинарные чудеса. Не смеется он в двух случаях: когда к нему заскакивает выпить-закусить Генерал со свитой и когда на рынке проходит милицейский рейд. «Пожалуйста, проходите, ребята, всегда рады дорогим гостям. Рейдуете? Операция, „Гастролер“? Ах, „Арсенал“. Да, да, „Гастролер“ был на той неделе, помню, помню. Смотрите, смотрите, пожалуйста, никакого оружия. Здесь мясо, а здесь помидоры. Там гранаты. Нет! Нет! Аллах с вами. Фрукты такие. Да, да, сейчас сделаем. Понял, десять раз купаты. Отдохните. Что-то зачастили вы. Нет, нет, мне не жалко. Через неделю снова? Операция „Гашиш“? Так, может, вы сейчас заодно и посмотрите? Никакого гашиша. Ну, устали так устали».

Все рейды заканчиваются у Вагифа. Вагиф жалуется, что если милиция будет рейдовать такими темпами, то к осени он разорится. Мы не верим. Его бизнес цветет, потому что в районе рынка это единственная более-менее цивилизованная ресторация. И торгаши с рынка идут в «скворечник» вереницей. Жить на одних бутербродах тяжело, можно гастрит поиметь.

Мы с Шуркой тоже частенько навещаем Вагифа. Штатных рабочих у него нет, а своими силами справляться с таким заведением тяжеловато. Платит он немного, но зато нам перепадает на кухне. А наши постперестроечные желудки вполне могут обходиться одноразовым питанием.

Шурка грузит ящики с пустыми бутылками в Вагифовскую «Газель». Я подзываю его кивком головы, и он идет в зал. Мы садимся за единственный свободный столик и закуриваем Шур-кин «Космос». Вагиф недовольно хмурится – бутылки сами в машину не полезут.

Я рассказываю, как влетел в ментовскую и что моей светлой, неиспачканной биографии грозит темное пятно. Шурка отшучивается, утверждая, что если проблему можно решить с помощью денег, то это не проблема, а неприятность. Мне от этого не легче, поскольку с неприятностью повезло мне, а не Шурке. Мы еще минут пять вздыхаем, пуская дым, затем идем грузить ящики.

Денег у Шурки нет. Я имею в виду, тех денег. Он предлагает занять у Вагифа. В счет будущей отработки. В моем положении все варианты хороши, и мы идем к Вагифу.

– Слушай, мужики. Ну, как раз сейчас не могу. Заказал новую кухню, сам занял. Момент такой. Через месяц без проблем.

Насчет кухни сомневаемся. Вагифа где-то понимаем. Он это не из жадности, а из осторожности. Невелика сумма – сотня «зеленых», но пару джинсов купить можно. Зачем же терять? А народ на рынке бойкий – сегодня занял, завтра забыл.

Я хочу спать. С непривычки. Поэтому отнимаю у Шурки его «Космос» и иду домой. Мимо проплывает наркоман Фанера. Он действительно плоский, как фанерный лист. С утра уже долба-нулся, идет – тащится. Наглядная антинаркотическая реклама. Я никогда не попробую ширнуться, даже из любопытства, потому что еще одной «фанерой» стать как-то не тянет.

Во дворе соседский пацан ищет своего кота. Пацан не выговаривает «р», поэтому получается довольно забавно: «Баксик, Баксик…». Валютный котик. Фунтик-Франктик-Песетик.