Кошмар на улице Стачек, стр. 17

– Стреляйте, придурки! – заорал Сердобойцев, после чего опера принялись садить по машине как из автоматов.

Чья пуля достигла своей цели, так впоследствии никто и не узнал. Но в один прекрасный момент едущие впереди «Жигули» неожиданно подпрыгнули, резко вильнули в сторону и на полном ходу въехали в торфяную кучу на обочине. Торф смягчил удар, и машина пострадала несильно. Но выскочивший Таранкин подскочил к ней и, боясь, как бы она не уехала, на всякий случай выпустил по всем колесам остатки своей обоймы, после чего наконец успокоился.

– Руки на торпеду, убью! – прорычал Кивинов, распахивая дверь и наставляя на салон дуло своего пистолета.

Убивать, правда, никого не пришлось. Стронг, ударившись головой о лобовое стекло, пребывал в бессознательном состоянии, его рука с «Макаровым» свисала к полу. Водитель с простреленным затылком сидел, уронив свою голову на руль. Кивинов взял его за волосы и откинул назад. Его словно током поразило. На него остекленевшими глазами смотрел его начальник Мухтар Кулиевич Астров. Кивинов внимательно оглядел машину – так ведь это ж астровский жигуль, который он якобы еще в прошлом году продал. Вот только номера сняты.

Таранкин сидел на траве и никак не мог прийти в себя после событий последнего часа. Кивинов сел рядом, вынул из его кармана «Беломор», прикурил и глубоко затянулся. Опера молчали.

Глава 3

Кивинов сидел в кабинете Соловца и смотрел телевизор. На экране появился кабинет, где он сейчас находился, вот только на диване вместо него сидел Стронг и смотрел в объектив.

– Сегодня 22-м отделом ГУВД, – вещал за экраном голос Невзорова, – задержан опасный преступник, подозреваемый в многочисленных убийствах водителей такси в городе Санкт-Петербурге. Всех опознавших просят звонить по телефону…

Кивинов встал и выключил телевизор.

Стронг сидел в камере, все разошлись по домам, а Кивинов остался дежурить по отделению. Завтра Стронга должны отпустить, доказательств, кроме его признания, у следствия не было. Следователь Склянцева, в ведении которой находилось дело, приехала в отделение, написала справку о бесперспективности и укатила назад. Но Стронг этого пока не знал, он смирился со своей участью, все рассказав часа два назад. Он не знал, что «пальцев» ни на заточке, ни на такси так и не нашли, что свидетелей нет и что все доказательства держатся только на его признании. Поэтому-то его и показали в «Секундах», а завтра хотели отправить на пятнадцать суток, чтобы потянуть время и попытаться хоть что-нибудь найти. Кивинов снова включил магнитофон с записью допроса Стронга. С Виталиком беседовал Соловец.

– Плевал я на твои пресс-хаты, начальник, я в Афгане такого насмотрелся, что тебе и не снилось, – хрипел Стронг, – так что я ничего говорить не буду.

– А ты видал, сука, девчонок, которым щеки резали, чтобы последнюю сотню отобрать? А ты видал матерей, у которых пропадали трехлетние дети, их потом находили изнасилованными и убитыми? Так слушай сюда, сука, – щелкнул затвор пистолета, – за Клубникина у нас будет личный расчет, а признания твоего вшивого мне не надо. Тьфу на него! А отвечать за твою шкуру я буду не перед законом, а перед самим собой! Даю тебе три секунды.

– Ты что, начальник, задумал? Стой, стой! Ладно, рассказываю, рассказываю я, колюсь, – напугано замямлил Стронг. – Закурить не дашь?

– Девять грамм я тебе дам в зубы, а не закурить. Обойдешься без курева. Давай, шусенок, журчи, я слушаю.

– Зовут меня Кузьмин Виталий Игоревич, возраст – 32 года. Мать – чеченка, отец русский, проживает во Владикавказе. Служил я в спецназе, в Афгане, потом занимался всем понемногу. Года два назад влип у себя там в историю с наркотой, грозило лет семь. На кичу не хотелось. Был арестован, но до суда дело не дошло, меня забрали из тюрьмы и отвезли в горы, в селение. Там со мной говорили двое, я видел их тогда в первый и последний раз. Один называл другого полковником, но я так и не понял, была ли это кличка или звание. Полковник достал из «дипломата» мое дело и сказал, что если я буду умным, то в тюрьму не вернусь. Для этого я должен был жить у себя дома и иногда выполнять поручения в разных местах страны, связанные с определенным риском. Оплата мне гарантировалась хорошая, но от меня требовалось безупречное подчинение, искренность и полнейшее молчание. Задания мне должен был передавать человек, которому меня в тот же вечер и представили. В случае моего отказа я садился, поэтому выбор у меня был небольшой. Мне показали условный знак: как только я находил в своей квартире картонку с черепом, я должен был прийти в указанное на обороте место и получить задание. Никаких вопросов, никаких комментариев. Там же я получил свою новую кличку – Стронг. После выполнения задания я находил в почтовом ящике деньги. За два года по-крупному меня потревожили только один раз. В ноябре того года в Москве я застрелил главу московской мафии – у него вышел конфликт с чеченской группировкой.

– Минуточку, – перебил его Соловец. – А ты не удивился, почему именно тебя освободили из тюрьмы?

– Я об этом спрашивал, и полковник мне ответил, что для выполнения их заданий нужны спецподготовка и русская внешность. И тем и другим я обладал в достаточной мере.

– А сам полковник был русский?

– Наверно, но точно не кавказец.

– Продолжай.

– В Москве все прошло как по маслу, сработал я четко, без следов и вернулся домой. В ящике я нашел сорок тысяч.

В феврале я вновь получил карточку и встретился с человеком, который приказал мне ехать в Питер и поселиться в указанной им квартире. Дальнейшие указания я должен был получать уже от их человека в Петербурге. Через несколько дней я вылетел на место и нашел эту самую комнату на Лиговском проспекте. А еще спустя пару дней меня посетил человек, назвавшийся Саидом. Его ваши застрелили сегодня. Он назвал дату, оставил взрывной механизм и приказал положить его в определенное время в урну на Московском вокзале. Я попытался выяснить, зачем это надо и на кого я работаю. Саид разозлился, сказал, что это не моего ума дела, и предупредил, что в случае провала или моей засветки я должен немедленно дать знать на встрече или когда он мне позвонит.

В начале марта Саид вновь пришел ко мне. Задание было сложным – убить шестерых таксистов, по одному с каждого таксопарка. Выбор места не ограничивался, но уложиться надо было до первого апреля. Выбор способа был тоже оставлен за мной, но с одним условием: должен был быть психологический эффект. Я хотел отказаться, и Саид наорал на меня. Затем опять напомнил, что в случае чего я должен дать ему знать. В шкафу я нашел кучу старых напильников, изоленту и старый точильный брусок. Сделал семь или восемь заточек, решив оставлять их в жертвах. Как я мочил водителей, рассказывать не буду, я и в Афгане убивал людей, но здесь совсем другое. Мне всегда было страшно, я не хотел, но зашел уже слишком далеко и понял, что, если я этого не сделаю, меня уберут самого.

На последнем таксисте вышла промашка, вернее, все прошло как обычно, но, убегая, я заглянул в какую-то пивную. Я обычно втихаря напивался после своих дел. Взял пива, чтоб успокоиться хоть чуть-чуть, потом в сортир пошел брюки я в крови запачкал, хотел отмыть. И тут меня кто-то по башке и съездил, да еще баллон в лицо сунул. Очнулся я уже без куртки и без лопатника. Там тонн десять было, Саид передал после вокзала, заточка там еще последняя была. Слава Богу, хоть документы я тогда дома оставил. Да, цепочку еще сорвали, обидно было, но что делать. Я вернулся домой, выпил еще и тут вспомнил, что в куртке остался рубль с телефоном. Я, пока в Питере жил, в кабак один сходил, там со шмарой какой-то познакомился. Саид мне запретил по кабакам ходить, говорил, что можно только в Эрмитаж или, там, в зоопарк. Но я не слушал, хвоста-то за мной не было. Настя – так бабу звали – один раз домой пригласила. Через недельку опять в кабаке встретились, она с подругой была, с Наташкой, кажись. Я приударить решил, ну и по пьяни телефон ей на Лиговке оставил, а ее номер на рубле записал.