В человеческих джунглях, стр. 15

– Но я не насиловал никого! – протестовал Латур. – Вы можете мне поверить, шериф.

– Почему? – лаконично спросил он.

Мулен пропустил без сожаления мимо себя строй фургонов нефтяной компании, потом включил мигающий красный свет и помчался по улицам так быстро, как позволяла оживленность движения.

У Латура все больше создавалось впечатление нереальности происходящего. Он позволил вести себя и смотрел на толпу на тротуарах. Никто не кричал, но все оборачивались, чтобы посмотреть на полицейскую машину и следили за ней глазами. В толпе женщины были так же молчаливы, как и мужчины. Даже ритм улицы изменился. Ударные инструменты в оркестре замолчали и была слышна лишь приглушенная мелодия смычковых.

Келли нервно ерзал на своем сидении.

– Мне хочется знать, дадут ли нам повернуть дело, как мы хотим?

– Этого я не знаю, – ответил шериф. – И я не могу сказать, что меня это очень беспокоит. Если бы ты видел эту бедную девчонку, избитую, заплаканную, совершенно голую, лежащую на полу домика, ты, может быть, думал по-другому.

– Как те три тогда, а?

– Еще хуже, если это возможно. У нее было внутреннее кровотечение.

Мулен затормозил и остановил полицейскую машину перед госпиталем нефтяной компании. Келли и Пренгл схватили за руки Латура и вытащили его из машины.

Доктор Уолкер, официальный полицейский врач и главный врач города, стоял перед дверями одной из комнат.

– Как она себя чувствует? – спросил Мулен.

– Она поправится, – ответил врач. Он презрительно посмотрел на Латура. – Но как мог мужчина довести до такого состояния женщину? Это мне непонятно.

Латур хотел протестовать против такого обвинения, но у него слишком пересохло в горле, чтобы он мог говорить.

– Сколько времени сможем мы говорить с ней? – спросил шериф Велич.

– Две или три минуты, – ответил врач, – но не больше, она сильно страдает.

– Он неслабо ее поранил, а?

– Да, немало, – согласился Уолкер.

Велич сделал знак головой обоим помощникам, которые конвоировали Латура, и они провели его в комнату, перед которой стоял доктор Уолкер.

Со старательно причесанными и заплетенными в косы волосами, казавшаяся еще более юной и маленькой, чем она выглядела на платформе, освещенной лампами, молодая вдова убитого человека неподвижно лежала в госпитальной кровати. Ее серые глаза были лишь щелками на ее покрасневшем опухшем лице. Ей сломали нос. Доктор Уолкер и хирургическая сестра только одни были в курсе событий, то есть ее ранений и повреждений. Тело Риты было покрыто простыней и Латур был очень доволен этим. Ни за что на свете он не хотел бы увидеть его.

Старый шериф снял шляпу и представился.

– Я шериф Велич, я знаю, как вы страдаете, миссис Лакоста, и постараюсь быть как можно более кратким. Но до этого времени, когда вы заснете, я бы очень хотел, чтобы вы ответили на несколько вопросов.

Безжизненным голосом Рита ответила:

– Я попробую.

– Вы знаете помощника шерифа Энди Латура?

– Да.

– Это он произвел над вами насилие и убил вашего мужа?

– Да, это он.

Велич старался беспристрастным и спокойным голосом спрашивать:

– Если в домике было так темно в момент агрессии, как это было тогда, когда мы и приехали, как вы можете быть уверенной в том, что это был действительно он?

– Потому что как раз перед этим, как это случилось, он стал стучать в дверь и требовать, чтобы ему дали возможность войти.

– Вы сделали это?

– Нет.

– И что же произошло потом?

– Стук разбудил моего мужа, и Джек встал и вышел из своей комнаты, чтобы узнать, что происходит. – Молодая женщина пыталась говорить твердо, но слабость не позволила ей сделать это. – Тогда он выстрелил в Джека через решетку, потом вышиб дверь и накинулся на меня. И каждый раз, когда я протестовала или пыталась ускользнуть от него, он бил меня кулаками и продолжал делать то, что делал. А Джек лежал на полу около меня мертвый!

– Он вас насиловал не один раз?

– Я не знаю, сколько раз.

– Я считаю, что на сегодня этого достаточно, шериф, – вмешался врач. – Вы еще раз сможете поговорить с ней утром.

Шериф Велич надел свою шляпу.

– Один вопрос, только один вопрос. Латур утверждает, что сразу после того, как он постучал в дверь и назвал свое имя, неизвестный ему человек оглушил его дубинкой и он потерял сознание. После того, как Латур постучал в вашу дверь и вы услышали, как он назвал себя, вы не заметили какую-нибудь возню около фургона или домика?

Рита ответила категорическим тоном:

– Я ничего не слышала.

Джон Шварт ждал в коридоре госпиталя. Латур стал настаивать:

– Джон, я невиновен. Она думает, что это был я, но она ошибается. Я не убивал Лакосту и не насиловал ее. В домике было слишком темно, чтобы она могла разглядеть человека, который насиловал ее. Все, что она могла нам сказать, были лишь предположения.

Мулен добавил сухим тоном:

– И еще то, что у него было много секса!

Доктор Уолкер вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

– Это был не ты, а, Энди?

– Нет, это был не я.

Врач вынул из кармана своей белой рубашки какой-то металлический предмет и протянул его шерифу.

– Тогда, где она нашла это? Это было так сильно вдавлено в ладонь ее правой руки, что сиделки и я были вынуждены с силой разжать ее пальцы, чтобы вынуть это.

Латур внимательно осмотрел металлический предмет, лежащий на ладони шерифа, потом посмотрел на ладони шерифа и перевел взгляд на правый карманчик своей рубашки. В том месте, где он прикреплял свой значок помощника шерифа, теперь лишь было отверстие от вырванного клочка материи. Горло Латура сжалось. Прежде чем он успел заговорить, Шварт предупредил его:

– Не отвечай на этот вопрос, Энди. Ты не должен говорить ничего такого, что может послужить обвинению. С настоящего времени, я, как твой защитник, буду сам отвечать на все задаваемые вопросы.

– Как тебе будет угодно, – согласился Латур.

Глава 9

Жара и тишина царствовали в тюремных помещениях. Сидя на продавленных пружинах, опершись спиной в стену, не в состоянии спать, страшно обеспокоенный, докуривая последнюю сигарету из пакета, оставленного ему Швартом, Латур наблюдал за утренним сверкающим солнцем, высоко стоящем в небе, через слуховое окошко.

Это было в первый раз в его жизни, что он оказался за решеткой, среди задержанных. Латур теперь знал, что должен чувствовать зверь в клетке. Это было ужасное состояние. Джон Шварт сказал ему: «Не расстраивайся, мы выберемся отсюда любым способом».

– Но как это сделать?

Сигарета стала жечь ему пальцы и Латур с сожалением погасил ее. По его мнению, несмотря на весь свой опыт ведения дел в судах, у адвоката был не слишком оптимистический вид.

Латур вновь перебрал все обвинения, выдвинутые против него. Он не убивал Лакосты и не насиловал рыжую девушку. Но ночью все кошки серы, все мужчины похожи друг на друга. Каким же образом со всеми вещественными доказательствами, не считая категорического заявления Риты, можно было надеяться доказать, что он не насиловал молодую женщину, обезумевшую в темноте домика, когда Рита утверждала, что это был он. Он не мог понять, на что надеялся Шварт.

Это была трудная юридическая проблема, но очень интересная, и Латур надеялся, что Шварт сумеет найти выход из этого положения. А пока, в ожидании, одна вещь была ясна: Латур не видел этого выхода. В штате Луизиана только два преступления карались особенно строго: первым было убийство, вторым – насилие.

Латур сперва собирался постучать в дверь или по решетке своей камеры, чтобы попросить у дежурного помощника шерифа пачку сигарет, но потом решил, что черта-с-два он это сделает. Он не хотел просить об одолжении. Все, что он хотел, это поскорее выйти из тюрьмы.

Таракан пробежал по полу его камеры, потом, испуганный ярким светом и шумом голосов заключенных соседней камеры, убежал в свое убежище. Латуру даже стало жалко, что тот убежал, все-таки это была жизнь и движение. Глухой шум от работающих насосов на нефтяных промыслах, завывание сирен в порту, а также музыка на улице Лафит перестали быть слышны. Это время, между начинающейся зарей и полным днем было, как говорят, часом наживы. С этого момента до открытия трибунала простой полиции, ночные дежурные помощники шерифа устремлялись на улицы, чтобы подобрать нетрезвых бродяг и уличных девок, чтобы скрыть их от людских взоров, а на самом деле для того, чтобы получить проценты, которые получала контора шерифа. Каждый раз, когда судья Блекли назначал штраф в десять долларов какому-нибудь пьянице или уличной девке, часть этого штрафа оказывалась в карманах шерифа Велича.