Неоновый дождь, стр. 58

— Что вы имеете в виду?

— Резню в Май-Лае. Вам стыдно за своего сына. Или за вьетконговцев, которые заставили его установить эти мины.

— Нет.

— Да. Оторвите это от себя и взгляните на свету. Он попал в плен в окрестностях Пинквилля, и его заставили заминировать те рисовые поля. А потом люди сержанта Келли подорвались на этих самых минах на пути в Май-Лай.

Он положил апельсин и нож на стол. Ладони плашмя лежали на столешнице. Глаза часто моргали, а на шее было видно, как пульсировала кровь. Кожа с ровным, глубоким загаром была покрыта солнечными бликами от лучей, проникающих сквозь крону дуба.

— Я извинился перед вами. Я глубоко сожалею о том, что с вами случилось. Но вы не имеете права так поступать.

— Вы знаете, что с ним сделали?

Край одного синего глаза задрожал.

— Да.

— Они сунули его головой в клетку с крысами.

— Я знаю. Он не любил армию. Собирался поступить в медицинскую школу. Но он никогда ничего не боялся.

— Держу пари, что он был прекрасным молодым человеком, генерал. Один мой друг с Мэгезин-стрит знал его. Сказал, что ваш сын был первоклассным парнем.

— Я больше не хочу говорить об этом, если не возражаете.

— Хорошо.

— Ваш начальник... вы говорите, он хороший человек?

Он взял апельсин и рассеянно срезал с него кусочек кожуры.

— Да.

— Он позаботится, чтобы вас восстановили?

— Возможно.

— Уверен, что он человек, который держит свое слово. Через сколько времени они придут сюда?

— Сегодня, завтра. Кто знает? Зависит от того, кто примет на себя юрисдикцию. Почему бы не пойти им навстречу?

— Мне кажется, не стоит.

— Вам следует знать, что сейчас они уже взяли Уайнбюргера. Он продаст вас за несколько пенни.

Он зажег сигарету. Дым клубился вокруг мундштука. Он перевел взгляд на тени деревьев.

— Ну что ж, похоже, это не в вашем стиле, — сказал я, поднимаясь из-за стола. — Сейчас я уйду. Почитайте о святом Иоанне Крестителе. Это будет долгая ночь, генерал. Не старайтесь пережить ее, принося извинения. Там хорошо обращаются с джентльменами, но мертвых ценят мало.

Я пошел обратно на остановку трамвая на Сент-Чарльз-авеню. Раскидистые дубы затеняли дорожку для прогулок, ветер шелестел газетами в киосках на перекрестках. Трамвайные пути цвета меди блестели и слегка подрагивали под тяжестью грохочущего вагона, который был еще далеко. Ветер был сухой, пыльный, длинный жаркий день догорал, и в воздухе едко пахло паленым, когда провода искрили над проходящими трамваями. Над головой, тускло поблескивая паром, плыли облака, пришедшие с залива, оттуда, где солнце уже погружалось в темно-пурпурную грозовую тучу. На остановке рядом со мной ждала трамвая пожилая черная женщина с цветастым зонтиком, перекинутым через руку.

— Вечером будет сильный дождь, — сказала она. — Сначала всегда жарко и ветер сильный, потом как будто рыбой запахнет, а потом над моим маленьким домиком начинает молния скакать.

Она улыбнулась своей шутке, взглянув на меня. Я помог ей зайти в трамвай, полный чернокожих, которые работали в обслуге в Гарден-Дистрикт. Мы сели рядом на деревянное сиденье на задней площадке вагона, и он, гремя, поехал под деревьями вдоль прогулочной дорожки, мимо витых железных балконов, придорожных кафе, стоявших перед гостиницами, зелено-голубых лужаек, на которые теперь легли полосатые тени, мимо крылец с мраморными колоннами, где офицеры Конфедерации, привязав лошадей, когда-то распивали бурбон со своими дамами. Над заливом послышался долгий раскат грома, похожий на залп старинной пушки, стреляющей затухающей серией. Чернокожая дама в замешательстве покачала головой и громко цокнула языком.

Эпилог

Меня восстановили на работе в управлении без всякого дисциплинарного взыскания, если не считать выговора за избиение Нейта Бакстера. За два дня мне позвонили поздравить не меньше полудюжины полицейских. Что-то никого из них не было слышно, когда я был под подозрением. Я обнаружил, что не готов вернуться к работе, потому что мой ящик письменного стола с собранием всяких ужасов и горя, должно быть, пропал без вести в старом здании на Бэйсин-стрит, в котором когда-то продавали рабов с аукциона и устраивали петушиные бои. Я взял двухнедельный отпуск, и мы с Энни поехали в Кей-Уэст, где гуляли вдоль берега по улицам, усаженным фикусами. Здесь когда-то жили Эрнест Хемингуэй и Джеймс Одюбон. А мы ныряли у Семимильного рифа, где вода была такой зеленой и прозрачной на тридцать футов вокруг, что можно было сосчитать песчинки на ладони, похожие на бриллиантовую крошку, ловили морских окуней и других рыб, ели вареных креветок и крошеных мидий, сидя на пристани, где пришвартованные лодки ловцов креветок поднимались на волнах, стукаясь бортами.

Когда пришло время возвращаться на работу, я написал заявление о еще одной неделе отпуска.

Наконец отпускные дни кончились. Лето догорело, ветер рассеял жару над заливом, голубое небо стало темнее, у деревьев потемнела листва. Упрямые мальчишки все еще пытались играть в бейсбол на песчаных площадках, но каждое утро становилось все холоднее, солнечный свет был теперь золотисто-теплым, а после обеда с марш-площадок высших школ доносились громкие звуки военных оркестров. Я пришел в управление Первого округа в восемь утра того дня, когда должен был вернуться на работу, заполнил запрос на выплату фондовых денег при отставке и расписался.

Но кое для кого война еще продолжалась. Капитан Гидри спорил со мной, убеждая, что я должен восстановиться. Но реабилитация ценна только тогда, когда заинтересован в сведении счетов. Я думаю, что к тому времени я уже усвоил, что счет регулируется сам собой. Ты просто стараешься удержаться под жестоким обстрелом, а потом случайно оглядываешься и с приятным удивлением замечаешь, что цифры на табло ползут вверх.

Клит умчался на своем «додже», будто весь город был охвачен огнем. Он сложил два чемодана, подделал подпись своей жены на чеке на их совместном счете и бросил свою огромную машину с открытыми передними дверцами в аэропорту. Спустя месяц я получил от него открытку из Гондураса. На ней была изображена пирамида майя в Гватемале.

Здорово, Седой!

Привет с земли Бонго-Бонго. Хотел сообщить тебе, что я перестал пить и работаю сейчас в компании «Мэриноллс». Я не тот, что был. Угадай, на кого здесь самый большой спрос? Тот, кто понимает инструкцию к пистолету, автоматически становится капитаном. Они просто дети. Какой-нибудь парень с коробкой очищающего лосьона способен захватить целую страну.

Встретимся при следующей инкарнации,

К.

P. S. Если увидишь Лоис, передай ей, что я прошу прощения за то, что бросил ее. Я оставил в ванной свою зубную щетку. Хочу, чтобы она была у нее.

Я вложил деньги, полученные при отставке, на организацию бизнеса по прокату лодок и по торговле наживкой для рыбы в Ныо-Иберия и переправил свой плавучий дом из Нового Орлеана через город Морган в залив Тек. Последние несколько миль пути в Нью-Иберия мы с Энни плыли на нашей лодке, ели лангустов etouffee [33] наблюдая, как расходящаяся волна скользит к берегу, вдоль которого стояли дубы и кипарисы, как подкрадывается к нам вчерашний день — как чернокожие рыбаки в соломенных шляпах с тростниковыми удочками ловят пучеглазых окуней, как сквозь деревья медленно поднимается дым от костров, как толпятся молодые ребята в кафе городского парка, где подают жареную рыбу и вареных крабов, как кружатся в небе красные листья и опускаются на поверхность воды, словно что-то шепча. Это была та Луизиана, в которой я вырос, уголок земли, который, казалось, никогда не изменится и в водовороте событий которого никогда не происходило государственной измены и время шло своим чередом. Опрокинутое небо было таким непроницаемо синим, что об него можно было зажечь спичку, а желтый свет — таким мягким, что, казалось, он вызрел внутри могучего дуба.