Щекочу нервы. Дорого (сборник), стр. 1

Андрей Дышев

Щекочу нервы. Дорого

Повесть

Юдин с напряженным вниманием смотрел, как Мила листает рекламный буклет со скрипуче-резиновыми мелованными страницами. Лазуритовое море выплескивалось с них на зеркальный столик.

– Может, в Таиланд? – спросила она, и ее перламутровый ноготок уткнулся в пальму, похожую на горящий зеленым пламенем факел.

– Мне надоели вонючие слоны и наглые обезьяны, – ответил он ледяным голосом.

В Таиланде они были три месяца назад. Вонючих слонов и наглых обезьян он видел там лишь издали, они никак не могли ему надоесть. Ему надоела жена. Окончательно. Бесповоротно. До краев терпения. Мало того, он почувствовал, что она начинает потихоньку приучать его к своим желаниям, начинает навязывать ему свою волю. Это были опасные симптомы. Впрочем, опасные – слишком громко сказано. Юдин не позволит ей поднять голову и ни на йоту не утратит власти над женой. Потому что она – ничто. Человечек, от которого ничего не зависит в их семье. Она ничего не может. Она не родила ему ребенка, не заработала денег, не сделала карьеры, не стала актрисой, фотомоделью или на крайний случай мелким начальником. Полнеющая и быстро стареющая женщина.

Он смотрел на ее ухоженные руки, на отливающие ракушечным перламутром ногти. И это тоже – его заслуга. Его деньги облагораживали заурядную внешность Милы. Она, как давно повелось в их семье, попросила у него денег на маникюр. А он ей ответил: «А ты попробуй быть красивой без денег. Возьми естественную красоту у природы. Сядь на диету, начни бегать в парке, купайся в проруби». Он вволю поиздевался над ней перед тем, как дать деньги, и хорошо видел, что его слова достигают цели, причиняют ей унижающую боль. Но не возмущалась, терпела. Знала кошка, чье мясо съела…

И Юдин дал себе зарок, что никогда больше не поедет с Милой в отпуск. Он и только он будет распоряжаться собой, придумывать себе развлечения и выбирать удовольствия. Ибо он хозяин, кормилец, лидер – словом, бог и царь для этого жалкого и слабого существа… Мила перевернула страничку. Он смотрел на жену исподлобья, с тоскливым ожиданием очередной попытки проявить требовательный каприз. Ему доставляла удовольствие эта игра, и он ждал, когда она снова заговорит, чтобы ответить ей насмешливо и высокомерно.

Мила рассматривала большую фотографию пронзительно-синего залива, стиснутого горячими желто-коричневыми холмами. Наверняка там американцы снимают пейзажи, которые потом выдают за марсианские. В Шарм-Эль-Шейхе они отмечали прошлый Новый год, это была идея Милы. Юдин чувствовал себя идиотом, прогуливаясь в плавках по пляжу. Его генетическая память пребывала в панике, ей не хватало мороза, сугробов и пахнущих свежей хвоей елок. Но Миле там очень понравилось. Особенно ее впечатлило, как курчавый, со сверкающими жуликоватыми глазенками арапчонок, прибиравший в номере, скручивал из полотенец белых лебедей.

– В Шарм-Эль-Шейх ты, конечно, не хочешь, – сказала жена, почувствовав, какое мощное противодействие для нее подготовлено. – Тогда, может быть, на Канары? Да! Я хочу на Канары!

– А ты заработала на Канары?

Она молча опустила глаза, делая вид, что читает список услуг и расценок. Вопрос без ответа. Вопрос – напоминание. Вопрос – хлыст. Мелованная страничка дрожала в ее пальцах. Лет пять назад все было иначе. Юдин служил авиационным техником в умирающей подмосковной воинской части, и эта служба не была нужна ни родине, ни семье, ни ему лично. Она вообще никому не была нужна, даже командиру части, обрюзгшему полковнику, который продал на металл все, что пожелали купить китайские предприниматели. Юдин с Милой несколько лет сидели без денег, жили в тещиной квартире. Теща, злобная и жадная лупоглазка, похожая на железнодорожный семафор, скрещивала руки на своей высохшей груди и отрывисто выплевывала одни и те же слова: «И долго это будет продолжаться? Долго ты собираешься сидеть на моей шее?» Мила заблаговременно исчезала в закоулках большой, темной, пахнущей мастикой для полов квартиры, чтобы не предавать Юдина открыто. Потом, оставшись с Юдиным наедине, хлопала глазами, до отвращения сильно смахивая на мать, и фальшиво сокрушалась: «Неужели она так и сказала? Я обязательно с ней поговорю! Я ей все выскажу!»

А потом вдруг его брат Виктор тихо и быстро приватизировал занюханный заводик по производству арматуры, где служил военпредом, подмял мелкие, раскиданные по городу цеха и склады и выставил счет должникам. В качестве вышибалы принял на работу Юдина, который уволился со службы за один день и стал стремительно прибавлять в весе. Периферийные должники, напуганные тугим животом и уголовным сленгом Юдина, расплачивались быстро и чем могли. Если не было денег, отдавали подержанные иномарки, дачи, строительные материалы. Через год Юдин въехал в четырехкомнатную квартиру, отобранную у обанкротившегося бизнесмена за долги, занял загородный дом другого должника и сел за руль навороченной «БМВ». Но высшее удовольствие доставили Юдину новые отношения с тещей. В меду захлебывалась его душа, когда теща униженно лебезила перед ним: «Сашенька, а что ты хочешь на ужин? Что тебе приготовить такого, чтобы тебе было вкусно? А давай я твои носочки постираю!» И Юдин, протягивая теще ногу, смотрел, как она, раскорячившись перед ним, бережно стягивает с его ноги носок, и думал: «По-другому запела, поганая старуха?» Или, например, он приезжал к ней в гости, обедал, а потом сразу же надолго занимал туалет. Просидев там изрядно, он выходил и объявлял: «У вас, Зинаида Викторовна, сегодня был на редкость вкусный борщ!» Тем самым он обрекал тещу на тяжкие и мучительные размышления о том, почему зять пришел к такому выводу, сидя на унитазе.

Вся его семейная жизнь с тех пор стала реваншем, восполнением вычерпанного до дна достоинства, замасливанием былых унижений. Юдин не мог насытиться. Слаще секса стали обыкновенные разговоры с женой, когда она, с отчаянием щадя свое самолюбие, просила у него денег. «Скажи «гав!», – требовал Юдин, зажав в пальцах и высоко подняв несколько крупных купюр. «Гад!» – отвечала жена, ловко смазывая последнюю букву. «Плохо! Еще разочек!» – требовал Юдин. «Гад!» – звонко повторяла жена, по-собачьи безвольно свесив руки над грудью…

– А если в Испанию, Саша? Бой быков, красное вино, лазурный берег?

– Пошлятина! – Юдин закатил глаза под потолок, который подпирали нежными плечиками лепные амурчики. – Небоскребы стоят по границе пляжа. Над головой грохочет хайвей. Я чувствовал себя там цирковым дельфином во время представления… У тебя запросы провинциальной дурочки, падкой до любой рекламы.

Мила застыла на мгновение, обида парализовала ее. Но замереть, застыть – значило показать, что обида достигла цели, усвоена, растворена где-то в пульсирующей аорте. Она попыталась вести себя так, будто Юдин сказал ей что-то приятное. Повела плечом, склонила голову набок, неловко поправила упавшую на лоб челку. Юдин обратил внимание, что у нее полные руки. И зачем она купила это дурацкое платье в стиле ретро, без рукавов и с наглухо закрытым воротом? Разве можно такие руки выставлять напоказ? Мила неудержимо полнеет. Это первый признак приближающейся старости. Замедляются обменные процессы, тело становится менее подвижным, и под кожей начинают разбухать комочки жира, похожие на желтые грозди недозрелых куриных яиц. Какая гадость! Юдин представил на ее месте тонкую, как осока, нимфеточку, только что сошедшую с модельного подиума. Заманчиво. Однако… Многие коллеги Юдина, поднявшиеся на бизнесе, поменяли стареющих жен на полупрозрачных фотомоделей. Какой-то болезненный бум – все новое, все дорогое, все престижное: машина, квартира, костюм, зажигалка, мобильник, собака, жена… Но Юдин удержался от столь радикальной хирургии, стареющую жену вырезать из жизни не стал. А зачем? Для качественного секса вовсе не обязательно иметь красивую жену, все плотские радости можно найти в ночных клубах. Зато стареющая, бездетная, безденежная и накачанная комплексами вины жена блестяще оттенит мужское лидерство, его монопольное право на власть в семье. А молодость и красота – это сильное оружие, против них нужны сверхмощные аргументы, особенно большие деньги, особенное обаяние, любовь и мужественность, с которыми у Юдина были проблемы.