Сын Авонара, стр. 86

– Кое-кто рассказал им, когда они приехали из Гренатты. Кое-кто отвел их туда. – Каждое слово давалось ему с трудом. – Это был тот же человек, кто рассказал им о тебе все, рассказал о принце, о том, куда вы с ним поехали, о Валлеоре. – Паренек так сильно пнул камень, что тот улетел под деревья, вспугнув трех оленей, промчавшихся в лунном свете через дорогу.

Я положила руку на плечо мальчика.

– Паоло, иногда мы ошибаемся в людях, и нас больно ранит, когда они оказываются не такими честными, как мы думали. Но важно знать правду, особенно если сама жизнь зависит от того, кому именно мы доверяем. Тот, кто все рассказал им, был твоим другом?

Паоло кивнул и произнес так тихо, что я едва расслышала его.

– Это сделал Якопо. Шериф сказал, должно быть, они заставили его.

Нет. Это не так. Предатель Роуэн, а не Якопо. Это шериф встречался с зидами в Гренатте, разговаривал и шутил с ними. Они сказали, он очень им помог. И еще была пуговица, и рассказ Терезы о лейранине в темном мундире с блестящими пуговицами, он гнался за нами по лесу, он был в Юриване…

– Кто им рассказал? – Я взяла Паоло за подбородок и заставила посмотреть мне в глаза, готовая, если он повторит свои слова, в лучшем случае кричать, что он ошибся, в худшем – что он сам орудие злодеев, отказываясь верить ему, даже если собственное сердце и душа будут подтверждать правдивость его слов.

– Это был Якопо. – Он не отводил глаз, словно понимая, что он сам – лучшее доказательство. Его худое грязное лицо отображало только скорбь и искренность, заставляло меня признать, как ужасно я ошибалась.

Я намеренно не вспоминала о десяти годах наблюдений за Роуэном, доказывающих его исключительную честность. Вовсе не неоспоримые доказательства убеждали меня в его вине, можно найти сотни объяснений оторванным пуговицам и светловолосым лейранам. Но я прислушивалась только к собственному оскорбленному самолюбию, видела только ненавистную эмблему на его мундире. Даже его угроза привлечь к ответственности Якопо и Паоло была сознательно завуалированным предостережением.

Все было так очевидно теперь: ночь пиршества на лугу, ночь Поиска зидов, налетевших, словно летняя гроза. У Якопо разболелась нога, я явственно видела его сидящим с трубочкой на каменной изгороди между лесом и Данфарри. Далеко от деревьев. Далеко от дома. На следующее утро он передумал говорить с шерифом. Он отказывался верить в реальность наших переживаний на горе, требовал сказать, к кому я еду, даже хотел знать имя, задавал вопросы, ответы на которые ему ни к чему было знать. Откуда он узнал, что я в Монтевиале? Как он оказался на улице Текстильщиков? Я зажмурилась, словно так снова могла уйти от правды, но все, что я видела, – старый морской мундир Якопо, темно-синий с медными пуговицами, он носил его не снимая, после того как вернулся со службы домой.

Д'Натель увел нас на поляну далеко от дороги, и пока мы устраивались на ночь, я вспоминала записку, оставленную утром для Якопо. Я не только сообщала о нашем отъезде из Монтевиаля, но и говорила, что Роуэн обвинил его в связи с убийцами. Будет ли Якопо полезен зидам после разоблачения? Допустят ли они, чтобы Роуэн рассказывал всем, кто они такие? Мое отвратительное высокомерие убило и Якопо, и Роуэна.

На следующее утро, за чаем и беконом, Паоло, а не Якопо стал главным предметом обсуждения. Баглос заявил, что мальчишка нам не нужен и он может отправляться на все четыре стороны.

Я и слышать об этом не хотела. Страх, укоры совести и жесткая земля вынудили меня провести бессонную ночь, я была раздражительна и нетерпелива.

– Нам придется либо везти его в Данфарри, где есть люди, способные позаботиться о нем, либо взять его с собой. Ребенок на дороге, один…

Пока скорбный Паоло седлал лошадей и навьючивал на них сумки, я пояснила Д'Нателю и Баглосу, что случается с детьми, которых никто не опекает. Местные власти подпишут бумагу, где сказано, что ребенок будет получать содержание в обмен на труд до тех пор, пока ему не исполнится шестнадцать. Иными словами, он будет работать целыми днями от зари до зари, и поскольку хозяину не нужны дети старше шестнадцати, таких работников морят голодом или дают непосильные задания, которые калечат детей. Многие умирают, не дожив до шестнадцати. А у такого далеко не здорового ребенка, как Паоло, вообще не будет шансов.

– У нас нет времени везти его в деревню, – заявил Баглос. – Нам нужно найти Ворота.

– Нет. Возвращаться назад опасно. – Я была пока не готова рассказать о масштабах своей глупости.

– Значит, мальчик останется с нами, – просто подытожил принц, отметая возражения Баглоса и снимая груз с моего сердца.

Когда я сообщила Паоло, что он будет путешествовать с нами, пока не подвернется возможность отвезти его в Данфарри, мне показалось, он стал на пядь выше.

– Но тебе придется отрабатывать содержание и слушаться всех нас беспрекословно.

– Все, что прикажете, обещаю.

– Дорога будет небезопасна, но ты уже выказывал в прошлом свою храбрость, и теперь мы ожидаем от тебя не меньшего. И самое главное, ты услышишь и увидишь многое, о чем никому нельзя рассказать, ни теперь, ни впредь. Наши жизни, и твоя тоже, будут зависеть от твоего молчания. Думаю, ты понимаешь, о чем я. Ты готов?

Паоло заулыбался и закивал головой, пожалуй, он впервые был близок к тому, чтобы сказать «спасибо».

– Для начала, – продолжала я, – возьмешь на себя лошадей. Баглос очень не любит возиться с ними, а у тебя, я знаю, хорошо получается.

Пока я пересказывала Баглосу наш с Паоло разговор, мальчик обхватил руками шею моего чалого и уткнулся в коня лицом. Пусть из всего этого выйдет хоть что-нибудь хорошее.

Мы ехали к Триглеви всего два дня, а все животные уже стали лучшими друзьями Паоло. Они при каждом удобном случае обнюхивали его шею, карманы и узкие ладошки, а ему было достаточно прищелкнуть языком, и лошади были готовы делать все, что от них требуется. Скоро мне уже казалось, что мальчик умеет читать мысли животных так же легко, как дж'эттаннин. На третье утро путешествия, когда Паоло помогал мне сесть в седло, я пожаловалась, что чалый плохо понимает мои команды. Паоло спросил, отчего я не называю коня по имени, тогда тому было бы легче. Когда я ответила, что не знаю его имени и у меня не было времени придумать его, мальчик уставился на меня с презрительным недоверием.

– Его зовут Огненный Шип. Не понимаю, как этого можно не знать.

– А как зовут коня принца?

– У него пока что нет имени. Он выбирает. – Я не совсем поняла, идет речь о принце или о его коне. – Третьего зовут Полярная Звезда. – Подходящее имя для скакуна Проводника.

– А твоя лошадь?

Паоло вспыхнул, похлопывая по шее свою кобылку.

– Молли. Она всего лишь хромая лошадка. Вроде меня.

Мы держали путь на запад.

28

Через три дня быстрой езды мы выбрались из лесов и оказались в каменистых холмах западного Лейрана. Это был суровый край, подверженный резким переменам погоды, с одинокими бедными селениями и землями, пригодными только разве что для выпаса овец. Я охотно верила, что именно здесь и жил Автор. В своем дневнике он жаловался на непредсказуемую погоду и каменистые почвы, которые так труд о обрабатывать, что он был вынужден продавать свой талант, чтобы прокормиться.

Выехав из леса, мы тут же принялись расспрашивать в каждом доме, каждой деревне, где может находиться Йеннета, рядом с которой находились развалины. Деревеньки такого размера, как Йеннета, редко обозначались на картах, и даже те, кто слышал о ее существовании, имели смутное представление о ее местоположении. Один сказал, что это на севере, другой – что деревня находится строго на восток от того места, где Гленавен впадает в Дан. Третий сказал, что там нет никакого разрушенного замка, а деревня стоит рядом с каменоломнями. Странствующий медник, которого мы встретили у придорожного колодца, оказался самым осведомленным. Он сказал, что бывал в Йеннете.