Сын Авонара, стр. 77

– Баглос считает, там был яд зидов. У Д'Нателя была такая же рана.

Тенни как-то странно посмотрел на принца.

– Вы очень сильно помогли мне, сударь. Провели меня сквозь самое страшное. Сложно вспомнить, как именно, – голос его дрогнул, – но я так благодарен вам.

Д'Натель молча склонил голову.

Кэт выказывала Тенни свое особое расположение. Она приносила ему еду и чистое белье, болтала с ним, когда он просыпался, тихонько сидела рядом, когда он спал, и сосредоточенно щупала его лоб, нет ли жара. Она ругала его, когда он слишком долго оставался на ногах, требуя, чтобы Д'Натель или Баглос помогли ей уложить пациента в постель, и держала его за руку, когда он засыпал, «чтобы господину не снились плохие сны». В свою очередь, Тенни был пленен Кэт и зачарован ее своеобразным взглядом на мир.

Но как бы быстро он ни поправлялся, я не могла строить предположений о том, когда он будет в состоянии ехать. Должно быть, он почувствовал мое беспокойство в то утро, когда я поделилась с ним догадкой, что путь к Воротам Изгнанников запечатлен на той самой схеме, над которой мы с Кейроном бились больше года.

– Тогда ты должна ехать за ней.

– Как только…

Он приложил палец к моим губам.

– Нет. Как бы мне ни хотелось снова стать двадцатилетним, одного желания не достаточно. Мы в Виндаме много говорили о чувстве реальности, и я помню одну молодую особу, заявлявшую, что она совершенно не понимает, как люди отказываются любить себя такими, какими их задумала природа. «Нужно радоваться мудрости преклонного возраста, – говорила она, – ведь она гораздо важнее природной силы юности».

– Нечего вспоминать юношеские глупости.

– Она была права. Пока вы путешествуете, я буду сидеть здесь. Тереза с Кэт окончательно испортят меня. У меня будет еда, вино, изобилие книг и бумаги и громадный запас чернил. О чем еще мечтать? Когда все прояснится, пошлите весточку моему отцу. Недавнее доказательство моей смертности убедило меня, что я должен его навестить. А потом я снова найду вас. И ни бог, ни демоны не остановят меня.

24

– …Погиб уже десять месяцев назад. Наш единственный ребенок. Я должна рассказать мужу. Прошу, ваша милость.

– Ты говоришь, муж служит в арсенале? – Стражник покосился на черную ленту у меня на рукаве и понимающе кивнул. Судя по числу черных лент на рукавах жителей Монтевиаля, каждый потерял на войне сына, брата или мужа.

– Да, сударь. Он ремесленник. С честью служит самому королю. А наш Тевано был легионером, не просто солдатом. – Я разрыдалась и закрыла лицо передником, чтобы юный стражник не заметил обмана. Один из его товарищей, человек средних лет с густой рыжей бородой, внимательно смотрел на меня со своего поста с другой стороны приземистой дворцовой башни.

– Ладно. Проходи. Но только до арсенала и сразу обратно.

Я поклонилась и быстро прошла под мрачной аркой ворот, старательно отворачивая лицо от рыжебородого стражника. Может быть, не стоило входить через те же ворота, через которые мы с Кейроном входили почти каждый день в течение двух лет.

Оказавшись за углом башни, я свернула с дорожки, ведущей к арсеналу, и направилась в мастерские, которые Кейрон использовал для нужд Хранилища Древностей. Первый раз за десять лет я приближалась к дворцу лейранских королей с радостным, а не дурным предчувствием. Даже хлопающие на ветру алые знамена, означающие, что Эвард дома, не могли заставить меня замедлить шаг, когда я ступила на вымощенную кирпичом дорожку, отделяющую парадную часть дворца от хозяйственных каменных построек.

Следующая задача – узнать, жив ли кто-нибудь из прежних работников Хранилища. Все, кто работал с Кейроном, любили и уважали его, но их всех приговорили к «очищению», дорогостоящему и унизительному обряду, и я сомневалась, что найду здесь знакомых, тем более сочувствующих и незапуганных. Хуже того, когда я пересекла посыпанный гравием двор, то обнаружила в мастерских Хранилища шумную ораву потных скорняков.

– Чего тебе? – спросил бородатый работник, опуская свернутые в рулон шкуры на землю в трех шагах от того места, где я застыла в смущении. Из этой темной вонючей берлоги, где лупили молотками, резали, сшивали, выйдут горы седел, упряжи и сапог, необходимых Эварду для войны с Искераном.

– Я принесла записку секретарю Хранилища Древностей, – сказала я. – И не стала спрашивать, где оно находится. Потому что, когда я приходила с поручением в последний раз, оно было здесь.

– Похоже, ты давненько приходила сюда или просто заблудилась. Я работаю здесь уже восемь лет.

– Куда же они переехали? Моя хозяйка наверняка побьет меня, если я не передам записку.

– Хранилище, говоришь? – Скорняк поскреб седую бороду. – Что-то незнакомое. – Он задумался. Он понятия не имел, о чем я говорю.

– Там занимаются старьем, свезенным отовсюду: статуями, столами, доспехами, инструментами, надгробиями и прочим.

– А… Вроде как военные трофеи?

– Да. Да, именно.

– Наверное, это те парни из подземелья.

– Подземелья?

– Ага. Так мы их прозвали. Сидят внизу, словно кроты. Обойдешь этот дом, увидишь лестницу в подвал.

Спустись вниз, там покричи. Эти кроты, наверное, те, кто тебе нужен, – он добродушно улыбнулся мне почти беззубым ртом, – если, конечно, не решишь, что парни вроде нас все-таки получше.

Я улыбнулась мокрому от пота работнику.

– Не сегодня. Но если я найду того, кто мне нужен, значит, ты спас мою шкуру, этого я не забуду.

– Отлично. – Он взвалил свою пахучую ношу на широкие плечи и вошел в шумную мастерскую.

Когда я отыскала лестницу вниз, то увидела, что ступени ее засыпаны листьями, ветками, обломками кирпичей, а дверь внизу лестницы выглядела так, словно ее ржавые петли не смазывали со времен Освобождения. Я осторожно спустилась по крошащимся ступеням, с трудом отворила тяжелую дверь и вошла.

При виде темного и пустого коридора все во мне сжалось. «Здесь нет демонов», – говорила я себе, не вполне веря собственным словам. Единственным звуком, кроме звука моих шагов, было равномерное постукивание, доносящееся из дальнего конца, уводящего все ниже прохода. Я на цыпочках миновала черный провал, двигаясь к источнику звука. Бледный свет лампы сочился из двери слева от меня. Постукивание прекратилось, и я осторожно заглянула в дверной проем.

Темноволосый человек склонился над столом, заваленным инструментами, засыпанным пылью и обломками камня. Небольшая комната была забита горами ящиков, старыми книгами, кучами свернутых манускриптов, на полках теснились бутылки, банки, тряпки, расписанные горшки и коробки всех форм и размеров. Облупившаяся картина лежала на полу рядом с резной деревянной лошадкой, которой могло быть лет восемьсот. Из Искерана, я знаю. Лошади были священными животными искерских богов. Человек за столом поднял маленький молоточек и снова застучал.

– Прошу прощения, – произнесла я.

Он развернулся, со стуком уронив молоток. Небольшого роста, смуглый, с черными кучерявыми волосами, лишь недавно начавшими седеть. Носом, ртом и узким подбородком он смутно напоминал крысу.

– Расин!

Человек сощурился, нахмурясь.

– Кто здесь? Пожалуйста, выйдите на свет. Я не вижу в темноте, хотя те, кто выдает мне ламповое масло, кажется, думают иначе.

Я вошла в комнату и тут вполне насладилась незабываемым ощущением – когда мужчина при виде тебя падает замертво. «Когда-нибудь, – говорила я себе, обнюхивая горшки Расина, в надежде найти воду или вино, – кто-нибудь будет приветствовать тебя обыденным: „Привет, Сейри, как дела?“ Я решила, что содержимое широкой зеленой крынки не ядовито, и побрызгала из нее Расину в лицо. Потом опустилась на пол, пока он бормотал что-то и мотал головой, хватаясь за ножку стола.

– Моя госпожа! Прошу прощения. Я… это же просто… Я не… Я думал… – Он открывал и закрывал рот, словно рыба.

– Прости, что напугала тебя. Бояться нечего. Нет ничего противозаконного в том, чтобы поговорить со мной. За меня поручился король, я не бежала.