Сын Авонара, стр. 55

– Список тех, кто ушел…

– Что?

– Не могу поверить. Ты права. Кейрон был прав. Теперь это очевидно. – Глаза блестели за стеклами очков. – У Ферранта был список всех студентов, которых он когда-либо учил. Сотни имен. Под каждым именем был список пройденных предметов, названия написанных статей, темы исследований и тому подобное. Он вечно просил меня найти, кто работал над битвой на Мысе или писал на тему хоннекского вторжения. Однажды, просматривая листы, я наткнулся на три списка, где встречалось имя Кейрона. Два были типичными, один из студенческих времен, когда Кейрон впервые приехал в Юриван, второй из времен его археологических исследований, когда с ним познакомился Мартин. Но в третьем не было ничего, кроме какой-то пометки у имени. В том списке было еще несколько имен, некоторые с той же пометкой. Я расспросил Ферранта об этих записях, он сказал лишь, что это список тех, кто ушел. Глупец, я так ничего и не понял. Ставлю лягушку против слона, там были дж'эттанне. Вот тебе и ответ.

– Но мы не можем рисковать, возвращаясь туда. – Разочарование было огромно. Быть так близко…

Тенни взял меня за подбородок своими костлявыми пальцами.

– Неужели ты все-все забыла? Хоть я и не обладаю интеллектом Кейрона, мудростью Мартина, чутьем Юлии, у меня тоже имеется один талант. Проклятые глаза видят не так хорошо, как прежде, но голова, которой они принадлежат, все та же.

– Твоя память!

– Четыре имени: Лазари, Бруно, Келли и Селина.

– А был хотя бы намек, где можно найти этих людей?

– Не в том списке. Бруно и Селина мне никогда больше не попадались. Но до последнего времени некто по имени Лазари часто писал из Калламата. А Келли… – Казалось, он сейчас лопнет от волнения. – Да, рядом с университетом, но не знаю, где именно, есть лавка, торгующая травами. Раз в год Феррант получал небольшую коробочку с редкими травами, их отправляли в Вердильон для лечения подагры своего старого повара. Тот говорил, что таких трав нигде не достать, а у этой Келли, кажется, талант находить что угодно.

– Она здесь, в Юриване! – Я вскочила на ноги, не в силах сдерживать волнение, хотя рассудок твердил мне, что мы не сможем отправиться туда прямо теперь. Даже если бы лавку можно было легко найти, если женщина еще там, мы не могли покинуть наше убежище. Близилась ночь. Зиды начнут поиск. Даже Д'Нателю пришлось войти в дом, он уселся в углу и принялся протирать кинжал и меч полой мокрой рубахи. – Интересно, в этом домишке когда-нибудь жили люди, любившие друг друга так, что это поможет сдержать зидов? – спросила я.

– Не знаю обо всех, кто тут жил, – ответил Тенни. – Но однажды здесь останавливалась семья. Кейрон лечил их от чумы. В это окошко за ним подглядывал Мартин.

– В это? – Я широко распахнула ставни и облокотилась на мокрый подоконник грубо вырубленного окна. Вглядываясь в темный лес, я, вспоминая, снова услышала голос Мартина, рассказывающего о странном и диком зрелище, представшем перед его глазами, когда молодой чародей занимался своей магией, спасая умирающую семью. Кейрон был здесь, в этой комнате, работал, отдавал часть себя. Я по-новому глядела на грубые стены, грязный пол, холодный очаг, деревянную крышу, словно эти доски и зола могли показать мне отражение прошлого, его… о боги, его лицо. В этот миг меня пронзила такая острая боль, что я едва не закричала.

– Знаешь, он оставался со мной. В моей голове, все это время. – Тенни сидел на грязном полу, устало привалившись к стене, и вертел очки в тонких пальцах. Д'Натель наблюдал за нами из своего угла, Баглос сидел рядом, вслушиваясь в наш разговор и шепча принцу на ухо. – Иначе я сошел бы с ума. Я хватался за него, как тонущий за соломинку, хотя то, что сделали со мной, было ничем по сравнению с тем, что они сотворили с ним. После всего они решили прикончить меня мечом. Полагаю, я был следующим после Мартина и Юлии. Я рассказал им все, что знал, в первый же день, сказал все, что они хотели услышать, подписал везде, где они велели мне подписать. Наконец я впал в беспамятство, веря и надеясь, что уже никогда не очнусь.

Он обхватил длинными руками колени.

– Там был охранник, он так и не назвал своего имени. Ты же помнишь, как нельзя было пойти куда-нибудь и не встретить ни одного из «закадычных друзей» Танаджера. Это правило работало даже в гнусных подземельях нашего гнусного правителя. Вместо того чтобы отдать могильщикам, этот человек перенес нас двоих в дальний подвал. Он делал для нас все, что мог, и сумел сообщить отцу…

– Танаджер! Он тоже?

Тенни отрицательно покачал головой.

– Сломать его было нелегко. Думаю, он был уже мертв. И уж точно умер задолго до того, как за нами пришли люди отца. Я же по произволу каких-то безумных богов остался жить.

– Так вот почему ваш отец отказался забирать тела. – Все эти годы я проклинала старого барона за то, что он отрекся от своих мертвых сыновей.

– Стражник должен был отдать два тела, но отдал только одно. Прошли недели, прежде чем я узнал все. Отец рассказал мне о смерти Кейрона. Он пытался выяснить, что случилось с тобой. Ах, дражайшая Сейри, мы были уверены в твоей смерти. Отцу сказали, что о тебе и о ребенке позаботились. Когда я выздоровел, то уехал сюда и больше уже не оглядывался назад. Феррант слышал, что мой брат Эван два года назад погиб на войне, так что отец теперь остался один. Но я не осмеливаюсь написать ему. Чтобы его защитить, я тоже должен оставаться мертвым.

– Это твой выбор или его?

– Он думает, что его, и этого достаточно.

– Это верно, Тенни.

Он поднял глаза, его лицо прорезала кривоватая улыбка.

– Ты говоришь как Кейрон. «Каждый должен выбирать опасность по себе». Я не думал об этом так… как о Пути дж'эттаннов.

Я похолодела. О чем думала я, повторяя подобную чушь?

– Это никак не связано с Путем дж'эттаннов. – Их Путь несет только смерть. Напрасную, бессмысленную смерть. Нет никакой «следующей жизни», никакого лучшего будущего, а для всех нас, кто остался, не будет отсрочки в расплате за подобный гнилой идеализм.

Пока Баглос делил хлеб и яблоки, я рассказала Тенни об Анне и Ионе и о моей жизни в последние десять лет. История вышла недлинной. Рассказывать было особенно не о чем. Все мы валились с ног.

Всю ночь меня мучили страшные сны. Каждый раз, когда я просыпалась, я видела Д'Нателя, стоящего в дверях хижины, в лунном свете его небритое лицо казалось жестким и злым. Я проснулась снова, когда небо начало светлеть, принца не было на прежнем месте. Должно быть, его наконец-то сморил сон. Но когда я перевернулась на другой бок, в надежде устроиться поудобнее и поспать еще часок до восхода, я разглядела его. Он, не сводя с меня глаз, сидел в тени.

17

Четвертый год правления короля Эварда

Кампания Эварда складывалась неудачно. В первый месяц четвертого года его правления армия была разбита под самым Калламатом и отброшена в горы. Даже погода, казалось, приняла сторону несчастных керотеан, жестокие зимние бури обрушились на поредевшие лейранские войска. Пять тысяч солдат погибли от голода, потому что повозки с продовольствием завязли в снегах. Еще пять тысяч замерзли, раненых бросали из-за страха погони. Остатки лейранской армии притащились в Монтевиаль с началом зимы, среди них был Эвард и его двор.

Барон Гесперид, молодой дворянин, потерявший на войне правую руку, публично обвинил Эварда в неумении вести кампанию. Он намекнул, что король пообещал раздать друзьям новые земли в Керотее до весеннего обложения налогами. Лишь вмешательство Совета лордов спасло молодого барона от казни по обвинению в измене. Тогда Эвард лишил его земель и титулов и изгнал из Лейрана на тридцать лет.

– Думаю, ему повезло, – заметил Мартин. – Он счастливее всех нас, кто менее активно обличал эту беспримерную глупость. Не хотел бы я оказаться здесь, когда Эвард станет выбирать себе козла отпущения. – Но разумеется, он оказался. Все мы оказались…