Песня зверя, стр. 13

Дороги северной Элирии были мне более чем знакомы – когда я только начинал петь, путешествовать мне приходилось именно здесь. Неделю я избегал оживленных дорог, покупал еду на деревенских базарах и ночевал под открытым небом, стараясь оказаться подальше от Лепана и слухов о сенае с изуродованными руками. Зачем Девлин натравил на меня этих убийц – ведь двух дней не прошло, как он позволил мне покинуть дворец?! Это было как те трупы в реке – совершенно, решительно непонятно… Разве что Девлин их не посылал. В первую ночь я долго сидел у костерка, размышляя, действительно ли легионы подчиняются Девлину так безоговорочно, как он думает. Эта мысль тревожила, как дрожь под ногами перед землетрясением. Годы хаоса были всего пятьсот лет назад. Это совсем не много.

Как-то раз, когда провизия подошла к концу, а пополнить запасы было негде, я остановился в странноприимном доме для паломников, посещающих местное святилище близнецов Ванира и Вельи – бога огня и богини земли. В священной пещере паломники при свете факелов блуждали среди колодцев кипящей грязи, отдававшей серой, глубоких расселин, откуда вздымались языки пламени, и каменных бассейнов с кипящей водой, откуда по временам вырывались мощные струи пара. Я не пошел в пещеру и, поев похлебки из общего котла и выспавшись на жесткой циновке, отправился дальше. Я ни с кем не разговаривал, никого ни о чем не спрашивал, и новости меня не интересовали. Руки я держал под плащом.

К счастью, на дорогах почти никого не было – к счастью, потому что я начал разговаривать сам с собой. Если бы кто-то меня услышал, счел бы беглым сумасшедшим. А мне надо было научиться вновь говорить легко и гладко, а то очень уж приметная была у меня речь. Так что пришлось вспомнить все скороговорки, которыми в свое время изводили меня учителя пения, и разыскать камнеломку, мать-и-мачеху и шалфей – я заваривал их кипятком и дышал паром или пил настой, чтобы вылечить горло.

Лишь однажды, стоя на каменной гряде и глядя на закат цвета драконьего огня над горами Караг-Хиум, я попытался пропеть несколько слов из того самого «Плача Моргрейв», который знал с пяти лет. Но первые три ноты замерли в безветренном воздухе. Я не слышал, как рождается в сознании следующее созвучие, я не чувствовал, как расцветают слова в пробуждающейся мелодии, не было во мне страсти, без которой не сплести воедино слова и ноты, не сделать из них нечто большее, чем просто музыка и просто стихи, и вот я запнулся и умолк… И долго потом проклинал себя за глупость: где взять музыку, если музыка умерла?

Спустя несколько дней я увидел у дороги святилище Роэлана. Резное изображение бога-горбуна стояло в ивовой рощице у чистого пруда. Я постоял там немного, глядя на бога с соколом на скрюченном плече. Стоял тихий жаркий день. Я попытался заглянуть внутрь себя, увидеть свою душу как на ладони, услышать и почувствовать то, чего не дозволял себе целую вечность. У меня чуть кровь из ушей не пошла – так я старался, но мир молчал. Пришлось покинуть святилище, ничего не оставив богу. У меня для него ничего не было.

В конце второй недели пути я приехал в Камартан – довольно большой базарный город с красивыми домами и изящными арками, выстроенными из золотистого гранита и белого мрамора. Город лежал в зеленых предгорьях Караг-Хиум – Лунных Гор, ограничивавших Элирию с запада. Больших торговых путей здесь не пролегало, но в город вело множество мелких троп, и поэтому нигде в королевстве не было такого изобилия диковинных товаров. Люди здесь жили веселые и дружелюбные, и сюда издавна привозили на пробу новую музыку – возможно, потому, что горожане привыкли постоянно видеть новое и удивительное. Город лежал во владениях герцога Катанийского. Мне приходилось бывать в Камартане, и я знал, что герцог – человек образованный и тонкий. Когда я пел в павильоне для торжеств с мраморными колоннами, супруга герцога всячески уговаривала меня поселиться в Камартане навсегда, войти в свиту правителя и стать воспитателем его сына – тому исполнилось пятнадцать, и он очень и очень прилично играл на арфе. Я отказался, объяснив, что служу Роэлану и должен следовать его зову. Герцог любезно ответил, что приглашение останется в силе, когда бы бог ни позволил мне завести собственный дом. Наверное, глупо было возвращаться туда, где меня так хорошо знали, но куда мне было податься? Теперь Катанией правил сын старого герцога. Едва ли наши пути когда-нибудь пересекутся.

Я оставил коня в чистой конюшне, попросив хозяина подыскать мне приличное седло с большими пряжками, с которыми мог справиться «слуга-старик со скверным зрением». Я провел довольно беспокойный час, покупая в местных лавках одежду – не такую роскошную и заметную, как та, которой меня наделил кузен, – и хороший нож: прежний я позаимствовал у служанки в «Свинье и Свистульке». Зашел я и к перчаточнику и купил себе пару свободных замшевых перчаток, чтобы увечья не бросались в глаза. К тому же, несмотря на теплую погоду, суставы у меня ныли, а руки и ноги постоянно мерзли.

Сделав все эти покупки, я понял, что валюсь с ног от истощения после трехнедельного путешествия и от страха перед многолюдными городскими улицами. Все мое мужество осталось в каморке Горикса вместе с гордостью и стойкостью. Я обзавелся самым необходимым и теперь хотел только одного – скорее спрятаться. Жилье себе я нашел в скромном квартале, где обитали в основном приказчики, разнорабочие, перегонщики скота и путешественники. На самых бедных улицах трудно остаться незамеченным – слишком многие там подрабатывают продажей всякого рода тайн, а времени на то, чтобы глазеть по сторонам, предостаточно у всех. Там же, где все спешат по собственным делам, никто не станет присматриваться к прохожим.

Собственных дел у меня, само собой, не было, и пришло время об этом серьезно задуматься. Кошель моего кузена – не бездонная бочка. Но я все время откладывал решительные действия. Я мог заставить себя выйти из комнаты только за едой, купив снедь, я забивался назад, как крыса в нору. От случайного взгляда прохожего меня бросало в холодный пот, а случайно брошенное слово вызывало спазмы в желудке. За каждым углом мне мерещились Всадники с кандалами и хлыстами. Такая жизнь, наверное, была немногим лучше мусорной кучи в Лепане.

Но вот я потратил предпоследнюю монетку из моего унизительного запаса. Выбора не оставалось. Надо было жить дальше.

Глава 7

Первые попытки начать новую жизнь я предпринял на камартанском рынке. С осененной деревьями рыночной площади, шумной и людной, легко было сбежать, даже если бы мне случилось привлечь нежелательное внимание. В первый день я заставил себя пробыть на рынке час, на следующий – уже два. Я бродил от прилавка к прилавку и ни с кем не разговаривал, пока не отругал себя – ведь все мои старания в пути пойдут прахом, если я дам голосу снова проржаветь! Я стал спрашивать торговцев о происхождении диковинных скульптур, украшений, тканей, которых на рынке было полно, и радовался, что слова слетают с языка куда легче и мягче, чем в первые дни. В первую неделю я не мог дождаться, когда кончится назначенное мной самим время, и, дрожа, летел домой. Но дни шли, ничего не происходило, и я становился все увереннее. Через две недели я мог провести на рынке уже весь день напролет, вслушиваясь в перепалки продавцов, наблюдая, как оживляется и затихает торговля, и начиная потихоньку подмечать то, что меня интересовало.

Разумеется, меня влекло к прилавку мастера музыкальных инструментов. Я раз десять прошел мимо, не останавливаясь, но однажды ясным летним днем увидел, как изящно одетая молодая дама под бдительным взглядом старого мастера настраивает небольшую арфу розового дерева с костяными колками. Дама досадливо встряхнула блестящими темными локонами.

– Нет, не настроить, – капризно надулась она. – Что же мне тогда покупать ее? Ну и что из того, что она такая хорошенькая…