Спящее золото, кн. 2: Стражи Медного леса, стр. 60

– Тролли!– прошептал кто-то совсем рядом с Арнвидом ярлом, и он не узнал охрипшего от изумления голоса.

Тролли! Никем другим не могли быть эти странные существа. Едва Арнвид ярл понял это, как ему захотелось бежать прочь со всех ног, забыв и о добыче, и о славе. Странная пляска велась неспроста – это творилось колдовство, не сулящее пришельцам ничего хорошего. Сила их оружия столкнулась здесь с другой силой, сквозь которую меч пройдет, как через воду, никого не ранив и ничего не добившись. И никто не поможет. Регинлейв только открыла фьяллям дорогу, дальнейшее должна решить их собственная доблесть.

Ветер оглушал, но настороженный слух вдруг разобрал заунывный низкий вой. Этот вой летел по воздуху, как всадник верхом на диком коне с ледяной гривой. Это звучала песня троллей.

А следом за ветром ринулся снег. Он был подобен лавине: слепящие, густые и крупные хлопья сыпались с неба, засыпали лица, не давали ни глядеть, ни дышать. Они неслись сразу со всех сторон; мокрый, насыщенный тяжелой влагой снег залеплял глаза и носы, фьялли кашляли, ладонями сдирая хлопья с лиц, но едва успевали вздохнуть, прежде чем новые пригоршни душили их. Вертясь на месте, люди пытались повернуться к ветру спиной, но тот находил их повсюду. Сгибаясь, падая на колени, воины прятали лица в ладонях, и тут же на спине и на плечах у каждого вырастал снежный горб, гнущий к земле. Хирдманы бежали вслепую, подгоняемые ветром, не зная, что впереди и что под ногами, скользили, падали, катились вниз по каменистому склону, ушибаясь и не успевая почувствовать боли.

Буйный ветер и снег, как голодные драконы, сожрали пространство и время. Каждый, кто кое-как боролся со стихией за глоток холодного воздуха, был одинок и потерян в жестоком буране и даже не помнил, что совсем недавно их насчитывалось целое войско.

Глава 11

Рука Эрнольва, ползшая по стене пещеры, вдруг сорвалась в пустоту. Дневной свет позади давно исчез, и Эрнольв даже не знал, существует ли еще выход из горы, скрывшийся за поворотом, или она закрылась, впустив живых, чтобы никогда больше не выпустить обратно? Золотые жилы змеились по потолку, но свет их не достигал пола, и идти приходилось на ощупь. Вокруг, так же ощупью, двигались хирдманы; Эрнольв пробовал звать их, называл имена, но никто не откликался. Только по шороху шагов вокруг, похожему на шуршание чешуи ползущего по камню дракона, Эрнольв догадывался, что не один здесь. Пока еще. Почему-то ему казалось, что спутников стало меньше. Дружину сожрала темнота. А может быть, уже и не только она. Но все продолжали идти вперед, и он тоже шел. Другого пути просто нет.

Остановившись, Эрнольв вслепую поводил рукой по воздуху, но там, где должна быть стена, нащупал только пустоту. Что это? Простое углубление, щель в стене пещеры? Провал? Пропасть? Нагнувшись, он пошарил по шершавому камню возле самого пола. Пальцы были так густо покрыты каменной и рудной пылью, что почти не ощущали холода. Или он совсем застыл? Понемногу превращается в камень?

Эрнольв остановился: было так тяжело, как будто всю эту невообразимо громадную гору он тащил на плечах. Силясь отдышаться, он прижал руку к груди. Рунный полумесяц казался теплым и слегка дрожал, то ли в лад дыханию Эрнольва, то ли от своего собственного, тоже нелегкого дыхания. Но все же амулет жил и вливал в кровь Эрнольва новые силы. Надолго ли их хватит?

Стена заворачивала. Эрнольв тоже повернул, шагнул сначала осторожно, везя подошвой по полу. Никакого провала не оказалось, и дальше он пошел смелее. Судя по шороху, кто-то из хирдманов отправился вместе с ним. Эрнольв опять попробовал окликнуть, уже не надеясь на ответ. И услышал только тишину и сосредоточенный шорох – окаменевшие душой люди искали дорогу дальше, в глубину горы, к своей новой матери, в свой новый истинный дом.

Не зная, долго ли идет по каменному подземелью, сколько раз повернул и глубоко ли под землю забрался, Эрнольв уже почти отчаивался. Ему не нужны были сокровища Медного Леса, он вообще не хотел идти сюда, а здравый рассудок, сохраненный вопреки всем троллиным чарам, позволял в полной мере осознать ужас нынешнего положения. Не услышав ни единого слова в ответ, он окончательно уверился: отсюда не выбраться, все они навсегда останутся в горе и погибнут, умрут от голода и жажды, задохнутся или просто застынут, окаменев, окованные чарами подземных духов. Эрнольв не хотел умирать: горячим ключом в нем билось жгучее желание выбраться на волю, на свет, вернуться домой, к Свангерде. Почему-то именно сейчас он верил, что она ждет, что они могли бы быть счастливы вместе. Ингирид забылась, как будто у него и не было никогда никакой жены, а только смутный неприятный сон, от которого надо поскорее очнуться, вернуться к светлой и радостной яви.

Сделав еще несколько шагов, Эрнольв остановился. Тишина оглушила, как будто камнем забило и уши. Слух не улавливал шороха шагов: то ли товарищи выбились из сил и отдыхали, то ли он остался один. Колени ослабели, и он сел на пол, прислонясь плечами к жесткому камню стены. Темнота давила и душила, но страшнее всего было одиночество – холоднее льда, тяжелее камня, мрачнее ночи. Пока рядом шли люди, пусть очарованные колдовством горы и забывшие себя, сохранялась какая-то надежда. Но сейчас он остался один, и у него больше не осталось сил идти дальше. Непроглядная тьма, каменный холод, цепенящее дыхание горы сковали все существо; зрение умерло, утратив свет, слух умер, утратив звук, и только дыхание в груди еще тлело, ловя остатки воздуха. Той жизни, что правила здесь, не требовались ни свет, ни звук, ни воздух.

Чьи-то тонкие холодные пальчики коснулись руки. Эрнольв сильно вздрогнул, поднял склоненную голову. По-прежнему было темно и тихо. Но рядом появился кто-то: не теплый и плотный, как человек, а легкий, полупрозрачный, почти такой же холодный, как камень, но подвижный. Не видя и не слыша ничего, Эрнольв всей кожей ощущал рядом присутствие неизвестного существа, слышал медленное, редкое, неглубокое по сравнению с человеческим дыхание.

– Пойдем,– чуть слышно прошелестел голос. А может быть, и не голос, может быть, чужая мысль коснулась сознания Эрнольва и пробудила от оцепенения.– Пойдем со мной.

Повинуясь пожатию холодных, но сильных пальцев, он поднялся и сделал неуверенный шаг. Все чувства застыли, он не боялся, даже не пытаясь угадать, кто и куда ведет его. Вели – и он шел, послушный силам, которые властвовали здесь, в чреве горы.

Они шли вперед. Чувства Эрнольва понемногу оживали, и он уже замечал, что проход сужается и поднимается – стало чуть легче дышать, воздух немного потеплел. Через какое-то время он снова владел своим рассудком и телом, только чувствовал усталость. Но и усталость свидетельствовала о том, что еще жив. «Пока горшок трещит – значит держится!» – вспомнилась одна из любимых поговорок матери. А с нею и сама фру Ванбьерг, отец, Свангерда, усадьба Пологий Холм – все, что составляло его жизнь.

Щурясь, Эрнольв отчаянно пытался разглядеть в темноте тонкую невесомую фигурку того, кто по-прежнему держал его руку тонкими и холодными пальчиками. Сумрак постепенно редел, уже можно было рассмотреть женщину, худощавую и высокую, лишь немного ниже самого Эрнольва. В ее неслышном скользящем шаге, в легких подергиваниях стана и плеч, походивших то ли на судорогу, то ли на дрожание тени от огня, угадывалось что-то знакомое.

– Кто ты?– окликнул он, не слишком надеясь получить ответ, но желая услышать хотя бы свой собственный голос.

– Меня называют Асплой, но это имя не даст тебе власти надо мной,– прошелестела темнота.

И Эрнольв вспомнил. Точно так же, тихим невнятным голосом, похожим на шелест ветерка, проползающего меж ветвями, говорила ведьма, встреченная когда-то над озером. Это она. Она явилась в подгорные глубины, чтобы вывести его на свет.

Проход снова стал расширяться. Вокруг светлело, впереди мелькнуло ослепительно белое пятнышко. Эрнольв сначала принял его за какой-то особенный подземный огонь и только потом понял, что видит свет. Обыкновенный свет пасмурного зимнего дня. И еще через несколько шагов путники оказались в широкой пещере, зев которой открывался в незнакомую долину, густо заросшую можжевельником. Но кусты едва виднелись: долину засыпал пышный, свежий снег. С порывами ветерка в пещеру залетало его влажное бодрящее дыхание.