Урожай ядовитых ягодок, стр. 6

Возле пандуса, по которому въезжали машины с красным крестом, и впрямь оказался незапертый подъезд. Правда, у двери стоял охранник, тоже бдительно поинтересовавшийся:

– Вы куда?

Я сделала тревожное лицо:

– Маму сюда привезла только что, а я полис в машине забыла, вот, бегала за документом.

Охранник потерял ко мне всякий интерес, и я спокойно прошла внутрь.

По обе стороны длинного коридора шли двери, тут и там сидели и лежали люди, их было довольно много, никто не остановил меня, когда я вошла в большой грузовой лифт, куда только что втолкнули каталку с несчастным парнем со свежим гипсом на ноге.

В отделении стояла тишина. Больных не было видно, на посту тосковала медсестра, читавшая журнал.

– Подскажите, Радько в какой палате?

– Посещения закончены.

Я оперлась на высокий прилавок и вздохнула.

– Послушай, будь другом, ну пусти. Днем к нему жена ходит, сидит тут безвылазно, мне без шансов попасть, еще морду набьет, коли встретимся.

Женщина улыбнулась.

– Так и быть. Иди по коридору, справа последняя дверь. Там твой Радько лежит.

Я побежала в указанном направлении и постучала в белую дверь.

– Войдите, – раздался мужской голос.

В довольно просторной палате оказалось четыре кровати. На двух, накрывшись с головой одеялами, лежали спящие. Третий обитатель с загипсованной ногой, покоящейся на подставке, смотрел телевизор. Постель у окна была пуста.

– Вы к кому? – спросил дядька, отрываясь от экрана.

– Радько Георгий тут лежит?

– Вон его койка.

– Так она пустая.

– А к нему приятели пришли.

– Кто? – удивилась я.

Загипсованный зевнул.

– А я чего, прокурор, чтобы фамилиями интересоваться?

– Куда отправились, не знаете?

– Здеся далеко не уйдешь. Напротив палаты дверь, за ней лестница, курят небось.

Я вышла, пересекла коридор, толкнула дверь и увидела ступеньки. Сначала поднялась наверх, потом спустилась вниз, затем вновь вернулась на прежнее место. Больные и впрямь приспособили лестницу под курительную. На подоконниках виднелись консервные банки с окурками, кое-где обнаружились обгорелые спички. Впрочем, между третьим и вторым этажом нашлась парочка, занятая поцелуями. Но ни Жоры, ни его приятелей не было видно. Я подождала, пока юноша и девушка оторвутся друг от друга, потом спросила:

– Тут не проходили мужчины?

Влюбленные глянули на меня затуманенным взором, девица пробормотала:

– Не видели.

Действительно, очень глупо задавать им какие-то вопросы. Ромео и Джульетта были заняты только собой.

Я вернулась в палату и сообщила загипсованному:

– На лестнице никого нет.

– Не знаю тогда, куда он делся.

Медсестра тоже удивилась:

– Радько нет? Не может быть, мимо меня он не проходил, это точно.

– К нему вроде гости пришли.

– Нет-нет, никого не было, да и закрыто все. Наверное, к кому-то в палату пошел в гости, сейчас проверю.

– Разве он передвигается? – запоздало удивилась я.

Медсестра порылась в ящике, вытащила тоненькую историю болезни и ответила:

– Так переломов нет, только нос, а он ходьбе не помеха. Погодите тут.

Шурша голубой пижамкой, она ушла. Я принялась разглядывать ее стол. Куча каких-то бумажек, шоколадка, журналы «Лиза» и «Отдохни». Внезапно в голове закопошилось что-то неоформившееся. Журналы «Лиза» и «Отдохни»! Господи, ну и дура же я! Ведь Жора велел взять в руки новый номер «Отдохни», а я перепутала и взяла «Лизу». Теперь понятно, почему этой Ларисы не было. Возле памятника великому поэту на Тверской вечно клубится толпа. Очевидно, Лариса ждала человека с «Отдохни» сколько могла и ушла несолоно хлебавши. Из-за жары многие вчера несли в руках различные издания, используя их вместо веера… Боже, какая я идиотка!

ГЛАВА 4

Домой я вернулась злая. Куда мог запропасть Жора? Хотя, насколько знаю, он иногда может заложить за воротник. Наверное, приятели были на машине, сел к ним и поехал погулять. Сломанный нос и морда в синяках никого не смутили. Правда, ночью, лежа на асфальте, Георгий выглядел ужасно, я даже не узнала соседа, но почти через сутки после происшествия он оклемался, и его потянуло на подвиги. Нет ничего странного и в том, что приятели заявились к нему поздним вечером. Небось Жора им позвонил и сказал:

– Вы, ребята, после девяти прискакивайте, когда Ритка уйдет.

Рита женщина скандальная, мы иногда слышим, как она метелит наверху супруга. Она ни за что не разрешит муженьку пойти побаловаться пивком. Но Жорку-то надо предупредить! Может, подняться к соседке и спросить у нее невзначай телефоны друзей мужа?

Я не успела принять решение, потому что в квартиру ввалились Семен с Кристиной. В руках у них виднелись чемоданы и какие-то палки.

– Вот, – отдуваясь, сообщил приятель, – приданое купили, до полуночи по городу гоняли, давай, Криська, тащи из машины памперсы. Смотри, Вилка, тут распашонки, ползунки… Как думаешь, хватит?

– Сколько же ты купил?

– Пятьдесят штук теплых, сто легких…

– С ума сошел! А что это за деревяшки?

– Балдахин от кроватки.

Я скривилась.

– Отвратительная вещь, в нем станет пыль скапливаться, младенцу нужен свежий воздух.

– Да? – расстроился Сеня. – А Крися велела взять, сказала, очень красиво, вон, с мишками.

И он развернул кусок ткани с оборочками. На желтом фоне виднелись коричневые капли, превратившиеся при более детальном разглядывании в медвежат.

Прозвенел звонок. Думая, что это Крися, я рванула дверь и увидела своего папеньку Ленинида с глуповатой ухмылочкой на лице. Нос мигом уловил резкий запах алкоголя.

– О, Ленинид, – обрадовался Сеня, – давай, заходи, пивка желаешь? У меня и рыбец есть.

– Он уже нахлебался, – каменным тоном сообщила я. – Сколько раз тебе говорить: коли нажрался, ко мне не приходи!

– Ну, доча, – залебезил папенька, – случай вышел экстра… экс… эк…

– Хочешь выговорить «экстраординарный»? – прищурилась я. – И не старайся, не получится.

– Злая ты, – вздохнул папаша, – неласковая, грубая, так с родителями не поступают. Ну да ладно, скушаю обиду, лучше глянь, кого к тебе привел, узнаешь?

Я уставилась на маленькую, тощую, похожую на шпротину женщину с ярко-медной головой. Такой цвет получается, если на седые волосы намазать хну и подержать часок-другой. Нежданная гостья смущенно хихикнула, стало видно, что у нее не хватает парочки передних зубов.

– Ну, – поторопил Ленинид, – так как, признала?

– Нет, – покачала я головой, – уж извините, никак не вспомню.

– Экая ты беспамятная, – укорил меня папенька, – это же Светка.

– Кто?

– Маманька твоя, Светка, моя первая жена.

Разобранный балдахин выпал из моих рук на пол.

– Кто?!

Света смущенно закашлялась:

– Ну, в общем, здравствуй, дочка.

Затем она растопырила в разные стороны руки и попыталась заключить меня в объятия. Но я ловко увернулась, шмыгнула в кухню, налила себе воды и стала пить ее огромными глотками, слушая, как Сеня бубнит:

– Проходите, раздевайтесь.

Я доглотала воду, умылась и вытерлась посудным полотенцем. Мое детство прошло вместе с мачехой Раисой. Папенька угодил на зону впервые где-то в 1971-м и с тех пор дома не показывался. А милая маменька убежала еще раньше, когда новорожденной дочурке, то есть мне, не исполнилось и месяца. К чести Ленинида следует отметить, что он не сдал меня в интернат, а принялся воспитывать, как умел. Папенька вскоре женился на Раисе, и я долгое время, пока «сердобольные» соседки не объяснили, что к чему, считала ее своей настоящей мамой. Честно говоря, даже узнав, что Раиса моя мачеха, я не расстроилась. О родной матери не вспоминала никогда, ее фотокарточек дома не было. Впрочем, снимков Ленинида тоже. Я была совсем малышкой, когда папеньку сунули за колючую проволоку. И до самой своей смерти Раиса недрогнувшим голосом сообщала, что Ленинид умер. Правда, причина смерти многократно менялась: то он утонул, то попал под машину, то свалился с поезда…