Вожделеющее семя, стр. 36

Глава 3

Западнее Хинкли Тристрам впервые в жизни увидел вспаханное поле.

Дела у него, в общем, шли хорошо: ночь он провел в казарме в цивилизованном Эйлсбери, потом прогулялся при хорошей погоде по Бисестер-роуд; в пяти милях от Эйлсбери его подобрал армейский грузовик и довез до самого Блэкторна. Пообедал Тристрам в вооруженном, но гостеприимном Бисестере (там он даже побрился и постригся), затем прошел по железнодорожным путям до Ардли и там — о чудо! — сев на поезд, влекомый древним паровозом, который топили дровами, доехал аж до Банбери.

У Тристрама была лишь горстка металлических денег, которую он наскреб в карманах костюма оглушенного им человека, но энтузиасты, обслуживавшие все три вагона поезда, оказались археологами и о плате за проезд имели смутное представление.

На сей раз Тристрам ночевал в каком-то затянутом паутиной подвале на Варвик-роуд, а в сам Варвик он приехал на следующий день задолго до обеда на грузовике, груженном брякавшим всю дорогу стрелковым оружием. В городе, мрачноватом из-за военного положения, ему наговорили страхов о Кенилворте, где будто бы правила шайка фанатиков вроде секты «Пятая монархия», исповедовавшая жестокую доктрину экзофагии — поедания чужаков. Зато Ковентри, заверили Тристрама, достаточно безопасен для иногородних. Приняв во внимание сказанное, он побрел дальше обходной дорогой через Лимингтон. Путешествие было значительно облегчено тем, что его подвез на заднем сиденье веселый мотоциклист-связной.

Ковентри мог бы показаться почти нормальным городом, если бы не атмосфера военного гарнизона: общие мессы, переклички перед воротами фабрик, комендантский час… На городской заставе Тристрама принялись жадно расспрашивать о новостях, но что он мог рассказать! Тем не менее приняли его радушно и разрешили воспользоваться столовой сержантов— саперов. Когда на рассвете Тристрам покидал город, в карманы ему засунули пару банок мясных консервов. Он шагал по направлению к Нанитону, погода стояла чудесная, и впервые за много лет ему по-настоящему захотелось петь.

Тристрам подходил к северной границе Большого Лондона. Он предвкушал, как скоро вдохнет деревенского воздуха.

В Бедфорде его подобрал штабной автомобиль. В нем сидели похожий на Фальстафа полковник и его адъютант с красным от алка лицом. На этом автомобиле Тристрам проехал через Нанитон до дороги на Шрусбери. Здесь-то наконец и началась настоящая сельская местность: ровные вспаханные поля, изредка мелькнет какой-нибудь домик, и надо всем огромное небо, которому не угрожают надменные монолиты небоскребов.

Тристрам укрылся за какими-то воротами и немного вздремнул, вдыхая запах земли Слава Тебе, Боже всемогущий!

Когда он проснулся, то подумал, что все еще спит. Ему показалось, что он слышит сипловатые звуки флейты и энергичные вдохи поющих людей. Слова песни несли в себе идею столь прямую и конечную, что Тристраму подумалось, а не услышит ли он снова изречение. «Евхаристический прием пищи» В песне говорилось примерно следующее «Яблочки созреют, орешки почернеют, юбчонки вверх, штанишки вниз!» Примитивная мелодия все повторялась и повторялась в бесконечном da capo. [9] И Тристрам увидел, он увидел, он увидел, как мужчины и женщины, рассеявшись в поле — пара здесь, пара там, здесь и там — действуя с ритуальной серьезностью, образовывали все новых и новых существ с двумя спинами. При свете весеннего солнца юбки вздымались вверх, брюки падали вниз, и, среди возделанного поля, соединялись спелые яблоки и темные орехи. Осталось шесть, пять, четыре, три, два, один мужчина и он… и они…

Почему в песне поется о «гобе»? Они сеют, а не жнут в этом поле. Но придет время, и они сожнут посеянное, обязательно сожнут. Вся жизнь едина.

Та болезнь была вызвана отказом человека размножаться.

Глава 4

— Итак, приступаем! — сердито выкрикнул руководитель. У него была внешность предводителя ряженых: жилистый человек с гнусавым голосом, красным носом и синими щеками.

— Слушайте, слушайте, ну пожалуйста, слушайте же! — жалобно призывал он. — Список партнеров выглядит так.

«Затейник» принялся читать по бумажке, которую держал в руке: — Мистер Липсет — мисс Кемени, мистер Минрат — миссис Грэхем, мистер Эванс — миссис Эванс, мистер Хильярд — мисс Этель Даффус…

«Затейник» читал. Тристрам, жмурясь от солнца, сидел у небольшой гостиницы в Атерстоуне, благосклонно наблюдая, как мужчины и женщины разбиваются на пары.

— … мистер Финли — мисс Рэйчел Даффус, мистер Майо — мисс Лоури…

Словно собираясь танцевать деревенский танец, выкликаемые становились в две шеренги лицом к своим «суженым», кто краснея от стыда, кто хихикая, кто нагло, кто застенчиво, кто отчаянно, а кто и с готовностью.

— Очень хорошо, — утомленно произнес наконец «затейник». — В поля!

Взявшись за руки, парочки двинулись «в поля». «Затейник» увидел Тристрама. Устало покачивая головой, он подошел и уселся на скамейку рядом с ним.

— В удивительное время мы живем, — начал разговор «затейник». — Вы просто идете куда-нибудь?

— Я иду в Престон, — ответил Тристрам. — Могу я вас спросить, если позволите, зачем вся эта… «заорганизованность»?

— Ах, да обычное дело! — ответил «затейник». — Есть ведь жадность, эгоизм… Некоторые люди привыкли загребать все самое лучшее… Этот самый Хильярд, например. А бедную Белинду Лоури все время обходят вниманием. Не знаю,, приносит ли это в действительности какую-нибудь пользу, — мрачно признался он. — Хотел бы я знать, есть ли в этом что— нибудь большее, чем простое потворство своим желаниям.

— Конечно, есть, — ответил Тристрам. — Это один из способов показать, что разум является единственным инструментом, который может управлять нашей жизнью. Возвращение к магии — власти над событиями, вот что это такое. Мне это кажется очень здоровой тенденцией.

— Я предвижу опасности, — возразил «затейник». — Ревность, драки, собственничество, распад браков.

Он был твердым пессимистом.

— Будущее покажет, что к чему, — примирительно сказал Тристрам. — Вот увидите: сначала повсеместно настанет эпоха свободной любви, а потом снова утвердятся христианские ценности. Совершенно не о чем беспокоиться.

«Затейник» мрачно уставился на солнце и на облака, которые тихо и солидно плыли по голубому небу.

— Я полагаю, что вы нормальны, — проговорил он после продолжительного молчания. — Мне кажется, вы из тех же людей, что и Хильярд. Настоящий, закоренелый злопыхатель этот Хильярд. Он всегда говорил, что существующее положение не может сохраняться вечно. Они смеялись надо мной, когда я сделал то, что сделал. А Хильярд смеялся громче всех! Я мог бы убить Хильярда, — зло произнес «затейник», стиснув в кулаках большие пальцы рук.

— Убить? — переспросил Тристрам. — Убить в эти дни… — он запнулся, — любви?

— Это было, когда я работал в Жилищном управлении Личфилда, — взволнованно продолжал «затейник», — тогда это и случилось. Нужно было заполнить вакансию, и я должен был получить повышение. Я был старший, понимаете…

(«Если это не дни любви, то, уж несомненно, дни честных и откровенных признаний», — подумал Тристрам.) — Мистер Консет, наш заведующий, сказал мне, что рассматриваются две кандидатуры — моя и еще одного человека, по фамилии Моэм. Этот Моэм был гораздо младше меня, но он был гомо. Так вот, я много думал об этом. Сам я никогда не был особенно склонен к этому, но, несомненно, что-то предпринять я мог. Я долго размышлял, прежде чем приступить к делу, потому что, в конце концов, мне предстояло совершить очень важный шаг. Как бы там ни было, прокрутившись ночь в постели, истерзавшись сомнениями, я собрался с духом и пошел к доктору Манчипу. Доктор Манчип сказал, что это очень простая операция, совсем не опасная… и он ее сделал. Он мне сказал, что в общей анастезии нет необходимости, и я наблюдал, как он это делал.

вернуться

9

Сначала (ит)