Задолго до Истмата, стр. 15

Оставляя за собой пышный хвост, ракета унеслась высоко в небо и там взяла курс на Стамбул. Через двадцать минут она сровняла с землей элитные янычарские казармы и обрушила часть дворца вместе с нижним сералем. Благодаря тому, что в боеголовке вместо ядерного заряда был фугас, число жертв оказалось сравнительно невелико. А еще через двадцать минут весь Стамбул обуяла паника. Похватав жен и детей, почтенные отцы семейств покидали город. Сам султан спасся чудом; нахлестывая своего скакуна, он несся во главе нестройной толпы, узкой змейкой тянущейся из дворца к ближайшему выходу из города.

Никто так ничего и не понял, взрыв в центре города приняли за упавший метеорит (турки отлично представляли себе и кое-что похуже), но через неделю явился перепуганный контр-адмирал Хамид, разыскал в разбитом под столицей лагере султана и передал ему ультиматум коменданта Керчи: назначить особого чиновника для переговоров о выкупе попавшего в плен флота и чиновнику быть в Москве не позднее месячного срока; снарядить несколько кораблей с продовольствием для питания пленных и кораблям быть в Керчи не позднее десятидневного срока; вся ответственность за бомбардировку Стамбула возлагается целиком и полностью на султана, ибо он своими неосмысленными действиями вынудил к этому.

Перепуганный непонятно откуда взявшейся и (о Аллах!) подтвержденной военной мощью России турецкий глава отправил к московитам своего самого хитрого бея – Абдуллу Аттамана, наказав торговаться до последнего и денежных средств выделив миллион ефимков золотом. Велено было торговаться за каждую тысячу и за каждые выторгованные десять тысяч лично Абдулла имел пятьсот в свой карман.

Со стороны России в Москве торговался Емельян Украинцев, самый ловкий пройдоха Посольского приказа. Правда, вначале едва не оскандалились. За весь турецкий флот хотели запросить пятьсот тысяч, но выручил Иннокентий, сказавший следующее:

– Если на кону меньше миллиона, то что это за торг? Это посмешище, а не торг! Емельян Игнатьевич, да будьте же вы дипломатом!

– Дипло-кем? – не понял чиновник.

– Дип-ло-матом! Матом! – терпеливо объяснил Иннокентий. – Это человек, который так ловко может послать вас к чертовой матери, что вы с предвкушением будете ожидать путешествия. Для начала подержите его денька три, пугая всевозможными слухами и домыслами, затем пригласите в баню, а после бани напоите его до изумления. Потом, наутро, можно и вопросы решать! Когда башка у него будет трещать с похмелья!

Тут же прибыл гонец от Лютикова с информацией о сумме, разрешенной султаном к выкупу. Вспотевшего Иннокентия лупили по спине кому не лень – поздравляли. Ободренный доброй вестью Украинцев наутро после бани испил чарку калганной, закусил чесноком и пошел на встречу с турецким парламентером, благоухая ароматом восточного базара. Лично ему Абдулла преподнес в дар половину пуда душистого табака и украшенную драгоценными каменьями саблю. Саблю Украинцев принял, но поставил Аттамана в известность, что каждый некурящий чиновник при дворе Софьи получает пять рублей ежемесячно, каждый офицер – трешник, а солдат – трехгривенный. Извещено также было, что лорду Перегрину уплачено пятьдесят тысяч неустойки, только бы он держался со своим зельем подальше от России.

Бедный Абдулла Аттаман оказался в положении человека, подарившего баптисту упаковку презервативов, и уже был бы рад заработать на деле посредника хотя бы пару тысяч. Таким образом, Украинцев уже в начале беседы получил гандикап. Хороший линкор стоил порядка ста тысяч ефимков, а всего линкоров в плену оказалось четыре. Да один потопили. Да из крупных судов в плен попали шесть фрегатов, восемь галеонов и три брига. Остальная мелочь много не стоила: скампавеи, галеры, несколько шхун – все это не стоило и сотни тысяч. Да учесть, что в плен к русским попало порядка двенадцати тысяч человек – дело стоило миллиона!

Но неожиданно русские оказались покладистыми людьми и разумными торговцами. Абдулла легко заработал десять тысяч и уезжал из Москвы с легким сердцем и приятными воспоминаниями о гостеприимстве московитов. Восемьсот тысяч выкупа с Турции! Еще пять лет назад никто даже в самом страшном сне не мог предвидеть такое, а с началом царствия Петра Алексеевича доход государства и вовсе редко доходил до миллиона в год.

Чуть ли не в первый раз за последние десять лет бояре в Думе делили, а не перекраивали бюджет, чтобы хоть как-то свести концы с концами. И Господь помог Руси, ниспослав прекрасный урожай, и за этот год не случилось ни одного мора, ни одного значительного пожара. Акции полковника Волкова со товарищи медленно, очень медленно, но верно ползли вверх. Поэтому когда, решив соответствовать историческим фактам, Ростислав предложил перейти на европейскую систему летосчисления и считать за начало Нового года первое января, лишь раскольники и староверы пошумели немного, но так – порядка для.

Наступивший последний год семнадцатого века (по новому летосчислению) праздновался с шиком и размахом, каких не видали прежде. Выложенную за лето брусчаткой Красную площадь аккуратно подготовили к торжествам: снег расчистили и убрали, посредине поставили гигантскую елку в праздничном наряде, рядом с Покровским собором вырос городок для ледовой потехи детей и взрослых. Городок явился одной из первых акций нового приказа – забав и досуга (министерство культуры), на который скупердяи-бояре все-таки выделили из государственного бюджета некоторые средства. В частности, на следующий год планировалось передать новому приказу сто тысяч рублей – огромные деньги даже для России. Половина новых министров недовольно бурчала, что от роду не слыхали, чтобы на потехи предназначались столь значительные суммы. Более циничные и продвинутые проводили параллель с Людовиком Четырнадцатым и предсказывали скорый конец правлению Софьи. Предсказания сии делались втихаря – не приведи господь, что-то донесется до ушей князя-кесаря. Тогда пощады не жди.

Празднества длились ровно неделю. Еще неделю длилось замечательное русское похмелье со всеми необходимыми для этого атрибутами: пивом, баней и солеными огурцами. Но, начиная с середины января, все впряглись в лямку. Предстояло потихоньку, не надрываясь вытаскивать страну из эпохи Средневековья и сокращать отставание от Европы.

Глава 5. Гея. 1700

Европейский политик

Как только подсохли основные дороги, в Москву потянулись из разных стран Европы посланники и резиденты. Всем не терпелось развеять неизвестность по поводу Московии – этой полуевропейской-полуазиатской страны. Слухи, бродившие по Европе на протяжении всей зимы, будоражили не один светлый ум в ведущих кабинетах. Одним глазом Европа смотрела на агонию испанского короля, другим – на своего дикого восточного соседа, а задницей чувствовала азарт молодого шведского короля, алчущего славы на поле битвы.

Первым прискакал посол от датского короля – Пауль Гейнс. Допущенный для аудиенции, он после искренне недоумевал: так что, вы воевать не будете? Но ведь вы обижены на шведов? Земли Ижории и Карелии стонут под игом Швеции, народы жаждут воссоединения с Москвой. Вон и Август, король польский, курфюрст саксонский, един с нами во мнении – шведа нужно давить! Софья Алексеевна, жеманно улыбаясь и усердно кокетничая, объяснила досужему датчанину, что русское войско нынче не боеспособно, проходит необходимый процесс реорганизации и перевооружения, казна государства не позволяет войску вести вообще никаких активных действий. Брат Петруша, пребывая на царском престоле почти десять лет, истощил страну так, что она решительно не в состоянии воевать с кем бы то ни было.

На намеки посла относительно русско-турецких взаимоотношений царица насупилась и попросила не указывать ей, какие из захваченных иноземцами русских крепостей ей возвращать, а какие нет. Стычка с турецким султаном высосала последние копейки из казны, а наложенный на турок выкуп едва позволил свести дебет с кредитом. Таким образом, после аудиенции посол вышел будто искупавшись в холодной воде. Ему одновременно дали понять, что ни для кого не секрет, зачем Дания тридцать лет подталкивает русских на войну со Швецией, а также что Софья Алексеевна нынче при деньгах, авторитете и кураже.