Цветы на нашем пепле, стр. 112

– Это место теперь твое, Мариэль, – великодушно заявил Лаан, указывая на седло Умника позади короля.

– Но к Ракши, я думаю, сядет Тилия, – возразила та, – как же тогда вы? Лучше будет, если…

– Лучше будет, если ты раз и навсегда перестанешь мне перечить, – прервал ее Лаан. – Не забывай, я уже почти что со-муж короля, и строптивости в нашей семье я не потерплю!

При этом он так подмигнул ей, что Лабастьер, соскочив с сороконога на землю, хотел немедленно как следует отдубасить его. Но тот взмолился:

– О, простите меня, Ваше Величество. Я заговариваюсь от счастья… А глаз, глаз подергивается от волнения… – Заметив, что гнев короля больше напускной, чем взаправдашний, он сварливо добавил: – И, между прочим, не надо лишать меня последних сил, которые я берегу для полета; путь-то предстоит неблизкий! Правда ведь? – обратился махаон к Умнику, и тот всем своим видом подтвердил верность его слов.

Махнув рукой и стараясь не рассмеяться, король вспорхнул обратно в седло. Да и мог ли он сердиться на друга всерьез?

Далее две пары влюбленных двигались верхом, а отряд Пиррона и присоединившийся к нему Лаан сопровождали их по воздуху. Бежать сороконоги способны значительно быстрее, чем могут лететь бабочки, но чтобы не приходилось никого поджидать, наездники сдерживали животных и время от времени, чтобы летящие могли отдохнуть, устраивали короткие привалы. Иногда остановки были и вынужденными: когда перед сороконогами возникали те или иные преграды. Тогда отряд, подоспев, по очереди переносил перепуганных зверей через овраг или ручей, и они продолжали путь.

Во время одной из таких передышек Лабастьер перекинулся несколькими словами с синеглазой Тилией. Конечно же, она была очень мила, но… Его несказанно забавляла мысль о том, что эту самку Ракши предпочел самой Мариэль, и ему очень хотелось понять, как же такое могло произойти.

– Я думаю, дорогая Тилия, вы сделали завидный выбор, – обратился король к девушке. – Я обещал Ракши и Мариэль, что они отправятся со мной в столицу и останутся при дворе. Теперь это распространяется на вас, и я надеюсь, вы не откажетесь от этого предложения. С Ракши мы знакомы совсем недавно, но благодаря ряду качеств, я уже включил его в число своих лучших друзей. Он смел и благороден, добр и великодушен…

– Мне не нужно расхваливать его, Ваше Величество, – мягко остановила короля самка, – это было бы пустой тратой вашего драгоценного красноречия. Мне было достаточно нескольких минут общения с ним, чтобы понять, что мы рождены друг для друга.

– О да, понимаю, – кивнул головой Лабастьер, – то же случилось и со мной, когда я увидел Мариэль. И все-таки, если бы не Лаан…

– Кроме вашего друга мы должны благодарить и удивительное стечение обстоятельств, – возразила Тилия. – На балу Пиррона мы с Ракши и словом не перемолвились о своих чувствах. Его удерживала честь, а меня – гордость. Лишь известие о том, что он вместе с вами находится в смертельной опасности, вывело меня из состояния меланхолии, в которое я впала сразу, как только вы нас покинули. Ведь я была уверена, что больше никогда не увижу того, кого полюбила больше жизни. А если бы я не занималась оружием, меня бы не взяли с собой, и тогда… Все это похоже на чудо.

Тихий смех Мариэль заставил Тилию и Лабастьера обернуться.

– Там, где любовь, там и чудо, – улыбаясь, сказала та, – простите, что я невольно услышала конец вашей беседы. Меня послал за вами Ракши: в седельной сумке Ласкового сохранился последний сосуд с напитком бескрылых, и мы посчитали, что это очень кстати. В нашем селении помолвки принято отмечать несколькими глотками… Все уже приготовлено.

10

И это было только начало праздника. Бал, который устроил Дент-Пиррон в честь того, что король нашел-таки, наконец, невесту, а также в честь своей племянницы, которая должна в ближайшее время стать придворной, был еще более роскошен, нежели давешний. Конечно же, все были слегка шокированы неожиданной перетасовкой в компании короля, но во-первых, такой исход устраивал всех, а во-вторых, он придавал веселью некий особый налет авантюрности и бесшабашности.

Праздник, сопровождаемый обильными возлияниями, танцами и фейерверками, длился двое суток, на третьи же вновь настало время расставания. До самого края селения король и его спутники шли пешком, сопровождаемые толпой восторженных подданных. Боевой отряд Дент-Пиррона был тут же, по поручению правителя он подрядился сопровождать короля до самой столицы.

Свою лепту в это решение внес и Лаан, заявив: «Вы поедете в седлах, а я, выходит, один буду по небу лететь?!» Но как раз эта-то проблема была решена моментально: услышав слова Лаана, к его великому восторгу, Пиррон тут же подарил ему великолепного молодого сороконога по кличке Прорва.

– Он любит поесть почти так же, как я, – объяснил Дент-Пиррон происхождение этого имени и заверил: – Но у него-то это от молодости и быстро пройдет.

Прощаясь, правитель селения отозвал короля в сторонку.

– Я – старый толстый махаон, и бояться в этой жизни мне уже нечего, – сказал он. – Потому напоследок хочу заметить вам вот что. Мир меняется. Да, он меняется, мой господин, нравиться нам это или нет. И то, что когда-то было единственно правильным для него, сегодня, возможно, ему уже не соответствует или даже мешает…

– О чем это вы, милейший?

– Всё о том же, Ваше Величество. Тилия рассказала мне, как нелегко было всем вам расстаться с устаревшими представлениями… А уж как счастливы вы теперь, сделав это.

– Ну и?..

– Я очень рад, что вы сумели так поступить. Это внушает мне надежду. Подумайте, а может быть, и с изобретательством дело обстоит подобным же образом?

– Ах, вот оно что. Вы снова за свое…

– Не будь «прыжков бескрылых», не будь того оружия, которое мастерит моя племянница, как я не пытался отучить ее от этого, вас могло бы уже не быть в живых… Все-все-все, – замахал руками толстяк, видя, что король хмурится, – я вовсе не хочу оказывать на вас давление, и не напрашиваюсь на благодарность… Я замолкаю.

– Хорошо, мой друг, – сжав его пухлую ладонь в своей руке, сказал Лабастьер. – Я обязательно подумаю над тем, что вы сказали. И какое бы решение я не принял, поверьте, моя симпатия к вам безгранична.

Дент-Пиррон выдернул руку и утер со щек внезапные слезы.

– Слышала бы это моя дорогая, моя любимая женушка Дипт-Рууйни, – пробормотал он, качая головой. Затем, шмыгнув носом и не сказав больше ни слова, он повернулся и побрел обратно в селение. Глядя на золотые и серебряные полосы его одеяния, Лабастьер подумал, что на округлом теле махаона эти полосы напоминают раскраску лесных шар-птиц. Может быть, эти цвета вовсе не фамильные? Может быть, просто Пиррону хочется хотя бы внешне походить на то, что способно летать?

За правителем потянулись и остальные провожающие. Причём, никто из них не воспользовался крыльями, видя, как расстроен Пиррон и не желая лишний раз напоминать ему о том, чего он лишен.

…В последнее пристанище последнего т’анга, закованное в камень селение, решили не заезжать. Времени с памятных событий прошло совсем еще немного, и король посчитал, что вряд ли его визит сюда чем-то поможет тем, кто остался жив, и вряд ли, также, он будет им приятен. Он обязательно собирался наведаться сюда, но несколько позже.

Однако любопытство взяло свое и, поручив бабочкам из отряда вместе с сороконогами двигаться в обход, Лабастьер и Лаан полетели прямиком над селением.

– Смотри в оба, – предупредил король, – помни о крылодере!