До конца своих дней, стр. 38

Ее ноги утопали в грязи по щиколотку, и ей с каждым шагом становилось все труднее их вытаскивать. Чертыхаясь про себя, она все дальше отходила от берега, протока превращалась в заросшее камышом болото, и угроза зыбучих песков становилась вполне реальной. Гинни внимательно смотрела под ноги, чтобы случайно не наступить на змею, и в результате чуть не наткнулась на змею, свисавшую с ветки у нее на дороге. Но тут она услышала какой-то шорох в кустах, подняла глаза и, увидев змею, так закричала, что испуганная рептилия поспешила скрыться. Гинни застыла на месте, не смея сделать ни шагу. Она не знала, ядовитая это была змея или нет. Она страшно боялась змей и была не способна отличить ядовитую медноголовку от простого ужа. Но именно поэтому встреча с этой тварью лишила ее всякого мужества. Гинни была вынуждена признаться себе, что совершила непростительную глупость, забравшись так глубоко в болото.

В глубине души она понимала, что самым разумным было бы вернуться обратно, но ей было тошно представить себе злорадные ухмылки на лицах этих несносных мальчишек. Они не только станут насмехаться над ней, но и обязательно расскажут обо всем Рафу, когда он вернется домой.

Нет, остается только идти вперед и надеяться, что каким-то чудом она останется жива.

И Гинни пошла дальше, вернувшись к берегу протоки и решив, что зыбучие пески ее пугают меньше, чем прячущиеся в лесу гады. Протока дважды раздваивалась, уходя в таинственную темную даль, но Гинни продолжала идти вдоль своего берега. Нет уж, ей и здесь достаточно темно, судьбу она испытывать не собирается.

Ветви деревьев переплетались у нее над головой, образуя свод, который не пропускал солнечные лучи и поддерживал внизу высокую влажность. Это было совсем ни к чему человеку, недавно промокшему насквозь. Под деревьями не было ни малейшего дуновения ветерка. Стояла тишина, как в склепе. Гинни продолжала брести вперед, и ей казалось, что она уже умерла и скоро попадет в ад.

Потом она почувствовала запах дыма, хотя не сразу его узнала, от страха и тяжелого духа болота ее органы чувств практически отказали. Но когда впереди проглянула посеревшая от времени дощатая стена, в ней возродилась надежда. Выйдя из леса, она увидела на полянке деревянную лачугу. Не то чтобы это был признак цивилизации, но, возможно, первый ее форпост на пути к дому.

Не глядя под ноги, Гинни побежала к домику. И, споткнувшись о корень дерева, потеряла равновесие и с разбегу шлепнулась в протоку. Отплевываясь, она встала на ноги и побрела к берегу, радуясь, что на ней амазонка, а не платье с несколькими нижними юбками. С нее хватит намокших и невыносимо тяжелых ботинок! Она схватилась за торчащий корень дерева, чтобы вылезти на берег. Вдруг сзади раздался громкий всплеск.

Аллигатор?

Кровь застыла у нее в жилах, и она стала поспешно карабкаться на берег, моля Бога, чтобы аллигатор не успел ее схватить. Но корень надломился под ее тяжестью, и она упала назад, в воду, с еще более громким всплеском.

Но все же успела расслышать смех. Страх исчез, уступив место негодованию. Гинни ухватилась за остаток корня. Тот шорох, который она слышала, когда повстречалась со змеей, наверно, были шаги крадущихся за ней мальчишек.

Однако, выбравшись на берег, она их не увидела. Видимо, они поняли, в какой она ярости, и сбежали.

Гинни махнула на них рукой. Главное, что она нашла дом, обитатели которого, может быть, ей помогут. Она задержалась на минуту, чтобы привести в порядок одежду – нельзя же все-таки явиться к незнакомым людям пугало пугалом. С другой стороны, может быть, ее тем более пожалеют и придут ей на помощь.

Выпрямившись, она пошла к хижине, с каждой минутой ускоряя шаг и в уме готовя месть Рафу. Как только она окажется в Розленде, она пошлет за полицией и потребует, чтобы Раф и эти дьяволята тоже провели остаток своей жизни в тюрьме.

При этой мысли на ее губах появилась довольная улыбка. И тут она увидела покосившееся крыльцо, полуоткрытую дверь и поняла, почему ей почудилось что-то знакомое в запахе дыма.

Стоило, умирая от страха, продираться через болото, чтобы выйти туда, откуда пришла – назад, к лачуге Рафа!

Глава 11

Эдита-Энн осторожно прикрыла за собой дверь кабинета дяди Джона. Ее беспокоило состояние его здоровья, он опять кашлял кровью, и его кожа была жуткого желтого цвета. Но когда она хотела вызвать врача, ее отец сказал, что в этом нет никакой надобности.

Эдите-Энн было жалко дядю. Они с Амандой всегда были добры к своей осиротевшей племяннице. И их дом был ее домом. Ей было страшно подумать, что дядя Джон умрет, тем более после того, как так неожиданно умерла тетя Аманда.

– Черт бы ее побрал! – услышала она голос Ланса откуда-то дальше по коридору. Хотя она и влюблена в Ланса, Эдита-Энн огреет его щеткой, если тот разбудит с таким трудом заснувшего дядю Джона. Приподняв юбки, Эдита-Энн поспешила по коридору, заглядывая в каждую комнату, пока наконец не обнаружила Ланса в спальне Гинни.

Это отнюдь не улучшило ее настроения.

– Ланс Бафорд, – прошипела она, – перестань кричать, а то я с тобой не знаю что сделаю!

Он не обратил на нее внимания – мужчины вообще были склонны не обращать на Эдиту-Энн внимания.

– Ее нет! – рявкнул он, стукнув кулаком по спинке кровати. – Я ей сказал не выходить из дома, но когда она кого слушалась! Всегда поступает так, как ей взбредет в голову!

Надо как-то его успокоить, пока он в ярости не сломал кровать. Эдита-Энн взяла Ланса за руку.

– Успокойся, Ланс. Расскажи мне, что случилось, только не кричи.

Он поглядел на нее, только сейчас осознав, с кем говорит. И сказал тише, но все равно дрожащим от бешенства голосом:

– Я увидел около конюшни ее кобылу, она вся в мыле и дрожит. И сразу понял, что она меня не послушалась. Кинулся в ее спальню – и вот, пожалуйста, ее кровать даже не разобрана. Убежала, видно, как только я от нее ушел!

Эдита-Энн представила себе, как ее кузина лежит где-то со сломанной ногой – если не со сломанной шеей, – и побледнела. Она, может, и завидовала Гинни, но вовсе не хотела, чтобы та попала в беду.

– Надо организовать ее поиски.

– Поздно. – Ланс покачал головой, отнял у нее руку и ухватил столбик кровати так, словно хотел его задушить. – Она, наверно, уже в руках Латура.

Тут Эдита-Энн перестала жалеть Гинни. Если она с красавцем Латуром, то что о ней тревожиться? Эдита-Энн помнила, как тот поцеловал ее кузину при всех, что бы там ни говорил Ланс, а Гинни явно получила от этого поцелуя большое удовольствие. Скорее всего Гинни со своим мужем сейчас упиваются любовью, нимало не заботясь о том, что ее хватились дома.

Эдита-Энн отлично помнила, хотя Гинни об этом, очевидно, забыла, что, поскольку Ланс проиграл турнир, Гинни проиграла ей медальон своей матери. Эдита-Энн давно мечтала завладеть этим медальоном, не говоря уж о том, как приятно выиграть пари у Гиневры-Элизабет. То, что Гинни сбежала, захватив это напоминание о любимой тетке Эдиты-Энн, привело ее в негодование. Разве это справедливо, чтобы бедный Ланс стоял посреди ее спальни в такой растерянности? Почему это ее кузина всегда получает то, что ей нужно, а ему – и, конечно, ей, Эдите-Энн, – достаются только объедки? С какой стати она будет смотреть, как он понапрасну вздыхает о женщине, которой наплевать на его чувства? Ланс заслуживает счастья, и она знает, кто способен дать ему это счастье.

– Она убежала к своему мужу, – заявила Эдита-Энн, считая, что чем скорей Ланс смирится с неизбежностью, тем быстрей они начнут строить свое совместное будущее.

– Что ты несешь! – воскликнул Ланс. – Она просто поехала кататься, а Латур наверняка ее подстерег и похитил.

Как Эдите-Энн надоело, что мужчины упорно считают ее кузину хрупкой фарфоровой куклой! А она просто притворяется хрупкой, чтобы добиваться своего. Может, пора схитрить и ей, Эдите-Энн?

– Не знаю, – сказала она, придвигаясь к Лансу. – Не очень-то она возражала против того, чтобы выйти за него замуж. По-моему, ей даже хотелось, чтобы мистер Латур победил.