Кокон Кастанеды, стр. 6

– Ого! – присвистнул Владимир. – Вот тебе и амурное свидание. Значит, девушка по своей воле сюда приехала?

– Выходит, что по своей воле. Во всяком случае, по словам соседки, в дом они вошли втроем. Ничего подозрительного в их поведении женщина не заметила. Разве что ей показалась странной одежда девушки: она была в халатике, а поверх него накинула мужскую куртку. Минут через пять соседка снова услышала шум и в окошко глянула. Редактор программы вышла из дома, одна, села за руль внедорожника и уехала. Больше соседка ничего не видела, спать легла. Проснулась в пять утра и поехала в Москву.

– Лен, я Веньке уже говорил. Как раз предположительно в ночь с четверга на пятницу девушка была зверски замучена, скончалась она, скорее всего, ближе к утру, – сказал Палыч. – И я, кажется, понял, почему никто не слышал ее криков. Не кричала она вовсе. Накачали ее чем-то, прежде чем распять. На теле нет следов борьбы, только незначительные знаки от волочения. Переломов и ушибов тоже нет, значит, в подвал она сама спустилась, и, судя по характеру ран, она боли не чувствовала, когда ей штыри в руки и в ноги вбивали. Либо наркотик, либо психотропный препарат, либо большая доза снотворного.

– Хоть не мучилась, слава богу! – вздохнул криминалист.

– Мучилась, но недолго, – возразил Палыч. – Она в себя приходила. Взгляни на рану правой руки. Потерпевшая пыталась ее высвободить, но слабо пыталась, видно, сил, чтобы сопротивляться и звать на помощь, у нее уже не осталось. Господи, бедная девочка! Что характерно, следов от инъекции я не вижу. Предположительно, препарат она приняла сама, тоже по доброй воле. Или ее обманом вынудили выпить лекарство. После скажу, что там конкретно было.

– Значит, доверяла убийце, раз сама эту дрянь приняла, – сообщил Владимир.

– Или убийцам, – поправила эксперта Зотова.

– Сомневаюсь, что убийц было двое.

– Нашел что-нибудь? – заинтересовалась Елена Петровна. – Следы?

– Со следами все глухо. После того как девочку распяли и крест подняли, за собой все тщательно подчистили и пол помыли. Но смущает меня крюк в стене. – Владимир сел на корточки. – Его ввинтили в стену недавно. Ну-ка, ну-ка, я же говорил! – Рыжов осторожно снял с крюка обрывок ниточки, зацепившейся за кончик, и посмотрел ее на свет. – От веревки канатного типа, – сообщил криминалист и, задрав голову, указал рукой на потолок. – А теперь, Леночка Петровна, туда посмотрите, в потолке тоже крюк. Он давно висит. Думаю, деревенские раньше на нем туши подвешивали.

– И что? – спросила Зотова.

– На сгибе крюк словно бы протерт. Преступник, видимо, использовал два крюка как строительный ворот, чтобы тяжелый крест поднять. Веревку к верхушке креста привязал, затем перекинул ее через верхний крюк, пропустил через крюк в стене, и ему осталось сделать лишь несколько усилий. Доску в полу тоже грамотно проломил, чтобы упор для основания был и крест бы не скользил. Если бы убийц было двое или больше, разве стали бы они так париться? Подняли бы на руках, и все дела. Очевидно, убийца соображает в строительстве или инженерных премудростях.

Владимир покосился на понятых, те переменились в лицах и вжались в стену. Трофимов тоже заинтересованно скользнул по работягам взглядом.

– С рукой что? – спросил он у молодого строителя: кисть у него была забинтована.

Тот затряс рукой, выпучил глаза и замычал что-то нечленораздельное.

– Обжегся он сваркой, – ответил за товарища другой строитель. – Калитку варили.

– Я разве вас спрашивал? Я его спрашивал, – нахмурился Трофимов. – Отвечай на вопрос, не мычи!

– Немой он. С рождения.

– Простите, – смутился опер.

Повисла неловкая пауза.

– Итак, – вмешалась Зотова. – Со слов свидетельницы мы знаем, что около половины двенадцатого ночи девушку сюда привезли Цыплакова и Холмогоров. Зачем? В этом направлении и будем копать. Венечка, бери мою машину, дуй в быстром темпе в Москву, выясняй координаты Цыплаковой – и в прокуратуру ее. Ничего ей не объясняй, потоми в моем кабинете, пусть созреет для беседы. Меня смущает, что в холодильнике продукты свежие. Вот что меня смущает! Если девушку планировали убить и с этой целью ее сюда привезли, зачем прикупили продовольствие? Я здесь закончу и потом с экспертами вернусь.

– А что с Холмогоровым? – уточнил Трофимов.

– Ненавязчиво разведай обстановочку, но пока трогать Холмогорова не нужно, как бы ненароком в каку не наступить. Знаю я этих популярных журналистов, с голыми руками к ним лучше не лезть. Начнет права качать, вой поднимет, адвокатов на нас натравит. Надо понять, на что давить. Редакторшу программы сначала прощупаем, а после за тележурналиста примемся. Все, начинаем, Палыч, – дала указание Зотова и открыла папку с протоколами.

Глава 3

Москва слезам не верит

(Ремейк)

Иван Аркадьевич еще раз взглянул на фото Лизы, спрятал его в карман и закурил. В небольшом итальянском кафе, недалеко от станции метро «Кропоткинская», где режиссер назначил барышевской дочке встречу, было прохладно и тихо. Приятно пахло молотым кофе, корицей и булочками. На круглых столиках, покрытых накрахмаленными белоснежными скатерками, стояли свежие розы – отличное место для разговора по душам.

Из окна открывался уютный вид на Гоголевский бульвар и залитые солнцем купола храма Христа Спасителя. Он любил центр Москвы, мощенные камнем мостовые, отреставрированные старинные особняки, переулки и дворики Бульварного кольца и мелодичный перезвон колоколов аккуратных церквушек.

Сценарий о том, как изменить жизнь семейства Барышевых, пришел в голову режиссеру уже в чайной. С тех пор прошел месяц. Сразу после разговора с Барышевым ему пришлось улететь домой, в Вену, чтобы завершить прошлые дела. Остальное время ушло на подготовку проекта. И весь этот месяц идея настойчиво щекотала мозг, так что хотелось поскорее от нее освободиться и нажать кнопку «старт». Шантаж режиссера не пугал: Барышев, трусоватый по характеру и измотанный постоянным страхом, никогда не решился бы на этот шаг, но угроза Степана легла на благодатную почву и, как валерьянка, успокоила совесть режиссера. Теперь у Варламова был оправдательный мотив, в котором он остро нуждался. История, которая произошла прошлой весной, охоту играть в подобные игры отбила у него надолго. Чуть приемную дочь из-за своих сумасшедших затей не потерял! [2] Тогда он себя корил и ненавидел, но, получив очередное предложение, завелся вновь, почуяв запах адреналина. Кто бы мог подумать, размышлял Иван Аркадьевич, поглядывая в окно на храм, кто бы мог подумать…

Барышев предупредил, что дочь постоянно задерживается и ждать ее иной раз приходится до бесконечности, но Лиза вошла в кафе точно в обозначенное режиссером время. Иван Аркадьевич в этом не сомневался: актрисы, которым он делал предложение о совместной работе, никогда не позволяли себе опаздывать на встречи.

Варламов с любопытством разглядывал ее. Лиза выглядела немного заспанной (явно ночь провела без сна) и перед походом в кафе, похоже, сильно нервничала. Варламов отметил, что она криво накрасила один глаз. В остальном Елизавета Степановна была безупречна. Стильное белое пальто, свитер, оголяющий проколотый пупок, высокие замшевые сапожки. В волосах вместо обруча – очки от Диора. На плече – сумочка от Луис Виттона. Красивая, высокая, загорелая, блистательная. Глянцевый образ портили лишь полноватые бедра и колени, но, судя по вызывающей мини-юбке, в которой она явилась на встречу, комплексов по этому поводу девушка не испытывала.

Волнение Лизу Барышеву никак не оставляло. Она то комкала в руках салфетку, то ощипывала лепестки несчастного букета, а когда официантка принесла заказ, опрокинула бокал минералки на скатерть, выругалась и смешалась. Варламов потешался над ее смущением. Казалось невероятным, что эта красивая девушка с длинными русыми волосами и азиатским разрезом глаз способна испортить кому-то жизнь. Иван Аркадьевич счел ее очень милой. Лиза не играла, не жеманничала, слушала его внимательно, с восторгом на него смотрела. Правда, смысла его слов она категорически не понимала. Собственно, в этом и была ее прелесть: в своей растерянности и глупости Лиза казалась естественной и настоящей. Варламов заранее жалел, что очень скоро Елизавета Степановна Барышева справится с волнением и начнет изображать этакую светскую львицу или роковую даму, чтобы соответствовать своему статусу.