Слабости сильной женщины, стр. 51
Лето было жаркое, изматывающее. Лера пыталась вспомнить особенное, неуловимое ощущение летнего московского очарования, которое пережила два года назад, когда вернулась одна в августовскую Москву и попала прямо в круговерть у Белого дома.
Но вспомнить было невозможно. Что-то в ней ушло безвозвратно, и очарования больше не было, а было только жаркое лето, пыль, пот и желание бежать отсюда куда глаза глядят.
– Лерочка, ты поехала бы к тете Кире на дачу. – просила мама. – Там все-таки воздух свежий, малина в этом году у нее изумительная…
Мама говорила робко, полувопросительно, и Лере жаль было обижать ее отказом. Но что было делать? Уехать сейчас, в разгар летнего сезона, – это было совершенно невозможно. Каждый день происходило что-нибудь, требовавшее только ее участия.
Их турист на Канарах пьяный сел за руль, разбился, попал в больницу – уже достаточно! А тут еще выяснилось, что Кирилл позволил ему оформить страховку не в «Московском госте», а в какой-то неведомой страховой компании, которая теперь не бралась оплачивать лечение. И надо было звонить, объясняться с консулом, с главным врачом больницы, еще с кем-то, потом ехать куда-то, куда никто, кроме нее, поехать просто не мог…
Куда она могла уехать в такое время?
Сусанна – та вообще поглядывала на нее испуганно.
– Лера, – не выдержала она наконец, – ты что, совсем свихнулась?
– Почему?
Лера сидела у себя в кабинете и ждала очередного звонка. Ей даже и уходить не очень хотелось. Здесь, по крайней мере, работал кондиционер и не чувствовалось изнуряющей жары.
– Ты посмотри на себя! – всплеснула руками Сусанна. – Хочешь родить где-нибудь на лестнице или вообще за рулем?
– Да, правда, – кивнула Лера. – Это я прекращу – за рулем самой, буду с водителем ездить.
– Да разве только это! В твоем положении сидеть в офисе, да еще летом, да еще работать!
– А что же делать в офисе, Сусанночка? – улыбнулась Лера. – В офисе надо работать.
– Не надо тебе работать! – возмущенно ответила та. – Не надо – и все. Надо о своем ребенке думать, а не о каком-то пьяном идиоте на Канарах! Да по мне, пусть бы он хоть сдох в этой больнице, твое какое дело? Думаешь, он тебе спасибо скажет, алкоголик чертов?
– До него – никакого мне дела. Но ведь нам с этими партнерами дальше работать, нам другие группы отправлять. Как их примут там, ты представляешь, после такого прокола?
– Пусть не ездят, – решительно заявила Сусанна. – Подумаешь, необходимость какая – на Канары кататься! Твоя это забота?
– А чья же, Суса? – Лера обхватила голову руками. – Наверное, я не умею работать, ты права. За все приходится самой браться, за все!..
– Кирюшу лиши двух зарплат – и не придется за все самой браться, – посоветовала Сусанна. – Очень помогает. А вообще, тебе здесь, конечно, такой человек нужен, на которого ты можешь во всем положиться.
– А на тебя, Суса? – тут же спросила Лера.
– Нет-нет! – предупреждая ее вопрос, замахала руками Сусанна. – Лерик, я тебя люблю и очень тебе сочувствую, но я не могу! Мне своей работы и своей зарплаты вполне достаточно. У меня муж, сын, они внимания требуют. А так – я знаю: по выходным приходить, еще что-нибудь… Ни боже упаси! Тем более, он у меня ревнивый. Надо бы, конечно, мужчину тебе в замы найти ответственного, но это проблема. Ответственные, они уже при своем деле… Или женщину незамужнюю, чтобы домой не торопилась.
Но тут в Сусанниной комнате зазвонил телефон, и она выбежала, прервав наставления.
«Хорошо всем рассуждать, – с тоской подумала Лера. – Кто бы делать взялся?»
Конечно, нельзя было сказать, что никто ничего не делал. «Московский гость» работал неплохо, и не одними Лериными усилиями, она это прекрасно понимала. И все-таки, как только возникали неординарные ситуации, все бежали к ней, и с этим ничего нельзя было поделать.
И тут она поняла, кто тот единственный человек, на которого она могла бы положиться в делах, – и, поняв, едва не вскочила из-за стола, забыв о своем животе.
«Вот чукча тупой: зачем ходить, когда можно позвонить?» – вспомнила Лера старый анекдот, набирая Зоськин номер.
Сусанна словно напророчила. Правда, Лера не родила за рулем, но плохо ей стало прямо в офисе; она едва успела проститься со своим телефонным собеседником.
Зоська вбежала в кабинет на испуганные крики секретарши Галочки.
– Боже мой! – ахнула она, увидев Лерино побелевшее, перекосившееся от боли лицо. – Так я и знала, что ты до этого добегаешься! Галка, что ты стоишь как столб – вызывай «Скорую»!
И ничего она не видела: ни улицы в золоте сентябрьских листьев, ни зеленых стен приемного покоя, ни белых – операционной, ни слепящего света ламп над столом, – ничего… Она даже понять не успела, что это и есть то самое, каждый раз неповторимое и каждый раз загадочное – рождение ребенка…
Глава 21
В конце сентября, когда Леру выписали из больницы, маму, наоборот, положили. Это произошло в один и тот же день, и Надежда Сергеевна плакала, садясь в «Скорую».
– Ну что ты, мама? – пыталась ее успокоить Лера. – Ничего ведь страшного, приступ небольшой – видишь, укол уже действует. Полежишь немного и выпишешься!
– Разве я из-за себя? – убивалась та. – Но надо же, чтобы именно сейчас, именно сейчас! Как ты будешь – одна с ребенком, после операции?
– Тетя Кира приедет с дядей Штефаном, мам, ничего страшного. Ну что я, в лесу одна буду?
Лера старалась говорить бодрым голосом, но на самом деле бодрости в ней не осталось ни капли. Она чувствовала, что переоценила собственные силы. Даже физические силы, не говоря уже о других, которые больше всего были нужны ей сейчас.
Она забыть не могла, как принесли ей первый раз девочку – забыть не могла потому, что это было самым сильным потрясением, с которым ничто не могло сравниться и на которое как раз и ушли последние силы.
Девочка была такая крошечная, невообразимо маленькая – Лера представить себе не могла, что живой человечек может быть таким маленьким! А личико у нее было не красное и не желтое, как у других детей в палате, – совсем другое.
Девочка спала, и от ее круглых щечек, из-под ее смеженных светлых ресниц исходило такое ясное сияние, которое просто невозможно было в обыкновенном человеке.
Лера смотрела на нее, забыв обо всем: и о боли, которая все никак не проходила после операции; и о женщинах в палате – одна из них была невыносима своей сварливостью и слезливостью; и обо всем мучительном и прекрасном мире, который остался за стенами больницы.
Она смотрела только на свою девочку и видела только ясное сияние, исходившее от нее, и больше ничего не хотела и не могла видеть. Она не могла даже вздохнуть глубоко: для вздоха надо было оторваться от созерцания этого личика, и вздох мог разбудить ребенка.
Каким смешным, каким странным казалось все, чем она была занята всего несколько дней назад – путевки, туристы, презентации и переговоры. Где было все это, на каком облаке уплывала Лера из той жизни, в которой она уже и забыла, что у нее есть душа, а помнила только, что надо сделать срочный звонок, встретиться, договориться, подписать?..
Маленькая девочка с сияющим личиком перевернула все и все сделала неважным.
Это уже потом, немного придя в себя, Лера смогла заняться теми же необходимыми и единственно важными вещами, которыми были заняты все женщины в палате: кормить, сцеживаться, пить чай с молоком, есть желтые, а не красные яблоки, не есть помидоров…
Потом она смогла чуть спокойнее посмотреть на своего ребенка – рассмотреть, какого цвета глазки, какой носик, какие волосики выбиваются из-под роддомовской косынки.
Девочка была как две капли воды похожа на Костю. Те же ясно-голубые глаза, тот же ровненький носик и аккуратные бровки, и даже ресницы были длинные, слегка загнутые. Пожалуй, только рот был как у Леры – немного великоват, но красивой формы, и уголки губ чуть опущены вниз.