Ревнивая печаль, стр. 58
Она и сама не понимала, почему не поговорит с Митей. Но она не могла себе представить этот разговор! Вот она спрашивает: «Митя, ты навсегда разлюбил меня?» А он отвечает… Что он отвечает?.. Что вообще можно на это ответить?
Какая глупость! Лера тряхнула головой, представив себе этот бессмысленный, никому не нужный диалог.
– Я не уйду от Мити, – решительно сказала она, глядя прямо в глаза своей дочери. – Тебе плохо будет без него, правда? Я не хочу, чтобы тебе было плохо. И потом, мы ведь вместе работаем, и много людей работает с нами. Нельзя все бросать только потому, что настроение поменялось, ведь так?
– Так, – серьезно кивнула Аленка. – А ты не передумаешь? – тут же осведомилась она.
– Нет, – невесело улыбнулась Лера. – Я – не передумаю… Смотри, песенка кончилась. Пора тебе спать, хоть ты и взрослая. Завтра Анна Андреевна придет в девять, надо выспаться хорошенько, а то играть будешь плохо.
Если бы дело было только в том, чтобы не собрать свои вещи, не перейти через двор!
Дни шли за днями, сплетались в недели и месяцы, и Лера все яснее понимала, что, может быть, только Аленке и достаточно этого существования под общей крышей, этой видимости прежней жизни.
«Но хотя бы ей…» – думала она.
Сама же Лера все глубже погружалась в свою странную, бесцветную и беззвучную усталость, и для нее все яснее становилось, что она никогда не выплывет на поверхность.
Глава 9
Что было бы лучше для Мити, Лера не знала.
После тех непонятных, но безысходных слов, которые она с трудом расслышала сквозь судорожное напряжение того весеннего вечера, когда он вернулся из Рима, – Митя не сказал ничего, что могло бы хоть как-то прояснить их отношения.
Он не только не говорил ничего, но по его лицу, по его взгляду невозможно было понять, что с ним происходит. Лере и прежде казалось иногда, что прозрачный купол отделяет ее от Мити, что его загадка для нее неодолима.
Теперь она чувствовала, что между ними встала стена.
Она смотрела на него – в те редкие минуты, когда он не замечал ее взгляда, – и думала: неужели совсем недавно он дразнил ее, и смеялся над нею – так, что ей самой становилось смешно, и называл подружкой, и просил посидеть с ним вечерами… И, целуя утром, когда Лера только просыпалась, а он уже приходил в спальню из кабинета, – напевал ей на ухо: «И подушка ее горяча…»
Дальше Лера запрещала себе вспоминать, и оцепенение помогало ей приглушить воспоминания. Но вместе с ними приглушалась вся ее жизнь, потому что Митя ведь и был всей ее жизнью.
Вообще-то их было мало – этих минут, когда она смотрела на него, а он не замечал ее взгляда. Прежде Лера часто смотрела так, когда Митя спал. Ее пугало и манило то, что она чувствовала при этом, – то непонятное, огромное, что происходило в его душе и чувствовалось даже в спящем лице…
Но теперь она могла бы так, незаметно, смотреть на него, только когда Митя дирижировал и руки его взлетали вверх – неостановимо, мощно, но каждый раз словно преодолевая смертную тяжесть.
Наверное, оркестр чувствовал, какую мучительную силу вкладывает он в каждый жест. Иначе почему так пронзительно звучали скрипки, и виолончели, и трубы – как будто музыка вот-вот должна была обернуться ясным словом, которое невозможно будет не понять?..
Но Лера давно уже не сидела в зале во время репетиций и не приходила на концерты и спектакли. Она просто не могла себя заставить – пряталась в свое вязкое безразличие, как в кокон.
И все-таки они были, эти редкие минуты, хотя их по пальцам можно было пересчитать. Они возникали случайно, даже помимо Лериной воли, и каждый раз она чувствовала, как тонкая, тоньше струны, ниточка натягивается в ее душе. Вот-вот лопнет и отпустит на волю что-то неудержимое, может быть, даже страшное – но живое.
Лера каждый раз ждала этого, глядя на Митю, но каждый раз ниточка ослабевала, и ей снова все становилось безразлично.
Обычно она теперь уходила из театра довольно рано – именно потому, что старалась не оставаться на спектакли и концерты, если в ее присутствии не было какой-нибудь хозяйственной необходимости. А у Мити всегда находились дела допоздна. И получалось, что они возвращались домой порознь.
«Так даже лучше, – думала Лера. – По крайней мере, я не знаю, что он делает вечерами. Репетирует с Тамарой или еще что-нибудь… Я не хочу об этом знать!»
И на этот раз, июньским вечером, Лера вышла из особняка и пошла к гаражам по единственной в парке асфальтовой дороге, вспоминая, что ей надо сделать завтра утром. Она старалась вспомнить побольше дел, чтобы утро прошло как-нибудь незаметно. А там уже и день, и все пойдет само собою.
Какая-то машина выехала из гаража ей навстречу. Лера подняла глаза – и вздрогнула, узнав Митин темно-синий «Сааб». Никогда он не уезжал так рано, она совсем не ожидала, что встретит его сейчас.
«Сааб» начал притормаживать в нескольких метрах от нее. Лере показалось, что Митя не знает, остановиться ему или проехать мимо.
Машина остановилась. Открылась дверца, Митя вышел из кабины в двух шагах от Леры.
Он стоял совсем рядом, но лучи закатного солнца били Лере в глаза, и она почти не видела его лица. Только силуэт, неподвижный и трепетный одновременно. Ниточка натянулась, зазвенела у нее внутри!..
Митя молчал и не двигался, глядя на нее.
– Ты рано уезжаешь сегодня, – сказала Лера, чтобы нарушить молчание.
– Я больше не могу, – не сразу ответил он.
– Устал? – спросила она.
Митя не отвечал, и Лера добавила:
– Ты долго сегодня репетировал, я слышала. Что-нибудь не получалось?
Она хотела спросить: «Что-нибудь не получалось у Тамары?» – но не стала спрашивать… Зачем?
– Не устал. Лера, я…
Лера услышала звон натянутой нити, ей даже показалось, что Митя сделал какое-то едва уловимое движение ей навстречу. Она попыталась вслушаться в его голос, даже в эти короткие фразы – но не могла…
И ниточка снова ослабела.
Лера словно со стороны себя видела – пустым, равнодушным взглядом. Впервые в жизни она не знала, что сказать и что сделать.
«Как в летаргическом сне, – проплыло в ее сознании. – Все слышу, все понимаю, а неживая».
Они еще несколько мгновений постояли в молчании. Потом Митя сел за руль; хлопнула дверца; Лера пошла вперед. Ей почти не пришлось заставлять себя не оборачиваться. Она слышала, что машина не трогается с места. Только когда Лера скрылась за дверью гаража, заработал мотор «Сааба». Вскоре звук его затих вдалеке.
Глава 10
Лето и наступило незаметно, и незаметно подошло к июльскому зениту.
Театральный сезон закончился, и Лера сразу же уехала с Аленкой на Майорку. Не то чтобы ее так уж тянуло отдохнуть, теперь ей вообще все равно было, где находиться. Но Лера знала, что Митя тоже уезжает сразу же, как только закончится сезон: у него начиналось европейское концертное турне. И она поехала на Майорку только ради того единственного мгновения, когда он будет уезжать – когда дверь за ним закроется…
Чтобы не было этого мгновения, чтобы без нее!.. Чтобы не прислушиваться к его шагам в кабинете, не зная, простится ли он с нею и каким будет прощание. Чтобы не стоять у окна, глядя, как он не оглядываясь идет через двор. Чтобы не вызывать в онемелой душе всех воспоминаний, которые были связаны с ним.
Поехала она не только с Аленкой, но и с Зоськой.
С тех пор как Лера ушла из «Московского гостя», она мало виделась со своей Жозефиночкой. Та звонила, конечно, – особенно вначале, пока не привыкла к своей новой роли, – но встречались они редко. Лера и сама не понимала почему. Конечно, времени было мало, конечно, работа утомляла обеих. Но ведь в одном дворе жили, в домашних тапочках можно было вечером забежать друг к другу! А вот – не встречались. И самым удивительным было то, что Леру это даже не тяготило.