Ревнивая печаль, стр. 35

Глава 15

«А ведь он прав, – думала Лера. – Прав он, мальчик, бандит этот синеглазый! Не он – так не сегодня-завтра другой явится со своими услугами. Казино предложит открыть… Было бы за что платить, вот ведь что обидно».

Обидно или не обидно, а без «крыши» работать действительно было нельзя, это Лера знала. Но не под бандитов же идти! Оставалось только последовать Саниному совету и обратиться к Стрепету.

Разговор представлялся ей нелегким. Хотя с чего бы, кажется? Не на Женькину ли помощь она всегда могла рассчитывать? Но Лера ведь с самого начала дала себе зарок, что не станет вешать на него свои новые проблемы…

Поэтому она и входила в его кабинет с некоторым смущением.

Впрочем, Женька как раз был весел, даже веселее, чем обычно. В летней рубашке с клубным ярким галстуком он казался каким-то пухленьким и совершенно довольным жизнью.

– А, появилась наконец! – встретил он Леру, выйдя на середину своего огромного кабинета. – Думал, совсем загордилась, забыла старых друзей!

– Какое загордилась, Женечка, – улыбнулась в ответ Лера. – Дел невпроворот, времени нет совсем.

Они поговорили немного о делах «Горизонта», Женька похвалил Жозефиночку и тут же спросил:

– Не просто так ведь пришла, признайся?

– Признаюсь! – подняла руки Лера. – За спонсорской помощью, милый. – Она увидела, как сразу изменилось Женькино лицо, и поспешила успокоить: – Ты не бойся, не бойся. Не корысти ради! Привыкла я к каменной твоей стене…

Узнав, что его меценатский долг заключается только в опеке театра службой безопасности «Горизонта», Женька снова повеселел.

– Ну, так бы и говорила, – облегченно вздохнул он. – А что, уже пристают?

– Да вроде нет пока, – пожала плечами Лера. – Этот твой, Александр Иванович, намекал было, но не стал настаивать. Слушай, – вспомнила она, – а он что, действительно серьезный человек?

– А что, не похоже? – усмехнулся Женька. – Молодой, конечно. Лет двадцать шесть всего, кажется.

– Я думала, еще меньше.

– Да нет, меньше просто быть не может: не успел бы в люди выбиться. Но он всех знает и зря не скажет, не сомневайся. Он Зелинскому какой-то закадычный друг детства, не то даже родственник, тот только с ним дело имеет. Так что все у него в порядке, можешь быть спокойна. Успокоил он тебя, кстати?

Зелинскому принадлежал весьма крупный банк, и можно было надеяться, что он не имеет дела со случайными людьми.

– Успокоил, – кивнула Лера. – Но дело не в нем…

– Что ж, – сказал Стрепет, – насчет нашей поддержки – я не против. Культура, мы понимаем, хоть гимназиев не кончали! Считай это моим скромным вкладом в высокое искусство. Тем более, ты же наш человек все-таки, да и Митя тоже.

– Ваш, ваш, – подтвердила Лера. – Куда я от вас денусь?

– Вот и поговори с Глушенко, я его предупрежу, – завершил тему Женя. – Слушай, а вообще-то, где ты все-таки деньги собираешься брать на театр на ваш? Из своего кармана выкладывать?

– Ох, Женя, не трави душу! – вздохнула Лера. – Кто мне даст на театр просто так? А от налогов за это у нас, по-моему, никогда не будут толком освобождать.

– Тогда, значит, надо… – начал было Женька.

– Знаю. Уже всем разослала факсы, Алексиадису особенно. Может, найду благотворителя, а лучше бы нескольких. Авиакомпанию какую-нибудь, что ли… Да хоть кого, хоть афериста международного!

– Найдешь, – уверенно сказал Стрепет. – Если уж ты меня нашла когда-то… Я, конечно, не главный специалист в музыкальных делах, но «Гардиан» читаю, однако. Там про Митю сколько раз было, и в «Тайм» как-то целый разворот, когда у него концерт был в Карнеги-холл. Знаешь?

– Не знаю, – покраснев, сказала Лера. – Разве он рассказывает?

– А ты собери материалы, пригодится, – посоветовал Женька. – Как знать, может, и у нас еще найдутся Рябушинские… Может, и я подключусь еще! – добавил он – впрочем, не слишком уверенно.

– Тебе и на том, что есть, спасибо, – поспешила сказать Лера. – Я завтра же с Глушенко поговорю. Успокоил ты меня, друг мой, не хуже Александра Ивановича!

Забор был заказан, ремонт был окончен!

В тот вечер, когда из особняка вышел последний маляр, Лера обошла его в одиночестве, как полководец – поле выигранной битвы.

Он был удивительный, этот дом – внутри такой же благородный, как снаружи. Лера поднялась по широкой центральной лестнице. Белый мрамор был вычищен; дорожка постелена и прижата к ступеням латунными прутьями; зеркала, казалось, светились изнутри.

Она сама попросила оставить включенным весь свет в зале – и теперь это пространство ослепило ее, заставило задохнуться от восторга.

Она смотрела на высокую сцену, на полукруглые ряды кресел в партере, на полумрак бенуара… В этом зале чувствовалось то, что она особенно любила в консерватории и в Колонном зале: тихое мерцание воздуха, ощущение чуда, которое начнется через несколько мгновений.

Лера представила, как Митя поднимется на сцену, обернется к залу, как глаза их встретятся в тишине ожидания… Это было так хорошо, так просто и хорошо, что она рассмеялась. Ее смех прозвучал в пустом зале отчетливо и звонко и долго не затихал под высоким куполом.

Домой она вернулась поздно – думая, что Митя, может быть, уже спит: вставал он очень рано.

Но он не спал – голос скрипки слышен был из кабинета, и этот голос показался ей взволнованным. Лера тихо прошла по коридору, чтобы ему не мешать, но дверь кабинета тут же открылась и Митя остановился на пороге.

– Что-нибудь случилось? – спросила Лера, вглядываясь в его лицо.

– Да. – Митины глаза блестели в неярком свете, и волнение чувствовалось в его голосе так же ясно, как в голосе скрипки. – Ты знаешь, я, кажется, нашел…

– Что – нашел? – удивленно спросила Лера.

– Сопрано.

Лера почувствовала, как ей передается его волнение. Но она не знала, что сказать. Даже о чем спросить – тоже не знала.

– Она красивая? – спросила Лера неожиданно для себя.

Митя вгляделся в ее лицо и рассмеялся. Лере показалось, что волнение его развеялось, сменившись каким-то другим чувством.

– Красивая? – переспросил он. – Да, конечно. Красивая и молодая. Но дело не в этом. Слушай, – вдруг предложил он, – а не выпить ли нам по этому поводу?

– Выпить, конечно, – тут же согласилась Лера. – Это же важно для тебя, да?

– Да. – Митя пошел в гостиную, и Лера пошла вслед за ним. – Это очень важно, это очень-очень, так важно, что и передать нельзя… – напевал он по дороге.

Лера достала из буфета хрустальные бокалы на высоких ножках, мимолетно полюбовалась, как играют в них искры света. Митя открыл бутылку «Бордо», разлил вино – и бокалы налились темно-красным сиянием.

– Кто же она? – спросила Лера, садясь за овальный стол напротив Мити. – И где же ты ее нашел?

– В консерватории. Просто в консерватории, случайно: шел зачем-то в учебную часть. Хотя едва ли такие вещи бывают случайными…

Бокал казался хрупким в Митиной большой ладони; Лера неотрывно смотрела на его пальцы.

– Ей надо было идти прослушиваться в Большой, – продолжал Митя. – Она закончила консерваторию, и ее пригласили на прослушивание. Она попросила концертмейстера порепетировать с ней немного, это было за полчаса до того, как ей надо было идти. А я шел мимо аудитории – вот и все.

Лера видела, каких усилий стоит ему сдерживать волнение. Он хотел сказать гораздо больше, чем можно было высказать словами.

– Надо слышать этот голос… – произнес он наконец.

– И… что же? – осторожно спросила Лера. – Она пошла на прослушивание?

– Нет. Она пела мне – подряд из всех оперных партий, которые знала.

Лера сама не могла понять, что чувствует сейчас. Сердце ее проваливалось в пустоту – и тут же взлетало вверх, словно притянутое волшебным, тревожным блеском Митиных глаз.

– Что же она будет петь у тебя? – спросила она наконец, поднеся к губам бокал, чтобы скрыть волнение.