Неравный брак, стр. 20
Они молча шли рядом по бульвару.
Женя ожидала, что сейчас он снова затеет выяснение отношений: что случилось, да почему так неожиданно, да, может быть, все-таки… Но Олег заговорил о работе. Кажется, он специально старался говорить невозмутимым тоном и старался заинтересовать Женю, привлечь ее внимание к своим делам.
– Не пошли мои «Доводы и выводы», – нарушил он молчание и, не дождавшись реакции, продолжил: – Сегодня со Стивенсом был разговор, довольно резкий, между прочим. Знаешь, что сказал твой папа? Чтобы я выбирал: или политику делать, или с ним работать.
– Странное название, – сказала Женя.
– Какое? – не понял Олег.
– «До-во-ды-и-вы-во-ды». Как будто из «Алисы в Зазеркалье».
– Почему? – удивился он.
Кажется, Олег обрадовался, что она наконец хоть как-то на него реагирует. Его темные, близко поставленные глаза блеснули на мгновенье, губы настороженно дрогнули. Женя вспомнила вдруг: вот точно так же блеснули и сощурились его глаза, когда он впервые предложил: «А ты оставайся у меня, раз понравилось». И так же вздрагивали тогда его губы – настороженно, нетерпеливо. Это предложение он повторял потом не раз, и она почти согласилась…
Женя вспомнила и то, как уверенно лежала на ее голом плече Олегова рука – широкая, красивая, грубоватой формы, но с аккуратно подстриженными ровными ногтями. Они тогда отдыхали после первой близости – оба усталые, довольные, насытившиеся друг другом.
От этих воспоминаний стало противно; ее даже передернуло, как будто паук пробежал по спине. Хотя в ту ночь, да и во все другие ночи с ним Женя питала к Несговорову какие угодно чувства, кроме физического отвращения. Наоборот, он был первым мужчиной, с которым она получила удовольствие в постели.
Теперь он держал руки в карманах бежевого плаща, и казалось почему-то, что они сжаты в кулаки.
– Оставь меня в покое, Олег, – не глядя на него, проговорила Женя.
Он сделал вид, будто не расслышал. Но и переспрашивать не стал.
– Как ты только не боишься в такое время по бульвару ходить? – поинтересовался Несговоров. – И зачем, главное?
– Может, во мне проснулась сентиментальность, – усмехнулась она.
– Довольно несвоевременно она в тебе проснулась! – хмыкнул Олег. – Я тут наблюдал однажды, какими глазами тебя два хмыря провожали. Во-он на той скамеечке сидели, возле Есенина. Кажется, даже шуточки какие-то отпускали. Женечка, хоть я когда-то и был мастером спорта по вольной борьбе, но против лома, как ты, наверное, знаешь, нет приема.
– Они были голубые, – вспомнила Женя. – И спрашивали, который час. А ты, интересно, что здесь делал в это время?
– Случайно проезжал мимо, тормознул на светофоре. Хотел уж было подойти, но ты направилась к дому. Не стал тогда тебя беспокоить. – Тут, догадавшись, что может на это ответить Женя, он опять перевел разговор на рабочую тему: – Да, так вот: или политика, или господин Стивенс. Извини, но при всем моем уважении к твоему отцу я очень не люблю, когда взрослый, циничный и опытный мужик вдруг начинает строить из себя целку. Можно подумать, если бы те, что дали ему деньги на «ЛОТ», дали бы их на политику, а не на показную аполитичность, он этих денег бы не взял!
– Это его дело, – пожала плечами Женя.
– Согласен. Но он на аполитичности делает деньги, а я на ней же их теряю. Подходит мне это, как по-твоему?
– Олег, оставь меня в покое, – на этот раз взглянув ему прямо в глаза, повторила она.
Теперь он уже не смог сделать вид, что не расслышал ее слов. И разговаривать своим привычным, уверенным и слегка насмешливым тоном, наверное, тоже не смог.
– Почему, Женя? – глухо проговорил Олег и тут же торопливо добавил: – Хорошо, пусть без «почему»! Не хочешь объяснять – не надо, я и сам все вижу, не мальчик. Ну, влюбилась ты там в кого-то, на чертовом этом Сахалине, пусть даже с кем-то жила все это время, пусть даже к нему и ездила… Но вернулась ведь, Женя! Не осталась же ты с ним! Да ведь я тебя знаю, Женечка, красота ты моя… – Голос его стал вкрадчивым. – Или он тебя послал подальше, или ты сама от него слиняла. Так что ж ты мне душу рвешь?! Что ж ты меня мучаешь теперь?
Женя ускорила шаг, и Несговоров, идя рядом с нею, заговорил быстрее:
– Ты подумай: чем мы друг другу не подходим? Ну, была б ты девочка в розовых очках, я бы еще понял. Конечно, я не ангел, в чем-то могу и разочаровать, особенно когда права начинаю качать в совместной жизни… Но ведь ты же не старлетка-идиотка! Тут мне одна письмо очередное прислала, – не удержался он от льстящего самолюбию воспоминания. – Я, мол, считаю вас самым благородным мужчиной на свете, потому что на вас каждый день по телевизору новый галстук… Но ты-то, Женя! – Страсть зазвучала в его голосе. – Помнишь, как ты меня на место поставила – ну, когда я тебе пообещал, что на презентацию пойдем вечером, а сам нажрался в монтажной и ночевать не пришел? «Чтобы тебя с похмелья пожалели, протрезвили, в бане вымыли и в печку посадили – это ты себе, Олежек, поищи Бабу Ягу!» – восхищенно произнес он. – Помнишь, Женечка? Я потом до-олго вспоминал – как ты пижаму снимала, как одевалась, как дверью хлопнула…
Конечно, Женя тоже помнила то утро. Именно тогда она и решила, что слишком много стал себе позволять ее герой-любовник и пора поставить его на место.
– Хватит, Несговоров, прошу же, – поморщилась она. – Умная я или дура, в данном случае значения не имеет.
– Еще как имеет, Женька! – горячо возразил он. – Да ты же папы своего дочка, неужели не понимаешь?
– И тебе очень жаль потерять вместе со мной моего папу? – усмехнулась она.
– Не в том смысле, в котором ты подумала. Без работы-то я, слава Богу, не останусь. И «ЛОТ», между прочим, не такая синекура для политобозревателя, чтобы за него зубами держаться, – спокойно возразил Несговоров. – В другом дело. Если мне даже Стивенса жалко терять, хоть он мне, в общем-то, никто, то уж тебя-то! Да я же тебя, как только в первый раз увидел… У тебя тогда брови такими дугами изогнулись, и посмотрела ты так… У меня аж в животе защекотало, сразу понял: вот такая женщина по мне, за такую и побороться не жалко!
Но этих слов Женя уже не слышала. Ничьих слов не хотела, не могла она слышать…
Она смотрела вдоль прямой аллеи темного бульвара, и единственный голос заглушал шум голых весенних деревьев, гул редких машин – все он заглушал. «Не слушай ты ничего, Женя… Вот здесь послушай. Вся ты у меня здесь, не могу я без тебя. Запутался я совсем, моя родная…»
Она словно наяву чувствовала запах дыма, которым пропитался Юрин свитер, и прислушивалась, как его сердце бьется у самого ее виска – то тихо и нежно, то торопится, торопится, убегает…
Глава 10
Слово «Мальта» почему-то ассоциировалось у Жени с детской книжкой про Питера Пэна. Что-то вроде острова Гдетотама, на который можно попасть только ребенком. Конечно, это не имело ничего общего с действительностью, но иллюзия была приятная, и развеивать ее не хотелось.
«В самом деле, – мелькало у нее в голове, когда то и дело всплывало в разговорах заманчивое название. – Сколько можно жить в двух измерениях? Сколько можно шарахаться от призраков, замирать на каждом шагу?! Чтобы водки спокойно не выпить, чтобы костюм спокойно не надеть! Нэйви блю… И голос его мерещится, и даже запах…»
Здравый ум, выдержка и рассудительность, способность противостоять обстоятельствам – все в Жениной натуре сопротивлялось тому, что с нею происходило.
«Полгода уже! – думала она. – Полгода… Сколько можно?»
Она не присматривала себе мужа, не боялась, что потеряет свое лучшее время, не торопилась воспользоваться преимуществами молодости, как боятся и торопятся многие женщины на рубеже двадцати пяти лет, когда о возрасте вроде бы думать рановато, но опыта уже достаточно, чтобы не считать жизнь вечным праздником юности.
Женя думала совсем о другом. Не полгода одиночества угнетали ее…
«Ну пусть, – думала она в те редкие минуты, когда все-таки могла думать о Юре более или менее спокойно. – Хорошо, пусть он решил, что мы не сможем быть вместе, что жизни у нас разные, и потребности разные, и все у нас разное… Пусть, в конце концов, решил, что жену бросать нехорошо! Но разве он из тех, кто способен жить по таким вот, в голове родившимся, решениям? Господи, да не о нем это! Да у него сердце изошлось бы, на все бы он плюнул, давно бы уже здесь был, если бы…»