Ловец мелкого жемчуга, стр. 24

Он был не в форме, а в белом свитере – наверное, тоже связанном из козьей шерсти. В красном свете фонаря его лицо казалось четко вылепленным, скульптурным, и становилось заметно то, что невозможно было разглядеть днем: значительность этого лица, благородство черт. Но благородство какое-то давнее, размытое и оплывшее…

«Лицо у него – как свеча», – некстати подумал Георгий.

И тут же совсем другая мысль заставила его похолодеть.

«Она беременная, наверно, – подумал он о Зине. – Ну точно, потому и разговаривала так спокойно!»

Оснований для такой мысли было более чем достаточно. В том, что Зина никак не предохраняется, он был уверен. Толком предохраняться самому тоже оказалось затруднительно, потому что гарнизонный киоск не предусматривал подобной солдатской нужды. Однажды Георгий попросил Зину купить презервативы в поселковой аптеке, но она так покраснела, как будто он предложил ей пройтись по улице голой.

– Да ты что, Гошенька? – чуть не плача, пробормотала Зина. – Как же я буду их покупать?

– За деньги, как еще? – пожал он плечами. – Невеликие расходы.

– Расходы, может, и невеликие, а стыд какой? – обиделась она. – Через полчаса весь поселок сплетничать станет, через час – все бабы гарнизонные, назавтра матери доложат: Зинка твоя резинки брала. Тут тебе не город!

– Ну, купи в городе, – сказал он. – В Уссурийск на сессию поедешь, вот и купи.

Зина промолчала. Презервативы Георгий купил сам, получив увольнение в поселок. Собственно, он только для этого туда и рвался, больше делать в этом забытом богом селении ему было нечего. Но продавали их под счет – оказывается, существовал лимит, – а в последнее его увольнение и вовсе «не завезли». И хоть Зина уверяла, что она «все свои дни записывает» и бережется, он очень в этом сомневался.

А теперь, значит…

Наверное, Бережной заметил его растерянность.

– Да ты не дергайся, – усмехнулся он. – Я же не как старший по званию пришел. Так, конфиденциальная беседа.

И тут Георгий неожиданно успокоился. В самом деле, что это он? Как ни крути, а почти два года он пользовался Зининой податливостью, не могло же это пройти бесследно. Странно даже, что ее отец только сейчас выбрал время для «конфиденциальной беседы»!

– Конечно, насчет Зинки, – не заставляя Георгия начинать разговор, сказал подполковник. – Дура она у меня, вся в мать. Да ты, наверно, и сам заметил.

– Не то чтобы совсем… – промямлил Георгий.

– Совсем, совсем, – покачал головой тот. – Куриные мозги. Или тебе это нравится?

– Нет, – сказал Георгий. – Это – не нравится.

– Соображаешь, значит, – хмыкнул Бережной. – Правильно мне насчет тебя докладывали. Ну, и что делать думаешь?

– А что… Она, что ли…

– Да нет вроде, – пожал плечами Бережной. – Говорит, не беременная.

У Георгия словно камень с души свалился. Он даже дышать стал свободнее и чуть не вытер пот со лба, да вовремя сдержал этот откровенный жест облегчения. Бережной закурил, в комнате запахло дешевым крепким табаком, сразу почувствовался и несильный, привычный спиртной дух, исходящий от подполковника. В красном свете трудно было разглядеть, собачьи ли у него глаза, но Георгию почему-то неловко было думать об этом.

– А зачем тогда что-то делать? – выпалил он.

– И правда! – усмехнулся Бережной. – Но она так не считает. Пристала: скажи ему, скажи… А родная ведь кровь все-таки, единственная. Ну, стреляться, может, и не станет, грозит только, а…

– Как стреляться? – испуганно перебил его Георгий. – Из чего стреляться?

– Вот и я говорю: не из чего. Да и не из-за чего. Соображать надо было, кто ей пара, а кто нет. Ты не пара, это точно.

– Почему? – неожиданно для себя спросил Георгий.

Правда, он тут же пожалел об этом. Нашел кого спрашивать, да и зачем?

– Глаз у тебя горит, – снова усмехнулся подполковник. – На таких, как она, только те женятся, у кого уже отгорело все. Или кто от рождения потухший. Я вот дурак был в молодости, не понимал… Думал, приеду по назначению, служить буду как положено, а в свободное время рассказы писать – о жизни как она есть. Из гущи народной, так сказать. Нужна, значит, жена, чтоб подштанники стирала на пользу труду и творчеству. А тут Катерина, как раз такая. Ну, глупая, так это же хорошо, зачем ракетчику умная жена? Валька Лебедев, однокурсник мой, женился на интеллигентной-образованной, так она от него через месяц сбежала с точки. Тундра, сказала, кругом дремучая и люди такие же.

Георгий смотрел, как свивается багровыми кольцами дым, как вздрагивает папироса в руке Бережного. Что-то мучительно живое чувствовалось и в дыме этом, и в подрагивании узловатых пальцев… Как на картинах Рембрандта, только тревожнее.

– Что смотришь? – заметил его взгляд подполковник. – Конечно, выпиваю. В пределах нормы. Военной, естественно, о рассказах давно уже и речи нет. Чтоб рассказы писать, не на чистых подштанниках жениться надо было. Да и не только для рассказов… Чтобы человеком остаться – тоже. Ты, Беденко говорил, в институт кино поступать хочешь?

– Если получится, – кивнул Георгий.

– А если таланта не хватит? – спросил Бережной.

– А если хватит? – пожал плечами Георгий. – Если заранее опасаться, тогда уж лучше вообще… не рыпаться.

– Это правильно, наверно… – медленно проговорил Бережной. – Чего и жить, если от себя ничего не ждать? Только ты Зинку оставь в покое, а? – как-то почти жалобно попросил он. – Тебе такая не нужна, ясно же. У тебя вон, неизвестно, есть ли еще талант, а жить как все люди ты уже не хочешь. Ну, и нечего ее зря обнадеживать.

– Я не обнадеживал… – пробормотал Георгий. – Свинья я, конечно. – Он поднял голову, прямо посмотрел в грустные, влажно блестящие глаза подполковника.

– Да ладно, – улыбнулся тот. – Жениться ведь не обещал?

– Не обещал, – кивнул Георгий. – Но все равно же…

– А насчет «все равно же» – может, это для нее и лучше еще, – сказал Бережной. – Хоть узнала, как оно по-человечески бывает. За кого ее тут выдавать-то? – уныло добавил он. – Невесты в избытке, а лейтенанты все с женами приезжают после училища. Примета такая есть: на место службы женатому ехать. Чтоб не спиться. Ну, насчет ее замужества пусть мать думает. – Он затушил окурок в Георгиевой чайной чашке, тяжело поднялся со стула. – В библиотеку больше не ходи, – сказал подполковник уже совсем другим, суровым тоном. – Увижу – на губу отправлю, так и знай. Потерпишь без книжек до дембеля.

Бережной вышел; хлопнула дверь.

Как ни странно, Георгий не почувствовал облегчения после этого, такого в общем-то удачного, выяснения отношений. Глаза Бережного, в которых если что и было собачье, то только неназываемая тоска, о причине которой не имели понятия его дочь и жена… Его лицо, похожее на чистую, навсегда оплывшую свечу…

Георгий вдруг вспомнил песню Высоцкого, которую всегда любил неизвестно за что: «И черной точкой на белый лист легла та ночка на мою жизнь».

Глава 10

Второй семестр начался с заявления Регины о том, что господин Турчин зачета у нее больше не получит. Этого следовало ожидать, хоть тонну справок принеси. Георгий не очень удивился и оправдываться не стал.

Ему было неинтересно думать о Регине и ее английском, и он о них не думал. А думал о том, что было ему интересно: о свете. Не зря еще до ВГИКа свет казался ему самой большой кинематографической загадкой. И чем больше Георгий читал про него, тем больше убеждался в этом.

Он даже фильмы смотрел теперь иначе: замечая только то, как поставлен в кадре свет. Ему нравилось наблюдать, как от ослепительного «форте» световая палитра приглушается почти до темноты, и все это – через текучесть, изменчивость пульсирующих бликов. Это захватывало его, как самая невероятная история, заставляло сердце то стремительно биться, то замирать в темноте просмотрового зала.

«Ивана Грозного» он посмотрел раз пять подряд, и все ради световых фресок, какими казались ему кадры, снятые Москвиным. Георгий словно видел движения какой-то огромной световой кисти, которой оператор наносил отдельные мазки на единый фон, создавая образы дня, ночи, сумерек, облаков так же, как образы людей.