Красавица некстати, стр. 64

Как выяснилось, в оценке ситуации Вера не ошибалась.

– Ну, я пообещал хакнуть один сайт, – сказал Антон. – У одного пацана с другим какие-то терки, и он, в общем, захотел того на бабки кинуть. И для этого надо было его сайт хакнуть.

Вера без труда перевела это сообщение на человеческий язык.

– Ты пообещал взломать сайт и не смог? – спросила она.

– Я ж не знал, что у него защита круче, чем Великая Китайская стена, – уныло сказал Антон. И добавил совсем уж безнадежным тоном: – Я вообще-то никогда не пробовал, но думал, что смогу… А вышло, мало что не хакнул – он меня вычислил и такой вирус мне заслал, что комп полетел конкретно. Ну а тот пацан теперь бабки требует.

– Он тебе, что ли, аванс дал? – не поняла Вера.

– Да нет, какой аванс! Говорит, что я за моральный ущерб должен.

– И много требует?

– Пятьсот баков. Завтра…

– И ты решил отдать, – уже не вопросительно, а утвердительно произнесла Вера.

– Но я же правда пообещал и не сделал.

– Резонно, – кивнула она. – А ты хоть где-нибудь пытался деньги достать? Или сразу в чужую сумку полез?

– Я комп продал. – С каждым словом Антон мрачнел все больше. – Но за него только триста дали, потому что продавал срочно, и вообще, в нем наворотов мало. А тут нянька Гришкина по телефону с какой-то подругой болтает. Ну, и говорит, что ей отец на эти две недели лишние деньги оставил, и она их все равно на Гришку не потратит и отцу потом вернет. Ну, я и… Я сам не знаю, как такое получилось!

В его голосе прозвучало такое отчаяние, как будто не было ни крутого мальчишеского прищура, ни других попыток выглядеть неуязвимым. Как он все-таки похож был на своего отца! Вера и не знала-то ничего про его отца, но это почему-то видела ясно.

– Антошка, – сказала она дрогнувшим голосом, – не думай, что ты…

– Я никогда чужого не брал! – с той же отчаянной горячностью перебил он. – Но мне, понимаете, так стыдно стало. Вы говорите, отцу надо позвонить. А что я ему скажу? Что насвистел и ничего не смог? Он и так одной левой то делает, над чем я по три ночи за компом сижу! А тут точно скажет: это потому, что одной головой много не наработаешь, а у меня, типа, ничего за душой нету, и мне «Войну и мир» надо читать, а не в Инете зависать. – Антон точно воспроизвел жесткие интонации Киора. Лицо у него при этом стало расстроенное и сердитое. – А вы говорите, надо ему позвонить! – повторил он.

– Звонить не надо, – сказала Вера. – Надевай обратно кроссовки. Поехали.

– Куда? – удивленно спросил Антон.

Он только теперь заметил, что стоит посреди прихожей и держит в руке одну кроссовку.

– К банкомату. Только в центр придется – здесь я круглосуточных не знаю.

Лицо Антона снова стало упрямым.

– Не надо. Вы тут ни при чем.

Вера поняла, что он уже жалеет о своей откровенности с посторонним человеком. Надо было не дать ему опомниться окончательно.

– Послушай, – сказала она, – благотворительности с моей стороны никакой нет. Но ты же говоришь, тебе деньги уже завтра нужны?

– Ну.

– До завтра ты их заработать не успеешь.

– А до послезавтра, можно подумать, успею! – сердито усмехнулся он.

– Не исключено. Заработать всякими компьютерными штучками – не такое уж хитрое дело. Если знать работодателей.

– Я их не знаю, – упрямо дернул головой Антон.

– А я знаю. Пятьсот долларов ты заработаешь гораздо быстрее, чем тебе кажется. Даже быстрее, чем «Войну и мир» прочитаешь, – улыбнулась Вера. – Все, Антон, поехали. А то мне ночью одной возле банкомата страшно будет.

Конечно, ему нужны были деньги, и нужны были срочно. И все-таки по его лицу она поняла, что главным доводом оказался этот последний – когда она схитрила, сказав про свой ночной страх. Антон в самом деле был похож на своего отца, при полном отсутствии внешнего сходства. Только он еще не научился скрывать мгновенно возникающие чувства – они сразу отражались у него на лице.

Глава 8

Круглосуточный банкомат нашелся не в центре, а неподалеку. Вера сняла деньги и отдала Антону.

– Отцу, мне кажется, вообще рассказывать не надо, – сказала она.

– Ему все равно нянька Гришкина все расскажет, – возразил Антон. – Ладно, чего уж теперь… Получу своих трындюлей. – И проницательно добавил: – А за него вы зря беспокоитесь. Он железобетонный.

«Глупый ты еще ребенок! – подумала Вера. – Много ты понимаешь, кто какой».

Почему сама она понимает про Павла Киора то, чего не понимает его сын, Вера не знала. Но всю бесконечно долгую сегодняшнюю ночь это понимание лишь росло у нее в душе и усиливалось. И ей было жаль, что ночь заканчивается.

Впрочем, как только они вернулись домой, оказалось, что в этом Вера как раз-таки ошибалась. Непредвиденности этой ночи не были завершены.

– У вас диван в кухне раскладывается? – спросила Вера, когда они с Антоном вошли в квартиру. – Я на нем легла бы.

– Не-а, не раскладывается. А вы у отца в комнате ложитесь, – ответил он.

– Нет, это неловко.

– Чего там неловкого? – искренне удивился Антон.

– Комната – это то, как человек живет. Что у него в душе, – объяснила Вера. – И он совсем не обязательно хочет, чтобы кто-нибудь к нему в душу врывался.

– Не парьтесь, – усмехнулся Антон. – Насчет души не знаю, а комната у отца… Ну, типа, вода такая бывает аптечная. Дистиллированная!

– Ладно, – улыбнулась Вера. – Лягу у него.

Но прежде чем укладываться, она заглянула в детскую. Правда, оттуда не доносилось ни звука, но все же…

Ночник, который она не стала выключать, когда Гриша уснул, почти не освещал комнату: он был не ярче светлячка. Гриша не спал. Вера с порога увидела, как тревожно блестят при почти невидимом свете ночника его глаза. Взгляд ребенка был направлен на картину, висящую перед его кроватью.

– Что, Гришенька? – тихо спросила Вера. – Почему ты не спишь?

Он перевел взгляд на нее. Вера поняла, что он ее не видит. Она неслышно подошла к его кровати, села на край.

– Тебе что-нибудь приснилось? Грустное или… страшное?

Она боялась напугать его даже вопросом. Но его надо было вывести из странного состояния, в котором он находился, и вывести немедленно, это она понимала.

Гришин взгляд стал осмысленным. И несчастным.

– Мне всегда снится, – сказал он.

– Всегда страшное?

– Всегда много что. Я про все папе рассказываю. Он всегда спрашивает, и по телефону тоже. И я ему рассказываю. Только про страшное не рассказываю.

– Почему? – спросила Вера.

– Потому что он за меня испугается. А мне его жалко.

– А ты расскажи про страшное мне, – сказала Вера. – Я знаю такие слова… Если их сказать, то ничего страшного не будет.

– А какие это слова?

В Гришиных интонациях сквозь глубокую печаль проступил хоть и слабый, но все же интерес.

– А я их не смогу сказать, если не буду знать, что тебе приснилось, – объяснила Вера.

– Мне всегда страшное снится, – сказал Гриша, – если я перед сном на эту картину посмотрю. Я стараюсь не смотреть, но иногда забываю и все-таки посмотрю. И тогда… Тогда эти змеи с нее слезают и прямо ко мне ползут. И иногда даже до меня доползают.

В голосе ребенка мелькнул такой ужас, что Вера поспешила перебить его рассказ. Тем более что ей все уже было ясно.

– Гриша, – сказала она, – давай мы эту картину снимем, а? Совсем, навсегда.

Она быстро подошла к картине, протянула руку…

– Нет! – воскликнул он. – Не надо! – Вера отдернула руку, как будто обожглась об эту проклятую картину. – Ее же мама повесила, – тихо сказал Гриша. – Ее нельзя снимать.

Растерянность, так мало ей свойственная, охватила Веру. Эту картину невозможно было ни оставить, ни снять. Она висела над детской кроваткой как неизбывный рок – такой же, какой висел над всем этим домом…

И тут Вера поняла, что надо делать! Она поняла это так мгновенно, что чуть не засмеялась от простоты своей догадки.

– Гриша! – сказала она. – Хочешь, мы сейчас сделаем так, что тебе никогда больше не будет это страшное сниться? И картину снимать не придется.