Небесные врата, стр. 5

– Ты поймешь, юный принц. Ты уже встречался с такой же змеей и последовал бы за моим господином, если бы твой слуга не подоспел вовремя.

Госпожа Чауджин вызывающе вздернула подбородок и посмотрела на мастера Дена.

– Неудивительно, что ты даровал низшему из низших почетное место рядом с собой.

– Неужели в улусе Чимбай-хана появилось змеиное гнездо? – вежливо, сохраняя бесстрастное выражение лица, обратился к мачехе принц Тай.

– Может быть, мы имеем дело с матерью змей, – задумчиво сказала Чауджин: мысль ей явно понравилась. – Она нападает только для того, чтобы защитить детенышей, которых хотят уничтожить враги.

Застыв под ее ледяным взглядом, Льешо гадал, какое яйцо Чауджин отложила в постели хана. Его товарищи стояли поодаль: кажется, они ничего не разобрали, хотя невинное выражение лица бога-мошенника наводило на определенные мысли. Больше никто не мог услышать негромкое признание госпожи в убийстве мужа.

Льешо вздрогнул и повернулся к другу.

– Таючит, – сказал он и склонился над ладонями принца. Юноша не добавил титул, как поступил бы каждый, ибо голосование еще не определило нового хана. Тогда он станет или Таючит-ханом, или просто Таем – до следующих выборов в улусе.

– Я разделяю твою скорбь.

Принцы обменялись взглядами: оба подумали о своих покойных отцах. Тай быстро кивнул и хмуро посмотрел на Каду, которая с пустыми руками стояла подле него.

– Где твой приятель, капитан?

– Маленький Братец остался с Ясным Утром, музыкантом, – ответила Каду, поклонившись.

Обезьянка всегда путешествовала с нею, когда хозяйка не оборачивалась птицей. Тай знал об этом и сейчас гадал, где Каду была и что видела. Однако с вопросами приходилось подождать.

– Я научу его играть на глиняной дудочке, пусть даже учитель и возмутится…

Забавное объяснение Каду скрыло правду, но зажгло смешливый огонек в глазах Тая.

– Мы подружились с Маленьким Братцем, – проговорил принц. Потом добавил: – Рассказывай мне, как у него пойдут дела.

– Хорошо, – пообещала Каду.

Выразив соболезнование, Льешо собрался уходить, но принц положил руку ему на плечо.

– Останься, – попросил он. – Как мой свидетель голосования.

Юноша не знал, что входит в обязанности свидетеля, но Тай смотрел с таким страданием во взгляде, что Л ьешо не смог отказать. Теперь они оба сироты, а это связывает крепче политических интриг и общих врагов.

– Конечно, – сказал принц и повел своих друзей к самому входу в шатер – ждать исхода голосования.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Льешо внимательно наблюдал за тем, как выбирают нового правителя. Для такого важного дела – ведь хан повелевает кланами, в том числе десятитысячной армией – процедура показалась удручающе простой. Но постепенно юноша начал проникаться смыслом каждого, даже самого незатейливого действия.

Вызвали Болгая. Он тут же явился – с волосами, заплетенными во множество косичек: каждая из них заканчивалась металлическим талисманом, шариком или костью. На подоле одежды еще оставались капли крови овец, которых Болгай зарезал для погребального костра, но шаман почистил мех горностаев, чьи острые зубки воротником сходились у него на шее.

Болгай не шел величавой поступью к помосту, как сделал бы фибский жрец, но скакал, подражая своему тотемному животному. Шкуры у него на плечах исполняли «танец горностая». На одежде шамана позвякивали колокольчики и амулеты на серебряных цепочках.

Когда Льешо столкнулся с Болгаем впервые, тот неприятно поразил его. Но он же помог принцу найти собственный тотем, оленя, и научил управлять даром сновидений, направляя их в нужное русло – хотя бы иногда. Теперь Льешо с интересом наблюдал, как шаман запрыгнул на помост, подражая повадкам тотемного зверя – горностая. Болгай принес с собой кожаный барабан и бедренную кость косули вместо палочки. Он не собирался проводить обычный магический обряд, поэтому скрипки не было. Барабанная дробь лишь задавала ритм.

Взобравшись на покрытый шкурами помост, шаман взял кость посредине и начал быстро стучать ею в барабан то одним, то другим ее концом.

– Когда принц перестает быть принцем? – требовательно спросил он, остановившись перед Таем.

Барабан не замолкал ни на секунду, пока шаман ждал ответа на ритуальную загадку.

Если нет хана, не может быть и принца. Таючит склонил голову, принимая решение, предписываемое традицией, постигая сакральный смысл слов шамана.

Тай под бой барабана позволил увести себя с помоста и сел рядом с представителями своего клана – Борту и Мергеном.

– Когда жена перестает быть женой? – спросил шаман, немного изменив ритм барабанной дроби.

Госпожа Чауджин явно не ожидала такого вопроса. Льешо внимательно следил за Таем и заметил в его глазах не меньшее удивление. На лице Борту, однако, застыло мрачное удовлетворение. Ее сын умер, но она не дура.

– Я не пустоцвет, я ношу под сердцем наследника хана.

Госпожа Чауджин прижала руку к своему неопоясанному животу и плюнула под ноги шаману. Как догадался Льешо, загадка подразумевала, что она не просто вдова, но женщина, которая не благословила супружескую постель хана. Что-то вроде того. А госпожа возразила…

Принц не в первый раз подумал о том, кого же именно все-таки носит в своем чреве Чауджин.

Так или иначе, Болгай принял заявление госпожи. Чуть шевельнулись горностаи, по-другому зазвучал барабан.

– Когда королева перестает быть королевой? – поправился шаман.

Жена остается женой даже после смерти мужа, но без хана нет и повелительницы. Госпожа Чауджин поклонилась, как чуть раньше Таючит, но с меньшим изяществом, и позволила увести себя с помоста. Она шагнула было к людям из клана мужа, но Борту не пустила ее: госпожа Чауджин замешкалась и в конце концов осталась стоять в одиночестве, хотя и ближе всех к помосту. Никто не оспорил ее права на место, однако никто и не поддержал. О роли Чауджин в смерти хана догадывались немногие, но друзьями госпожа не обзавелась.

Оставшийся на помосте Болгай подвесил кость на веревке к барабану, вытянул вперед открытые ладони и произнес:

– Кто по отдельности слаб, но вместе сметает врагов?..

Отвечая самому себе, шаман сжал руку в кулак и поднял ее над головой: каждый палец по отдельности хрупок, но в таком виде – это мощь. Значит, рассуждал Льешо, кланы, соединенные в улус, становятся сильнее.

Следующие слова Болгая подтвердили догадку Льешо:

– Кто здесь собрался в кулак?..

Оглушительный рев представителей кланов слился с барабанной дробью. Когда шаман замедлил ритм, приступили к процедуре избрания нового хана. Ни один чужеземец еще не удостаивался чести увидеть нечто подобное раньше, Льешо затаил дыхание и смотрел во все глаза, стараясь ничего не пропустить.

Два стражника внесли низкий столик и поставили его перед помостом.

Первой к нему подошла Борту. Она поставила на стол чашу: тем временем Болгай бил в барабан и танцевал рядом так энергично, что Льешо удивился, как шаман до сих пор не перевернул стол. Чаша Борту, сделанная из простого дерева, но усеянная драгоценными камнями, показалась Льешо очень древней.

Мать Чимбай-хана с вызовом посмотрела на невестку, которая не имела за спиной клана, но должна была выставить себя в качестве регента при нерожденном ребенке своего мужа.

Борту вернулась на свое место; за ней поднялась следующая Великая Мать – и так далее. Все ставили перед танцующим шаманом свои чаши, которые были выполнены из драгоценных материалов – серебра или золота, фарфора или алебастра, и каждую украшал символ или печать, указывающие на происхождение клана. Однако на чаше Борту ничего не было. Значит, клан Чимбая старейший, а сама Борту – по случайности или предназначению – старшая из Великих Матерей…

Льешо посмотрел ей в глаза: что-то сдвинулось в его сознании, и на мгновение белизна растворилась в темном пламени взмаха крыльев хищной птицы. Не змея, как невестка, нет… Льешо вздрогнул, подумав о том, какая магия таится в душе этой старухи.