Небесные врата, стр. 46
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Перед массивными позолоченными дверьми, ведущими в приемный зал, угрожающе щетинились копьями стражники.
Начальник караула остановил гостей.
– Дальше с оружием нельзя, мастер Колдун.
Стражник встал на одно колено и склонил голову, явно опасаясь страшного магического наказания за выполнение долга.
Хабиба легко коснулся его плеча. Солдат вздрогнул, но не сдвинулся с места.
– Нож – ритуальный предмет фибского двора. А копье ее милость подарила сама. Госпожа захочет узнать, как они ладят…
Начальник охраны бросил на оружие полный ужаса взгляд, и у Льешо мелькнула мысль, а не слышит ли он шепот копья. «Пропусти нас, – мысленно приказал он стражнику. – Мы не сдадим оружие».
Глаза воина на секунду затуманились. Очнувшись, он, похоже, пришел к такому же выводу.
Отступив в сторону, начальник караула дал знак, и громадные двери отворились. Хабиба провел Льешо в зал и последовал за эхом – глашатай объявлял их имена.
Как и другие части замка, аудиенц-зал кричал о роскоши, которую правитель провинции Гайнм выманил у своих соседей и украл у собственного народа. Льешо вспомнил, как испугался Шу пыточной в подвале замка. Теперь порочный властитель умер и никому не мог навредить. Его наследие осталось в перегретой комнате, сияющей золотом и серебром, уставленной резными тронами из розового дерева с атласной обивкой и покрывалами из тяжелого шелка. Пол украшали цветные стеклянные плитки, похожие на драгоценные – каждая не больше ногтя Льешо. Над головой колокола в виде птиц и бабочек изливали бесконечную музыку ветра, который проникал сквозь резные окна высоко вверху.
В зале полукругом стояли пять тронов. Мерген-хан в остроконечной, тяжелой от серебряных нитей, шляпе, служившей короной народа Кубал, сидел с краю – справа.
Мерген, казалось, постарел с их последней встречи. Он потерял брата в результате предательства и думал, что доверие стоило ему племянника. Глаза под набрякшими веками следили за приближением Льешо с хищным блеском. Над крепко сжатыми губами около носа пролегли угрюмые складки.
Хан сидел с прямой спиной, подобрав ноги под трон, будто отдыхал на помосте своего шатра. На нем был кафтан с красно-желтой вышивкой под темно-синей накидкой без рукавов, в которой отражалось небо и море. Чимбай-хан носил тот же самый наряд, когда Льешо впервые посетил его во дворце: теперь и дворец, и одежда, и корона, и потерянный мальчик принадлежали Мергену.
Принц не отвел глаз, но невольно вздрогнул. Сколько людей погибнет, если он не сумеет спасти Тая? Слишком много… похоже, первым станет он сам. Но этого не случится. Льешо ничем не мог помочь Чимбай-хану, но Тая он вернет. Он уже пообещал.
На троне, который мог оказаться слева, если б ряд не закруглялся, сидел незнакомый мужчина. Он был стар – волосы отливали сединой, а на бледном лице читались следы былых мучений. Человек носил остроконечную шляпу – такую же, как и у Мергена, но с золотыми нитями вместо серебряных. Кроме того, на нем были кафтан и накидка, не менее изящные, чем у хана Кубала. Даже в другой одежде сильные резкие черты выдали бы в нем гарна. Тинглут-хан, оплакивающий дочь, догадался Льешо. Фибский король достаточно насмотрелся на горе и сражения, чтобы увидеть на противоположных тронах вместо людей войну.
Место рядом с Мерген-ханом пустовало. Шу сидел подле незнакомца, наблюдая, как Льешо идет по драгоценному полу. Жизнь снова сияла в глазах императора. Однако больше на его лице ничего не отражалось. Как и остальные, он оделся соответственно случаю, не забыв и про громадный золотой шлем, закрывавший пол-лица.
Льешо видел этот шлем только однажды. Шу проходил в нем в золотых одеждах по улицам после поражения гарнских захватчиков в имперском городе Шана. Тогда Льешо подумал, что император выглядит как бог. Время прошло, и он стал несколько мудрее. Теперь юный король гадал, как Шу удается выдерживать такой груз…
Госпожа Сьен Ма, смертная богиня войны, сидела посредине – с Шу по правую руку. Ее милость оделась в цвета провинции Тысячи Озер, голубые и зеленые, перетекающие друг в друга, словно озерная вода и трава. На талии она завязала пояс из вышивки, уплотненной холстом и несколькими пряжками из драгоценных металлов. Ее лицо белело, словно снег. Словно смерть. Губы и кончики длинных загнутых ногтей горели кроваво-красным. Она не носила украшений на голове или шее, которые могли бы отвлечь внимание от блестящего водопада иссиня-черных волос и от ярких глаз. Словно подтверждая свою симпатию, ее милость положила руку на тыльную сторону ладони Шу, на подлокотник его высокого трона. Император не смотрел на госпожу, но, похоже, не возражал против подобного прикосновения.
Ее милость госпожа Сьен Ма показывала не только свои симпатии, но и свою власть.
На ступеньку ниже пяти тронов стояли в ряд четыре стула поменьше, на каждом сидело по принцу Фибии в одеждах Дворца Солнца и серебряных венцах на голове. Рука и плечо Адара были крепко перебинтованы и притянуты к туловищу, но красных кругов под глазами от недавнего ранения и след простыл. Балар смотрел на Льешо так, будто тот шел по узкому мосту над глубокой пропастью с каменными зубьями на дне.
Шокар собирался встать, но передумал, вспомнив о богине и королях позади него. Принц устроился на стуле поудобнее, но следил за каждым движением Льешо с трогательной заботой.
А я и не знал, подумал Льешо, потрясенный любовью брата, так явно написанной у того на лице. При виде подобной любви ему захотелось убежать подальше, чтобы защитить брата.
Льюка вообще не смотрел на Льешо. Казалось, он вовсе ничего не видит, таким потусторонним стал его взгляд. Льешо помнил, какие образы встают перед Льюкой, и вздрогнул при мысли о подобном плене в сравнении с его собственным пребыванием на веслах. Надо было что-то предпринять, пока Льюка не зашел слишком далеко в своем безумии.
Льешо не замечал стул у ног богини, пока серебряная трель не привлекла его внимание. Ясное Утро, карлик, смертный бог милосердия, приветствовал Льешо высокой нотой глиняной дудочки, которая помещалась у него в ладони. За его спиной трепетала флейта, а между коленей стоял маленький барабан.
– Добро пожаловать обратно, – сказал карлик с такой теплотой в глазах, что Льешо еле сдержал слезы. Он скучал по молчаливому пониманию смертного бога милосердия: его слова грозили расплескать чувства к братьям, Шу и даже госпоже Сьен Ма.
Юноша пришел отчитываться за исчезновение принца Тая, но собрание принцев, королей и божеств напомнило ему и об успехах.
– Похоже, вы в добром здравии, Льешо, король Фибии, возлюбленный Великой Богини, страдающей на небесах, в то время как мы сражаемся в смертном мире…
Намекнув на неотложный характер похода, смертная богиня войны убрала ладонь с запястья Шу и протянула обе изящные руки Льешо.
– Почти что так, моя госпожа Сьен Ма…
Льешо прикоснулся лбом к ее ладоням.
Покончив с формальностями, госпожа Сьен Ма обратилась к нему более непринужденно:
– Мой дар хорошо послужил тебе, юный король?
Она изогнула бровь и указала кроваво-красным ногтем на копье, выглядывающее из-за плеча Льешо.
– В последнее время убить меня оно не пытается, – произнес юноша с улыбкой, которая говорила больше, чем слова. – Я выбираю направление броска, а копье иногда шепотом выражает свои жалобы. Пока соглашение соблюдается.
– Значит, надежда еще есть.
В первый раз после того момента, как они покинули желтую шелковую палатку госпожи Сьен Ма в самом начале похода, ее милость показала свои истинные чувства. Она улыбнулась сквозь слезы, и Льешо заметил, что надежда в ней борется с таким отчаянием, что впору было рухнуть на сияющий пол из стеклянных плиток, однако окаменевшие колени удержали юношу на месте. Судя по глазам Шу, император разделял предчувствия ее милости и готовился сражаться до конца, чтобы не допустить наступления ужасов огненной тьмы.