Высший пилотаж киллера, стр. 39

Он постоял, подождал, не стесняясь нарушить все правила маскировки. Сообразил, кажется, как и я, что ничего тут не будет. Что нас провели. Но теперь ему следовало красиво разрешить ситуацию.

Итак, он подождал. Потом к нему подошли, не скажу подбежали, но все-таки притрусили, еще двое. Одного я узнал сразу – это был Колымников, второй, наверное, его командир. Основной поднял руку в приветствии, а потом стал ругаться. Это было ясно. Колымников выпрямился чуть не по стойке «смирно», пару раз попытавшись что-то сказать. Но ему не дал один раз Основной, а другой раз – его командир.

Так, все понятно. Шлехгилбер требует служебного расследования об утечке информации.

И пока он так говорил, я понял, что все это – очень плохой признак. Сегодня ночью, хотим мы того или нет, скорее всего умрет еще один человек. Умрет плохо, в пытках, жуткой смертью, которую я не желал бы самым злобным моим врагам…

Потом я подумал, что следует сделать, не теряя видимость углы, жигана, уголовника до кончика ногтей, Терминатора, бандита, насильника и убийцы, чтобы этой смерти избежать… И ничего не мог придумать.

Я еще раз посмотрел на Основного, потому что за три года, пока работаю на Контору, я видел его всего-то раз десять. А потом отложил свою ночную машинку и тихо, не включая фонарей, отбыл на Ленинградку.

Плана у меня, конечно, не было. Но я был убежден, если останусь этой ночью в живых, объяснять придется много. Потому что трупов будет хоть «КрАЗами» вывози.

К тому шло. Провал малинской засады, смерть Запашной, тот странный факт, что меня на целых два дня оставили в покое, хотя до этого донимали чуть не покушениями на мою драгоценную жизнь…

И все-таки я не был ни в чем уверен. Могло так получиться, что меня все-таки остановят. Встретится амбал какой-нибудь, от которого пули отскакивают, и остановит, например переломив через колено. Или опустив, с размаху, двенадцатым позвонком на чугунное ограждение какого-нибудь моста…

Когда я въезжал в Москву по мосту через канал, уже знал, куда еду. В «Преисподнюю». И кольцо страха привычно размоталось, как в детстве, как в рукопашном бою с многократно превосходящим противником. Когда знаешь, что сейчас тебе тоже вломят, но все равно готов не останавливаться, даже дойдя до края, а попробуешь перепрыгнуть и пустоту, хотя с той стороны не видно никакой опоры…

Вот за эту безудержность и злость, за это умение не поддаваться страху смерти меня и прозвали так в лагере. Нужно было проверить, не зря ли они меня величали Терминатором. А то моя кликуха немного подзаржавела.

Глава 40

Здание «Преисподней», как оказалось, было выстроено давным-давно, при царе Горохе, в допетровской России. Собственно, это было, кажется, какое-то служебное или складское помещение какого-то серьезного терема значительного боярина либо очень богатого лабазника. Прямоугольное, сложенное из тяжелого, едва ограненного булыжника, с маленькими окошками, забранными коваными, действительно старыми решетками с косыми прутьями, связывающими коваными же кольцами.

Уже в наши дни его, конечно, перестроили. Появилось крыльцо с деревянной крышей, появилось новое крыло, сплошь забранное решетками. По верху к нему подходил довольно мощный пук проводов, кажется, связь тут была на уровне.

И все. Больше вокруг не было ни одного строения за тридцать, не меньше, метров. Просто голое пространство, засыпанное снежком, в двух местах укатанное машинами, но не очень сильно, впрочем. Сейчас ни машины на этих ресторанных стоянках не было.

Я проверил «узи» под мышкой, «астру» на ноге, запасные магазины, «ягуар» на спине, ближе к левой руке, и вылез. Куртку, чтобы не мешала, я вообще скинул. И натянул тонкие нитяные перчатки с крохотными резиновыми пупырышками на ладонях, в которых никакое оружие не скользило. Потом выбрал из-под сиденья шерстяную шапочку с прорезями для глаз и очень длинную, чтобы ее можно было натягивать до шеи.

Для начала я обошел все строение. Оно выглядело мертвым, не менее, чем разбомбленный дворец Дудаева. Но этот лабаз должен был хранить в своем чреве какую ни на есть информацию – я на это очень рассчитывал.

Решетки на окнах пристроечки были сварными, стилизованными под старину и достаточно большими. По идее они должны были защищать от проникновения. На деле они представляли собой на удивление удобный, как парадная лестница, вход на крышу, с которой, при желании, всегда легко пройти внутрь.

Я огляделся. Вокруг не было ни души. Я был уверен, что окрестные жители ненавидели этот ресторанчик за шум, за пьяных посетителей. А раз ненавидишь, то и не смотришь в ту сторону.

Решетки в самом деле были крепко пристегнуты к окнам, я со своими восемьюдесятью килограммами поднялся по ним легко, словно по шведской стенке. На крыше, как и ожидалось, обнаружилась дверца с грубым врезным замком. Я копался не дольше минуты, чтобы открыть его, а потом спокойно вошел в помещение «Преисподней» и аккуратно закрыл дверь за собой, чтобы снегу не намело, если поднимется метель.

В ресторане было тихо. Наверное, все участники черной мессы собрались или глубоко внизу, в подвале, который в зданиях такого типа должен быть очень просторным и удобным для такого вот рода занятий, или вообще в другом месте.

Ступени не скрипели подо мной, свет от редких ламп помогал не споткнуться, двери были заперты. Я спускался тихо, как привидение. Натянул шапочку поглубже.

Неожиданно я оказался в большом зале с расставленными столами, осмотрелся. Дверь на кухню была заперта. С противоположной стороны находилась дверь для гостей.

Опасаясь, что могу пропустить телекамеру или сигнальный датчик, я осмотрел все стены. На одной висел черный, очень броско изготовленный лозунг: «Сатана – оборотная сторона человека!» Даже вот так, с восклицательным знаком, как призыв ЦК к празднику Первомая.

Я расслышал какие-то тихие голоса. Мужской, потом женский. Женский, конечно, умолял о любви. Мужской, конечно, уже терпеть эту любовь не мог и приводил какие-то аргументы против… Телевизор. Там, где этот ящик, там и люди. Я подошел к двери, из-за которой неслись стенания покинутой подруги, чуть-чуть толкнул ее. Она приоткрылась ровно на три сантиметра. Этого было достаточно.

Перед телевизором, сонно кивая, сидел мордоворот за сто тридцать килограммов, стриженный очень коротко, в камуфляжной куртке и слаксах. По его виду нетрудно было понять, что телевизор составляет всю его компанию и что его сморило. Я бы оставил его в покое, но мне нужна была информация.

Я вошел и помял руки, подготавливая их.

Он стал поворачиваться, когда я мог его уже уделать. Примерно, хотя и не в полный мах, я это и опробовал. Сначала маваши ногой в голову, потом другой ногой ура-маваши по скуле. Но он был очень здоровым. Он все-таки вскочил.

Он дернулся вправо и тут же он согнул руку, приготовившись поймать меня там – соображал он от недосыпа и моих ударов не очень. Я тут же боком зашел слева, кулак его так и остался неиспользованным, а я сделал великолепную подсечку правой на возврате под его коленку. Такой подсечкой мог бы сам Стивен Сигал гордиться.

Он грохнулся так, что я даже забеспокоился, не сломал ли он себе что-нибудь. Но он попытался подняться.

Я прыгнул коленом ему на солнечное сплетение, а когда он все-таки почувствовал себя неуютно, заработал обоими кулаками со скорострельностью пулемета по скулам, по лбу – в перчатках мне было не больно – и по шее.

Он отключился через десяток ударов.

Я обыскал его, нашел ключик от наручников, потом и сами наручники и сковал его, пропустив руки под тяжелым офисным креслом старого образца, на котором он смотрел свой телик.

Потом плеснул ему водой в лицо. Пока наливал эту воду в его кружку, я заметил, что электрический кипятильник «Мулинекс» только что выключился, приготовив крутой кипяток для чая или для того, чтобы добывать у угрюмых охранников интересующие меня сведения.