Высший пилотаж киллера, стр. 36

– Это телефон их «попки»? За этим номером, конечно, никто реальный не стоит?

– Конечно.

Но я надеялся, что если будет что-то стоящее, то интерес появится довольно быстро. Как и силовая поддержка.

– Как у Делегатов дела ныне обстоят?

Он спрятал тетрадь.

– Нормально. Теперь-то оправились, даже набрали, как я слышал, еще десяток людей, чтобы быть посильнее. И прикупили еще пару фирмочек, над которыми держат «крышу».

– Что же, поражение прошло для них бесследно?

– Нет, конечно, как всегда бывает в таких случаях, поклялись отомстить, когда им представится возможность.

Колымников уже окончательно завял.

– Что-то ты не очень бодро все это рассказываешь, – решился я упрекнуть его.

– Послушай, – он тоже окончательно перешел на «ты». – ты, наверное, думаешь, нам заняться нечем? Если тут только я один, это еще не значит, что ни у кого больше дела нет, как с тобой кукарекать. Между прочим, нашим предстоит большое дело. И я должен тоже к нему готовиться. А ты меня держишь… Понял?

Я все понял. Я его задерживал. И он очень хотел скорее от меня отвязаться, потому что я был обузой. Сказал бы сразу… Или нет, быстренько ответил бы на все, что меня интересует, и я бы исчез. Но теперь то, как он поступил, мне не понравилось, и я решил отомстить.

– Операция секретная, наверное?

– Еще бы.

Я изобразил тщательно подавляемый интерес и зависть. Потом невинно поинтересовался:

– Завтра в полночь? В районе Малина?

У него челюсть отпала.

– Откуда ты знаешь?

– Сколько бы вас там ни было, вы поедете туда по моей наводке. – Я встал. – Видишь, я не скрывал то, что знаю. А ты…

Я протянул ему пропуск. Он автоматически расписался.

– Что же ты раньше не говорил? Ведь если все получится, мы…

Но я уже выходил из кабинета.

– Сам мог бы догадаться, что такое оживление интереса к сатанистам не всплывает, как покойницы на Борисовских прудах. Знаешь, – я решил продемонстрировать свое доброе отношение даже к ментам, – позволю тебе заметить – все в мире взаимосвязано. Ты подумай об этом, когда начальство предложит тебе хоть раз проанализировать проделанную работу.

Шагая по коридорам этого бесконечного и нелепого здания, я подумал, что ментов вполне можно не любить, но у меня нет сил хотя бы просто уважать их. А это уже плохо – это значит, что кто-то не прав – или я, или они. В любом случае, как любил выражаться один популярный политический комментатор, это свидетельствует о кризисе системы.

Глава 37

Все следующее утро, как и предыдущий вечер, я добывал новые документы на машину, а потом пробовал читать остальные материалы по сатанизму. Оказалось, что нашим экспертам известно не очень много, хотя шлейф преступных следов, оставленных этой квазирелигией, должен быть широк и длинен. Поэтому, несмотря на слабость теоретической базы, читать эти бумаги было довольно познавательно. Авторы то и дело сбивались и начинали вещать о средневековой Франции или о папских буллах. В общем, я проразвлекался так до обеда, пообедал для разнообразия в своей комнате и, только ощутив сытость, вдруг вспомнил, что предполагал кое-что выяснить помимо нынешнего налета на сходку чернокожих в Малине.

В агентстве народу было не очень много. Секретарша, замещающая Клавдию, уже полностью вошла во вкус, бодро отвечала на звонки, перекладывала какие-то бумаги, постукивала, хотя и не вслепую, по клавишам компьютера. Должно быть, ей тут нравилось. Именно это и выдавало ее временный статус. Профессионалки-секретарши должны источать скуку, должны одним своим видом внушать, что они слишком хороши для этого мира и этой должности.

Застучали бамбуковые висюльки, и я прошел в глубь выгородки.

Боженогин – будущая журналистская знаменитость – сидел у низкого столика, на котором были разложены какие-то бумаги, сопел, а свои загорелые, но все-таки дряблые ноги, как ни странно, держал в ярком пластмассовом тазу, от которого поднимался пар.

Увидев меня, он отложил бумаги, сделал вид, что совершенно не боится, что я, например, для интереса вылью этот таз ему на голову, и пояснил:

– Простудился. Вот пытаюсь выздороветь на ногах.

– Ты не переутруждайся только, – посоветовал я ему довольно мирно. – Иначе начальство привыкнет, что ты безотказный, и придется тебе пахать до скончания жизни.

Он шмыгнул, попробовал улыбнуться, но тут же потянулся к пачке носовых салфеточек. Да, он определенно вызывал жалость.

– Других начальников все равно нет, пока это безопасно. У вас какое-то дело?

– Дело у меня непростое, – я устроился поудобнее в кресле напротив. – Костя, попробуй вспомнить, как уезжала Запашная? Не думаю, что это очень важно, так что можешь высказывать не только факты, но и соображения. Или даже сплетни.

Он улыбнулся, но в этой его гримасе проявилось что-то непристойное, как в обложке порнографического журнала.

– Тут нет ничего удивительного, вы же знаете. Она же всегда на него западала. Потому и не уходит в какое-нибудь более достойное местечко. А предложения были, я даже помню одно, гораздо мощнее, чем наши, – он огляделся, – фанерные катакомбы.

– Да, так мне и передали.

– Так и есть. – Он вдруг стал немного печальным. – Ее подводит то, что она очень… цельная девушка. Ложь, даже в собственных интересах, ей не свойственна.

Меня должна была насторожить эта его грусть, но я не придал ей особенного значения. Тем более что у моего собеседника все менялось чрезмерно быстро, и я не верил ему. Хотя, конечно, начинать опросы следовало с него, что я и делал.

– Значит, она могла уйти из Прилипалы в любой момент, но не уходила из-за Барчука. А он?

Он кивнул, но тут же был вынужден потянуться за салфеткой. Это в самом деле был великолепный способ отгораживаться от собеседника.

– У него более сложно. Он то вспыхивает, то остывает. Он очень дерганый и не очень верный.

Я покачал головой, это было мне знакомо.

– Но на этот раз он выволок ее из-за стола, предложил поездку в горы, и она согласилась?

– Она всегда соглашалась, они уже пару раз так уезжали, когда ему хотелось именно таким образом провести время.

– То есть это не было чем-то необычным ни для одной из сторон этого… гм, альянса?

Он снова растянул губы улыбкой из порнографического журнала.

– Если вы подразумеваете не слишком высокую нравственность такого времяпрепровождения, то совершенно правы.

– А когда здесь работала Веточка, они были соперницами?

– Конечно. Они же были две девицы в окружении парней и, безусловно, соперничали. Хотя… – он помялся, – внешне все выглядело вполне дружелюбно. До открытого выяснения отношений, конечно, не доходило.

Я вспомнил глаза Запашной, когда мы в ресторане говорили о Веточке, и почувствовал фальшь. Едва я начинал вникать в слова, которые произносил этот типчик, который уютно устроился передо мной с тазом горячей воды, у меня прямо закладывало уши. Хотя я не очень музыкален, мне начинало казаться, что мне вой бензопилы нагло пытаются выдать за пение скрипки.

Я разозлился снова, уже в который раз. Он это почувствовал. Я процедил:

– Послушай, Костя, все может быть гораздо сложнее, чем ты тут мне выписываешь. Они могли дружить – Веточка и Клава, одна из них могла отступить, потому что считалась с чувствами подруги…

Я поднялся, прошелся по кабинету. Нужно было, кажется, попробовать еще раз.

– Костя, мне не кажется, что ты говоришь дело. Попробуй еще раз. Помимо личных, тут были какие-то другие отношения? Например, служебные или формально-приятельские?

– У Барчука с Клавой?

– И у него с Клавой, и у него с Веточкой?

Он посмотрел на меня, как на придурка. Может, я и в самом деле спрашивал о чем-то, чего не бывает на свете? Например, о дружбе начальника и подчиненной? Или я неправильно задал вопрос?

– Подумай, не могла Веточка – или Клава – узнать о Барчуке что-то такое, что поставило бы его в неприятное положение. Например, перед владельцами вашей конторы, о которых тебе, как ты говорил, ничего неизвестно.